Одетые в цвета фаластынского знамени, с клетчатыми арафатками на плечах и противогазами на поясе, они явно руководствовались единым, многократно отработанным планом. Каждый четко знал свой маневр. Примерно треть демонстрантов исполняли функции операторов, снимая происходящее на видео со всех ракурсов и положений. На шеях у них болтались журналистские бейджики, внушительная надпись "пресса" украшала спины пуленепробиваемых жилетов. Другая треть предназначалась для камнеметания. Ее составляли крепкие, спортивного вида парни лет по двадцать - двадцать пять. К моменту нашего появления они временно бездействовали, ожидая команды и рассредоточившись на некотором расстоянии грамотным исламским полумесяцем.
Идейный центр заурожайников, напротив, представлял собой плотную компактную массу, состоящую из женщин среднего возраста и крайне агрессивного вида. Столь концентрированной степени стервозности мне не приходилось видеть нигде - даже в учительской комнате школы, куда я ходил подрабатывать в голодные университетские годы. Женщины скандировали заурожайные лозунги, сопровождая их синхронным выкидыванием кулаков вверх и вперед. Случалось и такое, что, устав, какая-нибудь демонстрантка расслабляла сжатый кулак, и тогда антифашистский жест превращался в свою полную противоположность.
Вообще, если бы не эта фашистско-антифашистская жестикуляция, скандирующие заурожайницы вполне могли бы сойти за ансамбль спиричуэлс из небольшой церковной общины где-нибудь в Алабаме. Словно для того, чтобы подтвердить это сходство, то одна, то другая хористка время от времени выступала вперед и, превратившись в солистку, принималась выкрикивать что-то совсем уже запредельное - как по смыслу, так и по уровню пронзительности звука.
Непосредственно перед фронтом своего военно-певческого коллектива тяжелыми шагами командора прохаживался сам Шапиро - вождь и идейный вдохновитель организации "За урожай". На голове его поверх небрежно повязанной арафатки красовалась широкополая ковбойская шляпа угольно-черного цвета. Гамму дополняла красная рубашка, зеленые штаны и ослепительно белые сапоги, что делало вождя похожим на клоуна, хотя задумка кутюрье наверняка заключалась в том, чтобы получше гармонировать с многочисленными фаластынскими флагами, которые демонстранты загодя закрепили на ближних камнях и деревьях.
- Стойте! - скомандовал Питуси. - Вагнер велел близко не подходить.
Но равшац и сам уже спешил к нам навстречу. Мы расположились на теплых от солнца камнях, метрах в пятидесяти от площадки.
- Привет, ребята… - Вагнер присел рядом, устало вздохнул и вытер пот со лба. - Спасибо, что пришли. Такой балаган, мать их…
- Цацкаться с маньяками не надо, - презрительно отрезал Питуси. - А вы цацкаетесь. Я бы их…
- Эй, эй… - равшац оглянулся. - Потише ты, вояка. А лучше совсем молчи. Неровен час - услышат. У них микрофоны знаешь какие чувствительные…
Шапиро по-дирижерски взмахнул обеими руками - и группа камнеметателей присоединилась к главному хору.
- Смерть оккупантам! Смерть оккупантам!
- Во, слышите? - качнул головой Вагнер.
- А чего они взъелись-то? - поинтересовался Беспалый. - Насчет этого участка вроде как спору нет. Вон маслины ихние, вон цитрусовые… собирай не хочу. Хотя урожай нынче хреновый.
- Год такой, - заметил садовник Питуси. - Маслину понимать надо. Маслина, она как зебра. Год плохо, год…
- …еще хуже, - подавился смехом Беспалый.
- …хорошо, - продолжил Питуси, пренебрегая глупостью ничтожного собеседника. - На прошлом годе много собрали, а теперь, значит…
- Чего взъелись… - проворчал Вагнер, расшнуровывая ботинок. - Много ли им надо? Ты, Бенда, вообще помалкивал бы, энтузиаст хренов. Гильзу они твою нашли, вот чего. Вчерашнюю, от Узи. Видно, что свежая - еще пахнет. Да и я тоже дурак - нет чтоб подобрать…
Равшац крякнул с досадой и вытряхнул из ботинка камешек.
- Бей фашистов! Бей фашистов! - теперь кулаки вздымались уже непосредственно в нашу сторону.
- Во, заприметили… - мрачно сказал Вагнер. - Ничего, досюда не докинут. Хотя могут и поближе подойти.
- Пусть только сунутся, - еле слышно прошелестел Питуси.
Беспалый Бенда сидел бледный, губы его дрожали.
- Что ж теперь будет, Вагнер? Арестуют? Я ж нечаянно…
- Нечаянно, нечаянно… - передразнил его равшац. - Тебе сколько раз говорили - вынь обойму, вынь обойму… А теперь вот получи шершавого по самые уши. Мы тебя защищать не станем, правда, ребята?.. Камень!..
Со стороны заурожайников прилетел булыжник, ударился о скалу в нескольких шагах, брызнул известняковой крошкой.
- Я ж говорил - не добросят, - удовлетворенно констатировал Вагнер. - Хорошо сидим.
- Но я ведь нечаянно… - повторил несчастный Бенда. - Я ведь…
- Кончай, Вагнер, зачем ты его пугаешь? - пожалел я Беспалого. - Ничего Бенде не будет. По гильзе-то видно, что из-под холостого.
- За урожай! За урожай! - хором закричали демонстранты, обращаясь на этот раз скорее к небу, а может, даже и еще дальше - к дружественной Европе.
Садовник Питуси вслушался и кивнул:
- А что - полезный лозунг.
- Во-во, - согласился Вагнер. - Может, вступишь?
Он повернулся ко мне.
- Зря ты ему открыл, Борис, про холостые. Пусть бы еще помучился, хуже не стало бы. Говоришь ему, говоришь… - вынь обойму, вынь обойму… Камень!
- Погоди, Вагнер, - сказал я. - Что ж это - весь балаган из-за одной гильзы? И как они ее нашли? И откуда узнали?
- Почему одной? - прищурился равшац. - Одна она в реальности, а в новостях будет - массированный обстрел мирной деревни. Вот увидишь. Как нашли? - Не знаю… мальчишка какой-нибудь нашел… - да и какая разница? Откуда узнали? - У Шапиро, брат, денег хватает. А где деньги, там и информаторы. Все просто.
- А что с Арье Йосефом? Нашли что-нибудь? Тело, след?
- Найдешь след после такого дождя, как же… - хмыкнул Питуси.
- Это смотря как искать, - возразил Вагнер. - Окурок же вот нашли. Следопыт говорит, что свежий. Недалеко отсюда нашли, ближе к Гинот. Его это окурок почти наверняка - Арье Йосефа. "Ноблесс", фильтр отломан, чтоб покрепче. Кроме него тут никто так не курил во всей округе.
- И все?
- И все. Надо бы еще походить, так ведь вот - не дают… - Вагнер кивнул на заурожайников. - Лейтенант попытался объяснить, думал, войдут в положение.
- Эти войдут, как же… - мрачно сказал Питуси.
Вагнер усмехнулся.
- Во-во. Шапиро даже слушать не стал. Я, говорит, оккупантам помогать не стану. Лейтенант ему: человек, мол, пропал, что же вы… А одна там - черная такая, худющая, как драная кошка, вдруг как заорет: "Не человек он, а фашист! Оккупант! Его сама земля поглотила! И вас поглотит - всех до единого!" Тьфу!
Равшац с отвращением сплюнул. Заурожайники снова скандировали "смерть оккупантам". Питуси зевнул.
- И долго нам еще… - он осекся на полуслове.
Дружный хор борцов за урожай вдруг сломался, послышались нестройные выкрики, операторы и фотографы повернулись как по команде, а кто-то так и вовсе бросился бегом в нашу сторону. Вагнер вскочил, за ним и мы. Из группы заурожайниц выскочила худая брюнетка - видимо, та самая, о которой только что говорил равшац, действительно похожая на драную помойную кошку. Брюнетка пронзительно визжала что-то неразборчивое, указывая при этом на нас… - нет, не на нас, а куда-то между…
Я присмотрелся и обмер. Истеричка указывала на старого боксера Рокси, которому уже давно наскучило лежать без движения, и теперь он неторопливо прогуливался неподалеку носом вниз, по собачьему обыкновению все расширяя и расширяя круги познания, а то и задирая кое-где лапку для лучшего усвоения изученного материала. Как раз в тот момент он тщательно обнюхивал весьма удобную для отметки глыбу, где наверняка оставили свои подписи едва ли не все окрестные собаки. Именно туда, к Рокси, и неслись со всех ног заурожайные операторы, на ходу прикладываясь к фотоаппаратам и видеокамерам.
Шапиро театральным жестом сорвал шляпу и заорал густым басом, постепенно переходящим в фальцет:
- Смотрите! Они травят нас собаками! Фашисты! Аушвиц! Они! Травят! Собаками!
Я в жизни не встречал существа дружелюбнее и вежливее этого пса. Достаточно сказать, что Рокси был единственной собакой, которая имела негласное разрешение беспрепятственно бегать по поселению, не подвергаясь при этом опасности санитарного отлова. Конечно, кто-то относил этот факт за счет привилегированного положения Питуси как общественного садовника, но главной причиной все же являлся удивительно ровный и приятный нрав старого боксера. Ему просто органически не могло прийти в голову напасть… - да что там напасть! - гавкнуть на кого бы то ни было, даже на кошку, в особенности - на такую драную и страшную, как заурожайная брюнетка.
Мы застыли на месте, не зная, как поступить. Тем временем Рокси, почувствовав неладное, оторвал нос от глыбы, оглянулся и тоже остолбенел. На него смотрели, на него указывали десятки чужих и страшных людей. Кто-то из них вопил, стоя на месте, кто-то, наоборот, мчался, щелкая при этом непонятными блестящими стекляшками, кто-то огибал его с боку, окружая пса и отрезая тем самым дорогу к отступлению. По многолетнему опыту Рокси представлял себе, что столь концентрированное человеческое внимание не может сулить собаке ничего хорошего.
Я видел, как он повернул голову и посмотрел на нас. На собачьей морде застыло выражение совершенно человеческого ужаса. Думаю, что окажись я на месте Рокси, то выглядел бы примерно так же. К счастью, Питуси вышел из ступора раньше всех.
- Рокси! Ко мне! - хрипло выкрикнул он.