* * *
В июне 1949-го я получила письмо от Беатрикс, содержавшее сногсшибательную новость: в Мач-Венлок приезжает съемочная группа. Настоящая киногруппа, которая снимает настоящий художественный фильм с настоящими британскими и американскими актерами. Да, и с американскими тоже! Главную роль - и это потрясло меня больше всего - сыграет американка Дженнифер Джонс, та, что всего года два назад сразила меня наповал в каком-то вестерне (подожди немного, я скоро вспомню название), где, будучи партнершей Грегори Пека, продемонстрировала такую бесшабашную сексуальную энергию, какой я в жизни не видывала и не представляла, что такое бывает. А, вот, вспомнила. Вестерн назывался "Дуэль под солнцем", и думаю, что, как только пошли титры, родители пожалели, что взяли меня с собой. Мы смотрели этот фильм в старом кинотеатре "Гомон" в Бирмингеме, и лет мне было тринадцать или четырнадцать. Тогда я впервые в жизни влюбилась - по-другому это и не назовешь, - и не в кого-нибудь, а в Дженнифер Джонс. Грегори Пек оставил меня совершенно равнодушной. На карманные деньги я купила номер журнала "Кинозритель" со статьей об этом фильме. В статье вовсю обыгрывалось то обстоятельство, что мисс Джонс (или миссис Дэвид О. Селзник, в которую она превратилась к тому времени) завоевала известность ролью монахини или какой-то еще девственницы, теперь же она изображает разбитную бродяжку с ковбойского Запада. Статья была озаглавлена "От святой до грешницы всего за два года!". Забавно, как некоторые вещи врезаются в память. Статью иллюстрировали фотографии Дженнифер Джонс: провокационные кружевные наряды плюс густые черные волосы, расчесанные на прямой пробор; капризно надутые губы, пухлые, как после укуса пчелы, и хитрющий насмешливый взгляд, направленный, однако, не прямо в объектив, но слегка в сторону. Конечно, я вырезала фотографии, а потом украдкой сунула их под подушку. Так я и спала с ними, но о своем помешательстве никому не рассказывала - даже Беатрикс, хотя каждую неделю отправляла ей длинные бессвязные исповедальные письма. Я стыдилась этой влюбленности, смущаясь напором эмоций, захлестнувших меня. А кроме того, меня терзало неясное чувство вины: я подозревала, что если уж девушка обязана сходить с ума, то по Грегори Пеку, но никак не по другой девушке.
И вот, два года спустя, - изображения Дженнифер, помятые и выцветшие, по-прежнему при мне, хотя я уже не держу их под подушкой, - приходит письмо от Беатрикс.
Я была вынуждена прочесть его несколько раз, прежде чем до меня дошел смысл послания. Представь мою ситуацию, Имоджин: одинокая девочка, живущая в пригороде Бирмингема, практически единственный ребенок (верно, Сильвия еще жила с нами, но ей было уже двадцать пять лет, и я не ощущала ее своей сестрой), а школьных друзей раз, два - и обчелся. Трудно вообразить что-нибудь более далекое от моего мира, чем эти киношные съемки. Чувственность, блеск, необыкновенная жизнь, которую вели эти богоподобные создания за тысячи миль от меня, в Голливуде. Мысль о том, что этот мир вдруг оказался в пределах досягаемости, что его безумная непредсказуемая орбита, сместившись, пролегла над каким-то заштатным Мач-Венлоком (о чудо!), - эту мысль мои детские мозги поначалу не в состоянии были переварить. Помню, как я носилась вверх-вниз по лестнице, выкрикивая нечто истерическое в попытке донести до моей матери известие, полученное от Беатрикс. Мама в ответ только недоверчиво отмахивалась:
- Глупости, детка… Беа, должно быть, слышала звон, да не знает, где он.
Но, что самое поразительное, Беатрикс отлично знала, где звонят. Все оказалось чистой правдой.
* * *
Затем я принялась упрашивать, уговаривать и умолять родителей отпустить меня в Мач-Венлок. Беатрикс, понятное дело, всей душой приветствовала эту идею, ведь мой приезд означал, что будет кому присмотреть за ребенком, пока она обстоятельно, не торопясь понаблюдает за процессом съемок, а возможно, и сама примет в них какое-нибудь участие. Съемки запланировали на август - что совпало с моими школьными каникулами! Невероятное везение. Родители намеревались взять меня в недельный турпоход на реку Рил в Северном Уэльсе. Я с ужасом об этом думала. (Представляешь, каким кошмаром должен казаться поход с рюкзаком за спиной шестнадцатилетней девочке?) Впрочем, отговорить их оказалось нетрудно. Было решено, что вместо Уэльса я поеду к Беатрикс и Роджеру, и мне оставалось лишь с нетерпением предвкушать целую неделю в Мач-Венлоке в самый разгар съемок.
Не теряя времени даром, я выяснила все, что можно, о грядущем фильме - то есть почти ничего. В местной библиотеке я не нашла никаких упоминаний о нем ни в газетах, ни в журналах. Единственное, что я могла сделать, - прочесть роман, на котором был основан сюжет фильма. Книгу я проглотила залпом, затем дважды перечитала. С тех пор я этот роман в руки не брала: моя тяга к знойной сельской мелодраме, когда наперед знаешь, чем все закончится, успела иссякнуть. Но тогда книга заворожила меня. История простой деревенской девушки, которая выходит замуж за местного капеллана, чтобы позднее быть уличенной в любовной связи со сквайром, при том что она, будучи девушкой здравой, наибольшую нежность испытывает не к мужу или любовнику, но к своей ручной лисице. Затем наступает развязка, довольно противная, - героиня падает в шахту. Наверное, сейчас многие сочтут это полным бредом, но я была в восторге, потому что действие разворачивалось на фоне шропширского пейзажа и было пронизано цветовыми оттенками Шропшира, контурами его холмов, а влюбленную интонацию, с которой автор описывал природу, я до сих пор хорошо помню. Некоторые абзацы были просто великолепны.
Впрочем, все это - как и многое другое - прямого отношения к моей истории не имеет. В июле Беатрикс снова написала, разволновав меня еще пуще. Съемочная группа начала потихоньку съезжаться в Мач-Венлок. В частности, прибыл актер, играющий сквайра, звали его Дэвид Фаррар. Беатрикс ничего о нем не знала, но кто-то из ее подруг видел Фаррара в фильме про монахинь (опять монахини! Они были очень популярны в те годы - я имею в виду, у кинематографистов), где он был "просто умереть не встать" (полагаю, так она выразилась), а неделю назад, когда она - подруга - ехала на велосипеде по дороге на Веллингтон, ей повстречался Фаррар - верхом на лошади! От неожиданности девушка чуть не свалилась с велосипеда. Кроме того, Беатрикс сообщила мне, что на рынке в Мач-Венлоке повесили объявление: съемочной группе требовались самые разные помощники - рабочие и плотники для установки декораций, хорошие наездники для охотничьих сцен, а также люди для участия в массовках. Любой мог прийти и сняться в уличной сценке при условии, что он явится одетым так, как одевались полвека назад. А в "Мызе", добавила Беатрикс, на чердаке, под самой крышей, стоят сундуки и лари, набитые тряпьем, принадлежавшим Агате, матери Айви, и моя кузина непременно наведается туда и посмотрит, отыщется ли в этих сундуках что-нибудь приличное для нас обеих.
Роджер не проявлял ни малейшего интереса к происходящему. Он дал нам понять, что вся эта суета вокруг киношников - сугубо дамская дурь. Сперва это заявление показалось мне странным - Роджер был очень даже неравнодушен к блеску и славе, но Беатрикс разъяснила ситуацию: ее мужу не до съемок, он и так по уши занят - романом с соседкой, что живет через три дома от них. Месяц назад, к великой досаде Беатрикс, эта соседка, хорошенькая полуитальянка по имени Анна-Мария, обставила мою кузину, выиграв титул "королевы карнавала" с перевесом лишь в один-два голоса. Беатрикс всей душой ненавидела соседку, в этом нет сомнений, и Роджера она тоже ненавидела за предательство, но ее последующие действия не были продиктованы местью. Нет. Думаю, то, что произошло тем летом, было предначертано с самого начала. Нечто вроде рокового предопределения.
Костюмы для участия в съемках, которые Беатрикс раздобыла для нас на чердаке, я могу описать с точностью до последней оборки. И "отменная" память тут ни при чем: несколько лет назад я записала "Преданных земле" на кассету, когда фильм показывали по телевизору, и в начальных сценах мы с Беатрикс хорошо видны. Какое же волнение я испытала, когда увидела себя - пусть мельком, пусть на две секунды - на большом экране! Мы с родителями отправились в кино, как только фильм вышел в прокат; в течение недели мы посмотрели его четыре, а может, и пять раз - исключительно ради кадров с моим "участием". (В зрительном зале, как правило, мы сидели почти в полном одиночестве - фильм популярностью не пользовался, отнюдь.) И какую же горечь я испытала, увидев себя - увидев нас обеих - снова, когда фильм повторно выпустили на экраны сорок лет спустя. Я смотрела его вместе с Рут в кинотеатре рядом с Оксфорд-стрит дня через два после ужина с синефилом. Рут, кстати, на фильм не рвалась. Несколькими годами ранее она взяла с меня обещание забыть о Беатрикс - не писать ей и не упоминать о ней (позже я объясню почему). Так что Рут проявила изрядное великодушие, отправившись со мной в кино, но потом мы почти не говорили о фильме. А когда его показывали по телевизору, я не сказала Рут, что записываю его, и до ее смерти кассету не просматривала. Потом, когда она умерла, я прокручивала эту запись много, ох как много раз, ведь это единственное движущееся изображение Беатрикс, какое у меня есть, единственное, где она не заморожена во времени. Фильм мне дорог главным образом по этой причине, но и не только.