Если раньше я стеснялся девчонок, с которыми учился, и обычно не решался приглашать их танцевать на школьных вечерах, то теперь в первый же вечер на ноябрьские праздники я пригласил на танец Верочку Строеву. В последний год у всех девчонок заметно увеличились груди, а у Строевой грудь стала как у взрослой женщины. В танце я прижал Верочку к себе и почувствовал соски ее груди, она попыталась отстраниться, но я держал крепко, и она поддалась мне. С ней дружил Витька Воротников, сын секретаря райкома, а отец Верочки был главным врачом районной больницы. Они, конечно, собирались своей компанией, сыновья и дочери местной правящей верхушки: дочь начальника милиции, сын директора маслозавода, сын уполномоченного местного КГБ, дочь заведующей аптекой, дочь директора мастерских по ремонту сельскохозяйственной техники. Я в их компанию не входил.
И на второй танец я снова пригласил Верочку. Воротников наблюдал за нею.
- Меня уже пора вызывать в коридор и бить мне морду, - сказал я Верочке. - Я ведь посягнул на чужую территорию.
- Не позовет.
- Почему?
- Тебя боятся. Ты же драться будешь.
- Буду, - подтвердил я.
- Говорят, ты ничего не боишься. Почему? - спросила Верочка.
- Мужчина не должен бояться, - ответил я.
И по тому, как она сощурила глаза и усмехнулась, я понял, что сказал банальность, она явно теряла интерес ко мне. Я попробовал исправить промах.
- Бояться бессмысленно, - продолжил я, - потому что боятся все. В нормальном человеке заложен инстинкт самосохранения. Когда я был маленьким и худеньким, а против меня шли мальчишки старше и сильнее меня, я понимал, что я могу победить только оголтелостью. Даже взрослый человек боится маленькой озлобленной собачонки. Он может отшвырнуть ее ногой, но и она может вцепиться в его же ногу. Это больно, да и жаль разорванных штанов.
Вера рассмеялась, и я понял, что выигрываю раунд.
- Меня мог прихлопнуть каждый, но побаивались прихлопывать, потому что у меня всегда в кармане был камень. Я очень хорошо бросал камни. Я часами тренировался. На стене сарая я начертил мелом фигуру человека и добился того, что из десяти бросков восемь, как минимум, попадали в голову. Потом я стал носить нож.
- И мог бы ударить? - спросила Вера.
- Не знаю… Но, наверное, мог бы.
- А сейчас?
- И сейчас.
- Мальчишки говорят, что у тебя есть любовница. - Вера опустила глаза.
- Есть.
- И ты с нею живешь, как с женщиной?
- Естественно, она же женщина.
- Но она же старше тебя в два раза.
- Она еще молодая женщина.
- Ты ее любишь?
- Нет… Не люблю.
- Но разве так можно?
- Выходит, что можно. Такие случаи и в литературе описаны.
- Значит, у тебя просто животная страсть?
- Просто страсть. Я раньше не знал, что это так приятно.
В это время физрук, который дежурил на вечере, хлопнул в ладони и отключил магнитофон.
- Вечер закончен. Прошу очистить помещение.
Физрук был из офицеров, сокращенных из армии.
- Я тебя провожу? - спросил я.
Вера кивнула. Я подождал, пока она наденет пальто, и мы пошли к ее дому во дворе больницы. Все главные врачи и до ее отца, и после него жили в этом доме.
То, что за нами шли, я определил сразу. На освещенном месте у сберкассы я увидел, что их пятеро.
- А ты куда собираешься поступать? - спрашивала Вера.
- На актерский в театральное училище или Институт кинематографии.
- Но там же ужасные конкурсы!
- В медицинский не меньше. И тоже можно провалиться.
- Если я провалюсь, буду поступать еще и еще.
- Я тоже.
- Наши мальчишки собираются поступать в военные училища.
Я не сказал, что тоже думаю о военном училище. Она считала меня особенным, и я старался показаться ей особенным. Она рассказывала, почему хочет стать врачом, почему-то окулистом. Я не мог сосредоточиться на разговоре, прикидывая, какой маршрут выбрать к дому. В том, что они меня перехватят, я не сомневался. Воротников подговорил Шмагу из девятого класса, моего ровесника, он тоже отстал, просидев в пятом классе два года. Шмага учился плохо, и ему не светило ничего, кроме технического училища. Он был сильным и плотным, хорошо держал удар. Он так же, как и я, рос без отца, мать ему денег не давала. Но, в отличие от меня, он не собирал клюкву и хмель, чтобы иметь деньги на кино и папиросы, а отбирал их у младших. У своих ровесников он занимал и никогда не отдавал. Он попытался занять и у меня, я не дал, он стал приставать, мы подрались. Он разбил мне нос, но сам неделю ходил с синяком под глазом. Я знал, что он обязательно сделает попытку подавить меня, у него было трое помощников из его класса, они хотели стать такими же, как Шмага, чтобы их боялись. Воротников этим воспользовался и подговорил Шмагу, которому к тому же, наверное, было приятно услужить сыну секретаря райкома. Но я давно подготовился к возможному нападению. Набрал железных прутьев от бетонной арматуры, заточил их и спрятал в трех местах: в городском сквере, у ограды кладбища, у железнодорожного переезда.
- До свидания, - сказала Вера. - Ты сегодня какой-то странный. - И она протянула руку.
- Не больше, чем вчера, - ответил я. Подождал, пока ей откроют двери, и бросился в сторону сквера. По их уже близкому дыханию за спиной я понял, что меня перехватят среди скамеек сквера, и побежал через дворы к железнодорожному переезду, понимая, что во дворах им не разойтись и они побегут толпой. Я хорошо бегал и через минуту уже достиг переезда и выдернул железный прут из-под трухлявой доски. Первым я ударил Шмагу по руке возле плеча, теперь эту руку он сутки, как минимум, поднять не сможет; Воротникову досталось по ногам, и он тут же сел и заплакал от боли. Выставив заточенный конец железного прута, я шел на остальных, и они бросились бежать, оставив Воротникова, который пытался встать.
- Еще одна такая попытка, и я тебя убью, - пообещал я.
- Тебя посадят.
- Возможно. Но я буду жить, а тебя не будет. Ты умрешь, не дожив до семнадцати лет. И тебя никто не убережет, - я достал нож, - ни отец, ни милиция. Я убью тебя или в школе, или по дороге домой, или в кино. Подойду сзади и ткну в спину.
Воротников больше не пытался встать. Он смотрел на меня, быстро моргал и плакал. И я пошел домой. Прут спрятал на огороде подполковника, а на следующий день, идя в школу, я оставил нож дома.
Меня взяли после первого урока. На перемене меня вызвали в кабинет директора, и я увидел молодого лейтенанта - не из наших местных, он закончил милицейскую школу в Омске - и старшину Сычева. Сколько я себя помнил, он всегда был старшиной и доводился матери родственником, но очень дальним. Мой дед был внучатым племянником деда Сычева. Директор школы, когда я вошел, сказал:
- Это он.
- Знаем мы его, - ответил мой дальний родственник Сычев.
- Пройдемте с нами, - сказал лейтенант.
- Не пойду. Не имеете права без санкции прокурора.
- Потащим, - пообещал лейтенант.
- Тащите. - И я сел на пол.
Лейтенант и старшина взяли меня под руки, я подогнул ноги, поэтому тащить меня не могли, а понесли к двери.
- Не донесете, - сказал директор. - До милиции далеко.
Меня опустили на пол. Когда я попал в туберкулезную больницу в палату для взрослых, в ней лежал переведенный из тюремной больницы подследственный Захар Захаров. Он уже дважды пытался сбежать из больницы, и, когда его снова решили поместить в тюрьму, он так же сел, подогнув ноги, и двое конвоиров потащили его по коридору, а потом по двору к тюремной машине. Меня милиционерам пришлось бы тащить через весь райцентр, с километр.
Лейтенант позвонил в милицию.
- Пришлите воронок, - сказал лейтенант. - Он не идет.
Воронка, по-видимому, в милиции не имелось, и милиционеры стали ждать. Я сидел на полу возле двери. К директору время от времени заход или учителя, удивлялись, видя меня сидящим на полу. Учительница литературы возмутилась:
- Что это за издевательство! Почему мальчика посадили на пол? Сейчас не сталинские времена!
- Мы не сажали, он сам сел, - попытался оправдаться лейтенант.
- Не врите, - сказала учительница. - Он же не идиот, чтобы сидеть на полу у двери.
Милиционеры перенесли меня на директорский диван.
- Я требую врача, - сказал я.
- Понос от страха? - поинтересовался лейтенант.
- Я требую меня освидетельствовать, что пока у меня нет побоев.
- Тебя никто не бил, - попытался меня урезонить Сычев.
- В милиции бьют. Я требую врача.
Директор выглянул в коридор, и я слышал, как он сказал:
- Пришлите медсестру!
Пришла медсестра, осмотрела меня и подтвердила:
- Побоев нет.
- Прошу занести в протокол, - потребовал я.
Лейтенант составил протокол, и его подписали директор и медсестра, наша знакомая, тетя Дуся.
Машину все не присылали, лейтенант звонил уже три раза.
Наконец в кабинет директора зашел милиционер - шофер воронка.
- Идемте, - сказал лейтенант.
- Не пойду!
Милиционеры разозлились и поволокли меня к двери, но зазвенел звонок, закончился очередной урок.
- Не советую, - сказал директор. - Подождите, когда закончится перемена, а то завтра весь райцентр будет обсуждать ваши методы.
Милиционеры дождались, когда закончилась перемена, и понесли меня к машине.
- Осторожнее, - сказал лейтенант, когда меня заталкивали в кузов милицейского автомобиля. - Будет синяк, и этот придурок заявит, что мы его избили.