Иногда, на долю секунды, ей казалось, что именно его порочность ее и привлекает. Не то чтобы настоящая порочность, но что-то рисковое в нем чувствовалось, какое-то бунтарство, вызов. Например, в день увольнения он унес с работы двадцать четыре ящика скрепок. Пятьдесят семь тысяч шестьсот скрепок, он потом подсчитал. И восторг, с каким он это рассказывал, вызвал у нее улыбку. А ведь у него даже нет степлера! Или вот еще: однажды он среди ночи поехал туда, где жила его мать с конюхом, и заклеил клейкой лентой все двери. Вот так эскапада! Слушая, Эбби громко хохотала.
– Но зачем, объясни ради бога?.. – спросила она.
Он либо не хотел, либо не мог; один-единственный раз позволил себе упомянуть о матери и, возможно, уже сожалел об этом.
Он пил, но и эта, пусть отвратительная, привычка придавала ему неуклюжее, отчаянное, юное, хулиганское очарование, и сердце Эбби сжималось от нежности, даже когда она укоризненно качала головой. Она за полквартала узнавала его по рукам, засунутым в карманы, по походке вразвалочку и волосам, падающим на лицо, по спине, согнутой буквой "С". Нет, не одни только инвалиды нуждались в ее сострадании! Жизнь Дэна в некотором роде ничем не отличалась от жизни несчастных негритянских детишек, которых Эбби обучала этим летом. От вида Дэна ее иглой пронзала печаль.
Она взглянула на его профиль, на худую щеку за темными очками и незаметно, тепло ему улыбнулась, даже зная, что он этого не видит.
– Короче. В общем. Неважно. Я что говорю, – он поднял руку, обозначая поворот, – про моего двоюродного брата.
– Двоюродного брата, – повторила она.
– Джордж, у которого я живу.
– А я его знаю?
– Нет, он старше. У него работа, все дела. Он в следующие выходные едет в Бостон навестить свою девушку.
Они резко свернули на Боутон-роуд, "бьюик" чуть накренился, сумочка поползла с сиденья, но Эбби успела ее подхватить.
– Я останусь один. – Дэн остановился перед домом Уитшенков и вынул из зажигания ключи. Музыка оборвалась, но он сидел неподвижно, глядя вперед сквозь лобовое стекло. – Вот я и подумал, может, придешь в пятницу вечером? Скажешь маме, что ночуешь у подруги.
Она ждала подобного предложения. К этому все шло с самого начала. К этому она хотела прийти.
Поэтому так и не поняла, почему ответила:
– Ой, я не знаю.
Он повернулся и посмотрел на нее; лицо за темными очками по-прежнему казалось бесстрастным.
– Не знаешь чего?
– Про какую подругу сказать. И вообще, вдруг я буду занята. Вдруг мне куда-то надо с родителями, я точно не знаю. – Выходило не слишком ловко. Она злилась на себя, что так переполошилась. – Мне нужно подумать. – Она распахнула дверь и чуть не вывалилась из машины, торопясь покончить с неловкой сценой.
Но, шагая к дому, она словно бы его взглядом видела, какая у нее тонкая талия и как из стороны в сторону колышутся ее юбка и длинные волосы. Ясно, что он подумал обо всем заранее. Понял, что хочет ее, и представлял, как все будет. Сознавая это, она чувствовала себя загадочной, желанной и взрослой.
Ред Уитшенк и еще один его приятель, Уорд Рейни, стояли на краю газона и что-то обсуждали с двумя рабочими. Один держал в руках бензопилу, а другой, так же как и Ред, топор. Их окружал целый лес огромных отрубленных ветвей и кусков ствола. Да, тюльпанное дерево было поистине гигантское – и совершенно не собиралось умирать, если судить по сочно-зеленой листве. Остаток ствола, футов десять в высоту, возвышался рядом с крыльцом – идеально цилиндрический, с ровно срезанной верхушкой, похожий на колонну.
– Вот Митч доберется сюда, и узнаем, сколько нужно оставить, – сказал Ред, а мужчина с бензопилой ответил:
– Да не захочет он ничего оставлять, он же не будет корни выкорчевывать, верно? Яма слишком большая останется.
– Что, думаешь, он привезет машину для измельчения пней?
– Лучше бы так.
Эбби крикнула:
– Всем привет!
Они обернулись, и Ред произнес:
– Привет, Эбби, привет, Дэн.
– Ред, – без интонации обронил Дэн.
Эбби всегда считала, что имя Реда не подходит к его внешности. Ему бы быть рыжим с розоватой кожей, веснушчатым, полноватым, а он весь черно-белый, долговязый, худой, с мальчишески выступающим кадыком и косточками на запястьях, похожими на круглые дверные ручки. Сегодня на нем была футболка – больше дыр, чем ткани – и штаны защитного цвета с грязными коленками. Он ничем не отличался от рабочих своего отца.
– Знакомьтесь, Эрл и Лэндис, – представил он. – Ребята, которые повалили эту громадину.
Эрл и Лэндис, не улыбаясь, кивнули, а Уорд поднял ладонь.
– Вдвоем повалили? – спросила Эбби рабочих.
– He-а, Ред много помогал, – сказал Эрл.
– Да я только на подхвате, – уточнил Ред. – Кроме Эрла и Лэндиса, никто не знает, как вместе с деревом не свалить все остальное.
– Уложили прямо как младенца в кроватку, – похвастался Лэндис.
Эбби посмотрела вверх, на шатер из листвы. Столько еще осталось! Незаметно, чтобы света стало больше, но все-таки дерево очень жалко, и бревна, разбросанные вокруг, на вид вполне здоровы. В воздухе пахло древесным соком – сильно и резко, как свежей кровью.
Мужчины продолжали обсуждать, как удалять пень. Эрл считал, что надо просто взять и срезать остаток ствола под корень, а Лэндис предлагал подождать Митча, "а пока можно все как следует обрубить". Он придавил ногой ближнюю ветвь и на пробу стукнул топором по сочленению. Эбби нравилось слушать, когда обсуждают ход работ. От этого она будто бы снова становилась маленькой девочкой, которая сидит у отца на прилавке, болтает ногами и вдыхает запахи металла и машинного масла.
Эрл дернул шнур бензопилы, раздался оглушительный рев. Он поднес лезвие к самой толстой части ветки, а Уорд наклонился, схватил другую ветвь и оттащил подальше.
– Ты топор не принес? – крикнул Ред Дэну.
Дэн, закурив сигарету, бросил спичку и осведомился:
– Интересно, откуда бы мне его взять?
– Я принесу из подвала. – Ред прислонил свой топор к кусту кизила. – Пошли, Эб, я провожу тебя в дом.
– А здесь я ничем не могу помочь?
Ей ужасно не хотелось уходить от Дэна.
Но Ред сказал:
– Если хочешь, можешь помочь моей маме готовить ланч.
– Ну хорошо.
Дэн молчаливо попрощался с ней, подняв бровь, и она вслед за Редом направилась вверх по мощеной дорожке. Из-за шума пилы ей казалось, что она оглохла.
– Ты и правда считаешь, что все это затянется до ланча? – спросила она Реда.
– Что ты, гораздо дольше. Повезет, если до темноты успеем.
Вот и отлично, подумала она. Больше времени, чтобы исправить впечатление, которое она произвела на Дэна. К вечеру она станет абсолютно другим человеком – зрелым, превосходно владеющим собой.
Они подошли к крыльцу, но Ред сразу обратно возвращаться не стал, остановился.
– Слушай, – заговорил он, – я тут подумал: хочешь, я заеду за тобой по дороге на свадьбу?
– Я как-то не уверена, что пойду, – ответила Эбби.
Вообще-то она почти окончательно решила, что не пойдет. Приглашение – на такой толстой бумаге, что понадобились две почтовые марки – оказалось для нее сюрпризом: они с Меррик особо не дружили. Да и Дэна не пригласили, Меррик его едва знала. Эбби уже несколько недель мысленно сочиняла вежливый отказ.
Но Ред явно расстроился:
– Не пойдешь? Мама на тебя рассчитывает.
Эбби наморщила лоб.
– Да и я тоже, – продолжал Ред. – Я же там больше ни с кем не знаком.
Она спросила:
– А ты разве не шафер?
– Об этом и речь не заходила.
– Что же, спасибо тебе, Ред, за предложение. Я дам знать, если соберусь, договорились?
Он мгновение колебался, словно собираясь сказать что-то еще, потом улыбнулся и направился на зады дома.
Джуниор Уитшенк, высокий и морщинистый, как Авраам Линкольн, и одетый на тот же манер, одолел крыльцо в три длинных шага, на четверть дюйма склонил голову, приветствуя Эбби, и стремительно сбежал вниз по ступенькам.
– Доброе утро, юная леди, – бросил он на ходу.
– Доброе утро, мистер Уитшенк.
– Меррик, насколько я знаю, еще не вставала.
– Я ищу миссис Уитшенк.
– Миссис Уитшенк на кухне.
– Спасибо.
Мистер Уитшенк свернул с мощеной дорожки и зашагал к срубленному дереву. Эбби, глядя ему вслед, размышляла, где он берет такие рубашки, непременно белые и с высоким, не по моде, воротником, широкой полосой обнимавшим его тонкую шею. Эбби часто казалось, что мистер Уитшенк пытается подражать некоему идеалу, какой-то выдающейся личности из прошлого, которой восхищается. Впрочем, узкие черные брюки сзади казались пустыми, а подтяжки, сцепленные буквой "У", лишь подчеркивали его озабоченность и натруженную усталость.
Она услышала его крик "Митч пришел?" и ответные возгласы, пчелиным жужжаньем взвившиеся над грохотом бензопилы.
Эбби поднялась по ступеням, пересекла крыльцо, открыла сетчатую дверь и бодро позвала: "Ау!" Так сделала бы и сама Линии Уитшенк. Эбби автоматически переключилась на ее язык и заговорила ее голосом, тонким и мелодичным.
– Туточки, – отозвалась миссис Уитшенк из кухни.