21
За гигиеной мальчика, было решили, станет следить Рая: мыть его, выносить за ним утку. Но Сережа категорически отказался представлять чужой женщине свои утренние отчеты. Мы это поняли в первое утро по пустому сосуду и набухшим в глазах ребенка слезам. В военном госпитале его окружали такие же беспомощные больные и санитарки обслуживали его, как всех. Гиммеров, которые за ним ухаживали, он знал. А тут - малознакомый дом, чужие люди…
Я отнес мальчика в туалет. Затем усадил его на стул перед умывальником.
Но, извиняюсь за подробность, всегда наступает гигиеническая необходимость приподняться с унитаза. При увечье мальчика самостоятельно без громоздких усилий это было невозможно. Сережа был достаточно взрослым, чтобы держать его на весу.
Григорий за день выпилил полый круг в табуретке и укоротил передние ножки. Прибил снизу своеобразный стол с дырой по внутреннему периметру унитаза и установил свою гениальную съемную конструкцию. В ванной он водрузил стул с наращенными ножками под рост ребенка. Затем посадил Сергея на шею, обнял его колени и повез в уборную. Мальчик держался за уши мужика настороженно. Так дети впервые гладят свирепого пса. Рая инстинктивно выкинула к ребенку руки, опасаясь оплошности брата. Но Григорий донес мальчика и деликатно подождал у двери шум смывного бачка.
Сначала Сережа шепотом называл Гришу Бабай, неизвестный мне персонаж домашнего фольклора, а Раю - баба Яга. (Вероятно, в сравнении с матерью!) Потом привык к Песоцким.
Григорий на плечах катал малыша по двору: так они гуляли. Каждый день меж фруктовых насаждений мелькала акробатическая пирамида: увалень в армейской ушанке и малыш, свесивший ноги из–за его шеи и смирно дожидавшийся, когда его отнесут в дом.
Раньше, бывая с Ириной у меня, Сережа прибегал в сарай, где стояла в темноте пустая бочка, и пугался маленького человека с длинной бородой, который, по разумению Сережи, ел в ней, пил воду и гулял по ночам. В глубине старого глухого колодца, в его подземной тьме, он видел водяных людей, которые хотели выпить его глаза, когда мальчик спал. Пень у забора имел нос, рот и молча улыбался Сереже, а если его дразнили, крякал в ответ и сердился. Больших толстых мух, жужжавших у оконного стекла, паука, дремавшего в углу веранды посреди паутины, воробья, приходившего пешим через порог веранды искать крошки под столом, мальчик считал старыми друзьями. Обо всем этом он рассказывал нам с Ириной.
Теперь на проезжавший за оградой грузовик, мальчик шептал:
- Это солдаты!
Гул в трубах пояснял:
- Так двигают кровати в палатах.
"Госпиталь", "ампутация" Сережа произносил без запинки. От арсенала игрушечного оружия, что приволок отец, отвернулся: Родин расчищал квартиру от хлама.
Позже, перед моим отъездом в Россию, Рая отдала мне свои блокноты с заметками тех дней. Что–то среднее между дневниками и конспектами. Как известно, совершенно простым и понятным языком нельзя написать ничего дурного. Основной глагол в записях в первую неделю после приезда Сергея - "отказался"! Отказался: есть, пить, смотреть телевизор, слушать, гулять… Длинный перечень симптомов душевного анабиоза.
Перед поездкой за мальчиком бисерным почерком Раи было:
"Что он любит?"
"Точно не помню. "Тома и Джерри", гулять, раскрашивать картинки, рисовать".
"Я не о том!"
"Знаю, что не любит: желтки яиц, тушеную капусту, вареные лук и морковь, умываться по утрам и чистить зубы".
Ниже дополнение:
"Саша говорит, у мальчика нет ног. Ужасно. Сборище инвалидов: глухонемая, дурачок, теперь вот безногий".
А на следующий день:
"Господи, прости меня! Нас с Гришей Ты наказал за родителей. А его за что?"
Хлопоты о ребенке быстро вытеснили ее сетования.
22
Хотел я того или нет, забота о мальчике для меня тоже оставляла все меньше времени на самоедство. Я следил, чтобы распорядок дома подчинялся распорядку дня Сережи, и ребенок скорее забыл о пережитых страданиях.
Гриша показывал малышу свинью с дырявым, как лопух, ухом, давал кормить пса, гладить кролика. Зверек тревожно нюхал воздух. Тогда мальчик отдергивал руку, а Гриша смеялся, закинув голову. Цигейковая шапка со звездой валилась на землю, и это еще больше смешило мужика.
На прогулках мальчик терпеливо просил Гришу: "отнеси меня в дом". Григорий ссылался, якобы, на мой запрет и широко улыбался своей хитрости.
На мальчика произвел впечатление сад Песоцких.
Календарная осень едва наступила. Стояла теплынь. В ранние часы на лепестках цветов искрилась роса. Мальчик удивленно смотрел на пальмы в кадках, выставленные из оранжереи. На яркую разновсячину. Рая подстригала, подравнивала, полола, собирала вредителей, рыхлила землю и совершала бесчисленные манипуляции с леечками, совочками, лопаточками. Казалось, растения в блистательном, ухоженном виде поддерживали не вода, не удобрения, не кропотливый труд, а душа девушки.
Из глаз мальчика вдруг покатились крупные слезы. Он всхлипнул и, разинул рот, как рыба: "мама". Девушка обернулась. Весь ее расстроенный вид в брезентовом фартуке, рукавицах и с секатором в руке вопрошал: что не так?
Я отнес Сережу в дом. Рая дожидалась на скамейке.
"У них в квартире было много цветов. Ирина за ними ухаживала. Ваш сад напомнил ему мать", - написал я.
Сергей малевал акварелью на больших листах ватмана. Рая ставила на тумбу у кровати краски, бумагу и кисточки, стакан воды для полоскания. Ирина привила мальчику кое–какие навыки рисования, правила равновесия и гармонии. Во всяком случае, научила тушевать бок куба и при стирании резинкой не превращать с треском бумагу в гармошку. У Сергея были способности к живописи. Сравнительно с рисунками других детей. Образчики их творчества, приуроченные к советским датам и лозунгам, раньше часто вывешивали в вестибюлях кинотеатров. Я сам в детстве выставлялся в подобных галереях. О рисунках Сережи могу сказать: предметы, фигуры людей и животных на них были пропорциональны и композиционно точны. В портретах угадывалось сходство. Я сразу узнал огромного Му - Му Песоцких по настороженному взгляду и напряженной позе пса. Впрочем, карандаш Сергея сильнее притягивали неправильные черты девушки, нежели ваза с анютиными глазками, служившая ему моделью.
Сначала в его работах преобладали черные и серые тона.
Я слышал, в детской психиатрии рисованию отведена важная реабилитационная роль. Возможно, начитанная Рая не без умысла подтолкнула творчество мальчика. Двумя–тремя яркими мазками она придавала рисункам Сережи выразительность. С чисто эмоциональной стороны, в смысле веселости красок, столь сродной детям, она умела увлечь его внимание. Живопись расширяла их образный диалог так, как это невозможно вербально. На уровне интуитивных озарений. Девушка предъявляла Сереже улучшенный образец его собственного восприятия. И знакомила его со своим внутренним миром, простым и честным. Черную двускатную крышу мальчика накрывали два соломенных мазка Раи. Серое солнце превращалось в тучу, из–за которой выстреливали золотистые лучи и выглядывал веселый ободок. Они часто сравнивали два живописных взгляда в сад из одного окна - "райские" виды девушки и пейзажи "малой родины", то есть маленького Родина. Передавали друг другу рисунки и тыкали пальцами на упущенные детали. Военной реминисценции Сережи, танку, девушка карандашом наживляла мышиный хвост и хобот слона. И мальчик смеялся над своими страхами.
Тут же по диагонали ватмана крупные печатные буквы Раи: "Не щепайся, мне больно!" И первый прыгающий ответ Сережи под солнцем - оранжевым кистенем с редкими шипами: "рая не бейся больно как папа".
Запись вызвала у меня не только раздражение на Родина, - Алексей бил сына! - но и улыбку: я представил молчаливые препирательства "взрослой" и ее воспитанника, от которого она мало отличалась по уровню детского восприятия.
Через месяц Сергей разрешал Григорию дежурить в ванной при купании, натирать мочалкой спину, вынимать его из воды и подавать махровую простыню.
По утрам, услышав его шаги, Сергей жмурился. Григорий замирал над постелью и ждал, когда мальчик откроет дрожащие от притворства веки. Тогда оба громко смеялись.
В блокноте было и такое.
"Много лежит, ленится. Просила не бросать фантики на пол, не сплевывать семечки арбуза. Притворяется, что не понял запись.
Вчера опрокинул чай. Из озорства ляпнул недоеденную кашу на пол. Внимательно наблюдал, как я отдираю манку с ворса.
Трижды закидывал шапку Гриши на сук, чтобы брат не дотянулся.
Полз на четвереньках, быстро, как таракан: в угол укатилось цветное драже. Заметив меня, покраснел.
Стал груб и капризен. Вероятно, понял, его увечье - навсегда, и теперь мстит нам.
Но это говорит еще и о том, что он привык к нам, и не стесняется своих чувств!
В каких учебниках педагогики написано про таких детей? Они в интернатах, в комнатах возле тихого сада, подальше от глаз здоровых. Это все, что дают им люди".
Как–то я предложил погулять в парке. И лишь позже понял свой промах!
Удовольствие от прогулки получала лишь Рая. В ее смоляных волосах краснел обруч, в ушах подрагивали ромбовидные пластмассовые серьги в тон. Уверен, мы с Сережей одновременно вспомнили Иру. В глубине парка у пожелтевшего дуба резвились призраки малыша и спаниеля. А белокурая женщина…
Ком подкатил к горлу, и я свернул к летнему кафе: будка, два пыльных столика и пластмассовые стулья. В ассортименте - мороженое в вафельных стаканчиках и "пепси". Мальчик не прикоснулся к угощению. Рая угадала наше настроение, отодвинула недопитую воду и поднялась. Чуть приотстав, девушка сняла серьги и сжала их в кулаке.