Она побежала в погреб, принесла кувшин с холодной водой и стакан.
- Напои его, Гастон, - сказала она. - Только не давай сразу много - он вспотел. Я приготовлю вина с сахаром, это подкрепит его.
Юноша сразу опорожнил стакан.
- Налейте, пожалуйста, еще, - попросил он.
- Нет, подождите минутку, сейчас мы дадим вам выпить вина для подкрепления сил.
Отец поставил кувшин на скамью. Паренек схватил его и вылил себе на голову и на плечо.
- Вы с ума сошли, - сказала мать.
Он покачал головой, медленно, с жалкой улыбкой.
- От этого лучше, - шепнул он.
Мать провела ладонью по его мокрому лбу, к которому прилипли пряди очень черных вьющихся волос.
- У него жар.
Она увидела, что на его рубашке, у плеча и пониже, запеклась кровь.
- Надо бы посмотреть рану.
- Нет, нет, - сказал юноша, - она засохла.
Отец рассказал спустившемуся в сад Жюльену, что раненый юноша едет из Домбаля.
- Это далеко? - спросила мать.
Раненый мотнул головой.
- Очень далеко, на севере, - пробормотал он.
- Надо бы отвести его на кухню.
Жюльен помог ему подняться по лестнице, усадил на стул. Отец приготавливал вино с сахаром, а мать подошла к раненому.
- Покажите-ка мне вашу рану, - сказала она.
- Нет, мне будет больно.
- Она у вас не перевязана?
- Я снял бинт, он сползал. Рубаха присохла к ране, так что все равно, как перевязана.
- Будьте благоразумны, в таком состоянии ехать дальше нельзя.
Юноша проглотил вино с сахаром так же быстро, как перед тем воду. Он как будто немного приободрился. Матери показалось, что в его черных глазах затеплилась жизнь. От воды, стекавшей по его грязному худому лицу, оставались полосы. Он посмотрел на Жюльена, сразу нахмурился и спросил:
- Ты здешний?
- Да.
- И остаешься?
- Я собирался уехать.
- Уезжай, - сказал он. - Смывайся… и побыстрей. Смывайся, они с минуты на минуту будут здесь.
На этот раз в его взгляде не было пустоты. Страх придал ему жесткое выражение, черты лица еще обострились.
- Велосипед есть? - спросил он.
- Да.
Выражение глаз опять изменилось, и матери показалось, будто в них теплится надежда.
- Господи, вот бы хорошо вместе, - сказал он.
- Ну что ж, - отозвался Жюльен.
- Но вы ранены, - заметила мать, - вы не можете ехать.
- Нет, даю вам честное слово, я его не задержу, - сказал он. - Если я подохну, пусть бросит меня на дороге. Господи, даже представить себе нельзя, что такое, когда ты совсем один!
В его лице, в его дрожащем голосе была отчаянная мольба. Некоторое время они сидели молча; юноша встал!
- Ждать нечего, - сказал он. - Чем дольше ждешь, тем больше риска, что попадешь к ним в лапы или что тебя подстрелят.
- Нельзя отпускать его одного, - сказал Жюльен.
- Может, вы задержитесь? - спросила мать. - Здесь есть врачи.
- Нет, нет! - крикнул юноша. - Вы бошей не знаете.
- Но скажи, ты их видел? Что они тебе сделали? - спросил отец.
- Я видел самолеты… Пикирующие самолеты. Они обстреливают… на бреющем полете. Мы не знали, куда спрятаться. Двух моих товарищей убило у меня на глазах.
- Тогда тебя и ранило?
- Да, но это пустяки. Ударило камнем при взрыве бомбы. Мне повезло… Надо удирать, удирать, не теряя времени.
- Послушайте, будьте благоразумны, - сказала мать. - Вы уедете вместе, но дайте я сперва перевяжу вам плечо.
- Будет больно.
- Не будет, уверяю вас.
- Пусть перевяжет, - сказал Жюльен. - Она умеет, мама умеет.
Мать принесла пузырек с йодом, марлю, ножницы и широкий бинт. Рубаха присохла к ране, и мать обрезала ее вокруг раны.
- Я дам вам другую, - сказала она.
- У меня в чемодане есть, - сказал юноша. - Ах, этот чертов чемодан, если можно, я оставлю его у вас. Из-за него я раз двадцать чуть не свалился. Сегодня ночью я даже хотел бросить его в кювет. У меня в велосипедных сумках и так всего много.
Жюльен пошел в сад за чемоданом.
- Оставь, не развязывай, - сказала мать. - Я дам ему твою рубашку.
Юноша поморщился, но не крикнул, когда мать отдирала кусок материи, приставший к запекшейся крови.
- Ему надо бы поесть, - сказал Жюльен.
- Зря время потеряем. Надо торопиться. Хорошо бы выехать до жары.
В глазах у юноши все еще застыл ужас, который пугал мать.
- Это так страшно? - спросила она.
- Даже представить себе нельзя, - повторил он. - Нельзя… Невозможно представить…
Мать чувствовала, что он не в силах сказать ничего другого. Она промыла уже немного загноившуюся рану, смазала йодом и кое-как перевязала.
- Плечо не то, что рука или нога, - сказала она. - Перевязать плечо не так-то просто.
Юноша попробовал улыбнуться.
- Не сердитесь на меня, - сказал он. - Я ведь не выбирал места. Но лучше уж плечо, чем нога. Меньше мешает жать на педали.
- Бедный мальчик, - вздохнула она.
- У тебя есть еще место в сумках? - спросил Жюльен.
- Да, а тебе зачем?
- Дала бы ему бутербродов, мама. Он поест дорогой.
- Вот это мысль, - сказал юноша.
Впрочем, пока мать кончала перевязывать рану, он принялся за сливы, которые принес из погреба отец.
- Вкусно, - сказал он. - Освежает.
Он поел еще, потом, повернувшись к отцу, сказал:
- И подумать только, что я не хотел идти с вами. Я вас никогда не забуду.
Его посветлевший было взгляд вдруг померк.
- На свете больше мерзавцев, чем таких, как вы. Вчера я отдал десять су за стакан воды.
- Стыд какой! - возмутился отец.
Мать посмотрела на Жюльена.
- Как ты думаешь, Жюльен, хватит тебе денег? - спросила она.
- Конечно, хватит; ты, мама, не переживай.
Юноша попытался улыбнуться.
- Не расстраивайтесь, мадам, я уже в какой-то мере научился выпутываться из затруднений.
Теперь оба были готовы. Жюльен вынес из подвала велосипед, и все четверо направились к калитке.
На улице Жюльен с товарищем сели на велосипеды. Жюльен обнял отца. Потом подошла мать. Она крепко сжала его в своих объятиях. Ей захотелось впиться зубами ему в щеки, вонзить ногти в его руки, в мускулы, которые перекатывались у нее под пальцами.
- Береги себя, береги себя… сыночек, - сказала она, наконец-то оторвавшись от него.
- Не расстраивайтесь, мадам, - успокаивал ее юноша из Домбаля, - не расстраивайтесь.
Он протянул ей руку. Мать взяла его горячую, как огонь, руку, но потом обняла также и его.
- До свидания, - сказала она. - В добрый час!
- Будь она трижды проклята, эта война! - выругался отец. - Смотрите, будьте осторожны.
Они уехали. Мать проводила их взглядом до конца улицы. Там они на минуту остановились, потом быстро двинулись вперед и скрылись между двумя грузовиками.
- Боже мой, - прошептала она. - В этакой давке!..
Она не докончила. Рыдания подступили к горлу, слезы жгли веки. Она пыталась сдержаться, но все вокруг затуманилось, и, повернув обратно, она уже в саду дала волю слезам.
Часть третья
34
Когда мать вернулась домой, солнце еще не вышло из-за гор, но лучи его уже озаряли небо. В садах серые предрассветные тона растворились в ярких красках.
Мать опустилась на стул. Она уже не плакала; она совсем обессилела. В кухне все было в беспорядке, но она не представляла себе, что может взяться за работу. На одном конце стола стояли чашки, хлеб, масло, повсюду были крошки. На другом конце - таз и все для перевязки раны. И сейчас у нее перед глазами была черная запекшаяся кровь вокруг гноя, от которого ей так и не удалось полностью очистить рану. Тогда она перевязывала, в сущности не вникая в то, что делает. А теперь, только теперь почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
Мать просидела, ни за что не принимаясь, до прихода отца. Когда он вошел, она встала и спросила:
- Ну как?
- Идут и идут.
- Вот горе-то!
Она принялась убирать со стола. Отец остался стоять на пороге. Для него это было непривычно. Когда мать взглянула на него, он негромко спросил:
- Что теперь будем делать?
- Почем я знаю!
Она вытирала стол, как вдруг услышала машину, гудевшую гораздо ближе к ним, чем другие. Она прислушалась.
- Что там такое? - спросил отец.
- Верно, какой-то грузовик перед нашим домом разворачивается.
- Ты думаешь? Пойду посмотрю.
Отец вышел. Она кончила вытирать стол, смахнула крошки в чугунок, в котором готовила еду кроликам, и вышла на балкон.
У самого их сада слышались громкие мужские голоса, звон лопат. С балкона ей ничего не было видно, она сошла вниз. Отец стоял около настежь открытой калитки и, сильно жестикулируя, спорил с солдатами.
Мать поспешила к ним. Они говорили все сразу и очень громко. Когда она подошла, солдаты замолчали, отец обернулся к ней.
- Ты понимаешь, - крикнул он. - Хотят срубить сирень, вырыть яму и поставить в саду пулемет!
- У нас приказ есть, - сказал военный, у которого были такие же нашивки на рукаве и кепи, как у Бутийона.
- Мне на ваш приказ начхать! - кричал отец. - Ройте в другом месте, а к нам не суйтесь!
- Мне сказали рыть здесь, потому что тут перекресток; здесь и буду; скажут в другом месте…
Отец перебил его:
- А я сказал вам: ройте в другом месте. Не все ли равно где: на улице или чуть подальше.