- Не споткнусь! - громко произнес я, усмехнувшись, и пошагал за институтские ворота.
Эту молитву, переписанную на вырванном из школьной тетради листке, мама пыталась дать мне еще перед первым экзаменом, говоря на своем особенном языке:
- Ничого! Молытва ще никому нэ помишала. Тэбэ вона нэ задавыть, а мэни спокойней будэ…
Но тогда я бумажку взять отказался, и она, видимо, вложила мне её тайком в карман сама.
И вот - то ли при помощи этой молитвы, то ли вопреки ей - я стал студентом, и первого сентября с колотящимся сердцем переступил порог одного из громадных залов института с чарующим именем аудитория.
- …Ну что ж! - завершая свою вступительную речь, произнес приветствовавший нас профессор Барчуков. - Инженеров мы сделаем из вас уже за первый год, а остальные четыре - будем формировать личности. Запомнили?..
- Запомнили! - весело проревели мы, еще не зная, что эти слова профессора запомнятся нам и правда надолго. По крайней мере, я вспомню их, когда формирование личностей коснется меня непосредственно. А выглядело это примерно так:
- …Ну, если вопросов нет, тогда - всё. Жду вас завтра у входа в институт для сдачи экзамена. В шесть ноль-ноль, - закончил он под вспыхнувшие в аудитории смешки свою последнюю за весеннюю сессию консультацию. - Прошу не опаздывать. Я - ждать не люблю, - добавил он, уже выходя, и, кивнув всем на прощание, с улыбочкой на лице покинул аудиторию.
Как известно, транспорт в Москве начинает работать где-то как раз в шесть часов утра, а ехать до института мне надо минут тридцать, не меньше, так что, учтя всё это, я завел будильник на начало пятого и лег спать чуть ли не в девять вечера, зато утром, в половине пятого, уже вышагивал по пустынному, еще вовсю спящему городу.
Пожалуй, это время в Москве является самым наилучшим для прогулок по ней и, соответственно, для знакомства с ее достопримечательностями. Только что умытый поливалками, город являет в этот час свое истинное, не залепленное косметикой дня лицо со всеми его характерными, не успевшими исказиться усталостью и суетой черточками и особинками. Пройдет немного времени, и по его улицам полетят миллионы автомобилей и автобусов, выбрасывая в воздух кубометры ядовитых газов и децибелы моторных ревов. Пройдет немного времени, и тротуары заполнятся миллионами спешащих, толкающихся и нервничающих горожан, солнце накалит асфальт, будет слепить стеклами гигантских окон, воздух наполнится запахами горячей резины, бензина, носков, апельсинов, пива, пота и табачного дыма, у магазинов к вам начнут приставать цыганки, предлагая ненужную вам тушь для ресниц или предсказания вашего будущего, в автобусах и троллейбусах с вас выжмут сто потов и оборвут все пуговицы, путь вам внезапно перегородит бесконечная, как путь к коммунизму, очередь за чем-то, всё еще остающимся в категории дефицита, в метро вас больно ударят чемоданом по коленке или обольют протекшим из пакета кефиром, на площади оштрафуют за неправильный её переход, а к вечеру, окончательно усталого, разбитого и ко всему безразличного, обсчитают в громадном, как Ярославский вокзал, кафе, после чего толстая тетка с сумками в обеих руках, загородив собой выход из автобуса, вынудит вас проехаться лишнюю остановку от дома, которую придется потом идти назад пешком, еле переставляя намозоленные ноги и вдыхая горячую вечернюю пыль все еще клокочущего города.
Ну, а пока еще - все тихо. Только слышно, как шелестят над головой листья московских тополей и осевшие в старых двориках столетия, да видно, как отражаются на мокрых после полива тротуарах купола церквушек, шпили министерств, высотные здания и бесконечные и ясные, как вся дальнейшая судьба, небеса…
К институту я подошел без десяти шесть и еще десять минут курил на крыльце перед входом, где уже собралась половина нашей группы. Ровно в шесть ноль-ноль в ворота института въехала белая "Волга" Барчукова, тормознула у крыльца и из нее вышел свежий, будто и не со сна, профессор.
- Так-так, - окинул он взглядом собравшихся. - Молодцы, молодцы… Современный руководитель должен быть пунктуальным, как ариец, запомните это. Если вас вызвали к руководству на два ноль-ноль, то без пяти два вы уже должны быть в приемной - от этого порой зависит больше, чем от всех ваших знаний и ума… То же самое, если встречу назначили кому-то вы сами - и тут неважно, будет это министр или всего-навсего уборщица, так как опоздание - характеризует прежде всего вас… Запомнили это?
- Запомнили! - закивали мы.
- Ну и молодцы… Староста, соберите зачётки, - и, быстро проставив в протянутые ему развернутыми зачетные книжки красивые круглые "отл.", он сел в машину.
А от ворот, шлепая туфлями по оставленным поливалками лужам, бежали припоздавшие.
- Что-то вы долго спите, товарищи будущие руководители! Так - дела не делаются.
- Да мы!.. Да вы знаете!.. - задыхаясь от бега, оправдывались те. - Так торопились, так торопились!..
- Ладно. Зачетки, - протянул он руку, и припоздавшие получили свои заветные "хор".
Тем, кому еще удавалось перехватить профессора за воротами, выставлялся "уд", а вот не успевшие на этот не совсем обычный экзамен вовсе и не получившие хотя бы этого "уда", вынуждены были потом переписывать (но только - у кого, если почти никто толком их не конспектировал?) все прочитанные за семестр лекции и до конца следующего полугодия изо дня в день караулить профессора, чтобы уговорить его принять у них этот злополучный экзамен. Но тот, само собой, оказывался всякий раз занят, и экзамен откладывался чуть ли не до новой сессии. Одна радость, что за эти долгосрочные задолженности никого из института не отчисляли, а только лишали стипендии…
Но всё это вошло в мою жизнь несколько позже, а пока что, счастливый и беспечный, я ехал в метро по кольцевой линии от станции "Октябрьская", где находился Горный институт, в сторону "Краснопресненской", где мне нужно было перейти на радиальную линию и, доехав до "Улицы 1905 года", сообщить моим домашним о своем состоявшемся поступлении.
Людей в вагоне было немного, и я прошел мимо нескольких пустых мест и сел на самое первое по ходу движения сидение, где обычно меньше всего чувствуется врывающийся в вагонные окна ветер. В молодости, правда, мало внимания обращаешь на разные осторожничанья, так как кажется, что ты всегда будешь так же бодр и энергичен, как сегодня, и слова о каких-то простудах, радикулитах и прочем просто не проникают в сознание, но за год до окончания школы я в самый разгар лета, в тридцатичетырёхградусную жару, вдруг свалился с высочайшей температурой после того, как в мокрой от пота рубахе проехался в метро, балдея от обдувавшего меня в вагоне холодного ветерка, так что хотя бы один урок с тех пор усвоил твердо, и теперь, если есть возможность, всегда стараюсь садиться только в начале вагона.
Вот и в тот раз, заметив свободное сидение перед первой дверью, я быстро прошествовал через вагон и плюхнулся на него, продолжая "переваривать" в сознании факт своего зачисления в ряды студенчества и вытекающие из этого выгоды. Во-первых, я на пять лет как минимум освобождал себя этим от службы в рядах Вооруженных Сил, получая за время учебы в институте звание лейтенанта инженерно-саперных войск, присваиваемое нашей военной кафедрой. Ну, а во-вторых, студенческая жизнь рисовалась мне тогда как некий сплошной карнавал, наполненный КВНами, танцами, веселыми пирушками со стипендии, легким брожением умов, гитарным бренчанием да песнями у костра во время стройотрядов да выездов на картошку, а главное - девочками, девочками, девочками…
В счастливом возбуждении я повел ищущим взглядом по полузаполненному вагону, повернул голову и посмотрел сквозь стеклянную дверь в салон впереди идущего… И вдруг, словно сорванный с места какой-то неведомой силой, вскочил с сидения и бросился к торцевой двери. Там - за двумя стеклами - в электрической белизне переднего вагона я увидел свою потерянную пляжную блондиночку. Ну - ту, что была тогда на ВДНХ со своей тонувшей подругой, они и теперь были вместе - о чем-то оживленно болтали в полутора метрах от меня и абсолютно не глядели в мою сторону.
Стремясь привлечь к себе их внимание, я принялся усиленно махать руками и жестикулировать, и вскоре эта моя индейская пляска была замечена. Кивнув в мою сторону, черненькая что-то шепнула на ухо соседке, та повернула ко мне свою прелестную мордашку, и обе прыснули от смеха. Я же, увидев, что на меня смотрят, принялся напоминать им о нашей первой встрече, изображая для этой цели некоего пловца, артистично загребающего воду энергичными взмахами рук.
Дождавшись остановки, я перебежал из своего вагона в передний и предстал перед подружками.
- Привет! - радостно выкрикнул я. - Вы чё, меня не узнали? Мы же как-то купались рядом на ВДНХ, и ты, - кивнул я темноволосой, - еще устроила тогда сцену ухода в русалки, да мой друг тебя вытащил назад к людям. Ну? Вспомнили?..
- А-а! Точно! - припомнила темненькая и, пряча смущение, как бы между прочим, поинтересовалась: - А где сейчас твой друг? Я ведь ему даже спасибо не сказала.
- Ну еще бы! - обиженно произнес я. - Пока мы бегали звонить на "скорую", вас и след простыл!
- Нас один мужик на "Москвиче" в медпункт отвез, - подала голос блондинка и покраснела.
- Ладно уж, - великодушно смилостивился я, - главное, что всё хорошо закончилось. А уж теперь-то вы от меня так просто не улизнёте.
- Да мы и не собираемся, - пожала плечами темненькая, - наоборот, я даже жалела, что мы тогда так расстались, и я не могу поблагодарить своего спасителя. Он - твой друг?