– Да уж это точно, – поддержал Валентин Егорович, и они дружно одним залпом выпили содержимое своих кружек, крякнув, помотав головами и понюхали хлеб.
Я же стал осторожно отхлебывать горячий чай, откусывая, по очереди мясо и хлеб. Пока я с аппетитом уплетал еду, взрослые наливали чёкались снова, наливали, дядя наливая по третей, сказал:
– Бог любит троицу, так не будем его гневить.
Выпили, закусили.
– Тимофеич, а ты как бы в бога то не верущий, али как? – лукаво глядя на дядю, спросил Валентин Егорович.
– А, но вроде ты и прав, но ведь с какого боку посмотреть, ты член партии, тоже вроде в бога не должен верить, а у тебя в избе в уголочке иконка-то висит, к чему бы это? – прищурившись, спросил дядя.
– Да это всё бабы мои, – смутившись, махнул рукой Двое-глазов. – Ну их, сладу сними, нетуть.
Закусывали и разговаривали о жизни.
А мне интересно, как, два взрослых мужика, под хмельком, настойчиво спорили друг с другом, а то старались убедить один другого, в различных житейских вопросах.
– Ты вот, к примеру, объясни, мене без толковому, пошто на тваёй опытнай этой станции дела деются вродя, как надабные, всяки то новыя сорта, значит выращивают, на выставках бумаги пащрительны, даже вон за пшиницу медаль дали, чёж это в колхозе то у нас нетуть ни чаво етова, вот как ты мне это разъяснишь то? С задором вопрошал Двоеглазов.
– Да чего же тебе, Валентин Егорыч, разъяснять-то? Вот, к примеру, что бы посеять вам на корма скоту люцерну, а она за одно, и медонос хороший, сколько лет, председатель ваш, ты и я обивали пороги министерства и райкома партии, не забыл?
– Тако не забыватся, – помотал головой Егорыч. – Вот тебе первый и основной ответ. А вспомни, где сейчас ваш агроном – молодой специалист, которая всей душой за дела колхозные болела. Всё за колхоз душой болела, старалась всё новое в агротехнике в своём колхозе применять. Многое осуществляла наперекор высокому начальству, а председатель за то, что потакал ей по партийной линии, сколько раз получал выговора, а напоследок и строгача влепили, – задумавшись, замолчал и продолжил. – Вот видишь, партийного, выговорами одаривают, а бес партийного за решётку, как, вредителя, и врага Советской власти. Жалко девушку, умная, хороший агроном, хоть и молодая. Планов у нас с ней было много, да вот видишь, чем всё кончилось. А это и мне своего рода предупреждение.
На некоторое время воцарилась тишина.
Каждый из них, очевидно, вспоминал и переживал события не давних лет.
– Я же своим умом многое не мог понять, как это, человека, если он делает хорошие и правильные дела, можно наказывать, да ещё в тюрьму сажать? Если человек партийный, то выговор, а если нет то, что же стрелять что ли?
– А какого человека расстреляли, помнишь главного инженера с глушилки, и только за то, что сказал, глушилки это не правильно, человек имеет право слушать то, что хочет. А ему в ответ на это пулю в лоб, – помолчав дядя добавил. – Вообще-то, на эти темы, в наше время говорить опасно, не просто опасно, а даже очень опасно.
Обращаясь ко мне, сказал:
– Ты Вечик, вот что. Что слышал здесь, забудь и ни когда и нигде не вспоминай, понял меня?
– Да, чёй-то мы не по той теме пошли при мальце-то, чего добрыва проговорится, тоды ой!
– Не а, дядь Валя, я уже почти забыл, сяду на телегу дак и вовсе забуду, а чо забывать та, я и так ни чего не понял.
Все дружно засмеялись.
– Подъём! – скомандовал дядя Боря и стал собирать всё в рюкзак.
Встали, затушили костёр.
Дядя Валя пошёл к своим лошадям, не выпряженные из телеги они паслись неподалёку.
Я побежал по высокому, разноцветью за своей гнедой, она хоть и стреножена, а упрыгала метров за двести.
Подойдя к лошади, надел ей на голову узду сразу же вложил ей в зубы удела, снял с ног путы и повёл её к телеге.
Пока дядя Боря укладывал поклажу на телегу, я запряг лошадь, вот только как следует затянуть супонь не получалось, силёнок не хватало. Помог дядя Валя, он со своей подводой стоял рядом.
Напоследок осмотрелись, не забыли ли чего.
Уселись по телегам, Дядя Валя махнул кнутовищем и громко сказал нам: "Яжайтя передом".
Дядя Боря ударил лошадку вожжами по, раздутым бокам, результат хорошего аппетита. "Ну, пошла!" – крикнул, и лошадка бодро дёрнула и с места пошла рысью. Следом не отставал, и наш попутчик. Настроение у всех было отличное. Я с дядей знали, нас встретят с радостью, и что бабушка Муся испечёт вкуснейшие пироги из тайменя, вкус у них превосходный, особенно запеченная в тесте кожа жирная и ароматная. Такой вкус не забывается. А уж печь пироги бабушка умеет. На стол поставят большой самовар, который что-то, по, своему разговаривает и из отверстия в крышке струится пар. Сверху на него поставят заварной чайник, из которого распространится запах разноцветья, чая из собранных луговых цветов и трав с добавлением листа чёрной смородины.
Стихия
Чем больше прожито лет, тем дальше, во времени, отдаляются пережитые события. И воспоминания о них все с большей ностальгией тревожат человека. Вот и наш герой, довольно преклонного возраста часто стал вспоминать различные ситуации и истории, в которые случалось попадать, Вспоминается трагедия, которая случилась в Забайкальской тайге. Много прошло с того времени лет, а в памяти сохранились мельчайшие подробности пережитого. В августе в тайгу потянулся народ, богатый урожай грибов, ягод и кедрового ореха обещал людям неплохие заработки, да и запасы на зиму от таёжных щедрот. Шел 1947 год, год тяжелых последствий Великой отечественной войны. Туда выезжали и заготовители. Прокладывали тележники, завозили бочки, соль для засолки грибов, мешки, короба, продукты и т. п. Люди шли в тайгу часто семьями. Знали свои места. Добирались к ним кто как мог. Иногда более суток тратили, чтобы дойти до заветного места. Тайга огромна, всем хватит её богатств. Каждый из проводников, как правило, шёл тропой известной только ему. На ночь разжигали костёр и отдыхали. На себе несли всё, что необходимо для пребывания и работы в тайге. А труд там от восхода солнышка и до его захода. Дикие заросли, хребты, пади и каменистая почва само пребывание там делали нелёгким. Нашему герою в тот год, исполнилось, шестнадцать лет. Он второй день переносил свой скарб от тележника. Это таёжная дорога, по которой можно доставить груз на телегах до полного бездорожья. После чего, вьюком или на волокушах, а дальше можно пройти только пешим с поклажей на плечах к намеченному месту. От тележника до зимовья ходу было, полный, день. Зимовье это он нашёл ещё в прошлом году. А в этом в конце июля забросил туда, кой-какой, инструмент, охотничье снаряжение, соль, сахар, муку, сухари. В зимовье давно не жили. Оно обветшало. Вот он его и подремонтировал загодя. А так то, оно было довольно просторным. Обычно, зимовье строят на двух-трёх человек, а в этом свободно могли разместиться пятеро, и печь была хорошо сложена, камень подобран один к одному, даже, хоть и треснутая, но чугунная плита на ней и дверка настоящая. Накрыл он новую кровлю из коры елей, она хорошо снимается со ствола и получается отличный материал для крыши, сверху засыпал землёй и камнями, вставил стекло в оконце. Оно хоть и маленькое, но всё же, плохо без него. На дверь установил новые петли, обновил нары, уложил на них накошенную и подсохшую траву. В общем, привел жильё в порядок.
Всё началось после одного разговора со старым охотником – бурятом, он жил в небольшом доме, стоявшем во дворе образованного домами, которые выходили своими фасадами на улицы в центральной части города. Дом этот был размером примерно пять на шесть метров, с шатровой крышей из лиственничной дранки.
Внутри дом был точь-в-точь, как юрта, правда, не считая большой русской печи, которая стояла сразу направо от входа, и поэтому не портила общего колорита убранства. Между печью и стеной располагался от пола и почти до потолка ступенчато своеобразный "иконостас". Здесь располагались литые из бронзы, фигурки божков, различных зверей, стихий, в виде змей и драконов, и много различных по размерам и формам будд. Перед каждым из них стояли маленькие пиалки, чашечки и другие ритуальные принадлежности, в уголке висела на длинной красивой ручке кисточка из пушистых перьев для смахивания пыли. У других стен были уложены стопами ковры, одеяла, подушки и прочие принадлежности. Несколько ярко разрисованная национальными орнаментами сундуков установленных друг на друге заполняли промежутки. В простенке, между окон, висели старинные ружья и охотничьи ножи, над ними, под самым потолком красовалась огромная голова сохатого, на рогах которой висело множество разноцветных ленточек. На полу расстелен большой персидский ковёр, в центре которого расположился низенький, расписанный в национальном стиле, столик, вокруг него разостланы, толстые круглой формы так же украшенные орнаментами подстилки из кошмы. Весь этот колорит убранства создавал полное впечатление настоящей бурятской юрты зажиточного владельца. Ата Ташты-бай, так звали хозяина этого дома, свою жену он давно похоронил, еще тогда, когда жил в улусе в северных краях Бурятии и теперь с ним жила его младшая дочь, Кутай.
Проходя мимо, Вячеслав часто видел его сидевшим на скамейке, возле своего дома. Старик всегда был в национальной одежде, подпоясанного широким поясом из длинных кусков материи красного и зелёного цветов обмотанным, вокруг пояса два раза, концы которого заправлены внутрь, на голове шапка с кисточкой круглая, конусная, отороченная куньем мехом.
Смуглая кожа, густые седые брови, узкие слегка раскосые глаза и седая редкая бородка, на большой скуластой голове, говорили о его преклонном возрасте. Во рту он постоянно держал трубку из чеканного серебра, подаренная его другом охотником, давно покинувшем этот мир.