- Она бы хотела, чтобы я пошёл за ней.
Шелест умирающей листвы.
- Пять лет уже. Значит, всегда. Моя любовь - призрак. Я тоже. Я не живу. Вы правы. Но и умирать не хочу. Если умирать, то не задумываясь. Потому что чем больше об этом думаешь, тем страшнее становится. Да и ещё один грех на душу брать не хочется. Хотя меня и с одним там ничего хорошего не ждёт - если оно есть, там. И… да. Наверное, я просто знаю, что смерть - для меня слишком лёгкий выход.
Море в её глазах искрилось слёзно-фонарным светом.
- Что же вы за человек такой… Неужели не осталось ничего? Ради которого могли бы остаться, а не существовать на грани?
- Нет.
Он развернулся. Пошёл к двери.
- Трус, - бросилось вслед. - Действительно.
Шаг на миг сбился с ритма.
Не оборачиваясь, Анджей вошёл в подъезд.
Домой. Оставляя за спиной - себя, много лет назад, смотрящего ему вслед.
VI
В город тихо вступала осень. И неважно, что август. Лето давно уже подняло белый флаг.
Понемножку, почти незаметно, без боя осень брала Москву. Охлаждала воздух. Раскрашивала древесные кроны. По капле прибавляла минутки к ночи.
Сложив крылья, разноцветными бабочками потихоньку падали на асфальт листья…
- А я думал, вы предпочтёте забыть… труса.
- Я попробовала. Получилось плохо.
Солнце мягкой карамелью заливало парковые дорожки, по которым они снова шли вдвоём.
Место встречи изменить нельзя.
Единство не времени, но действия.
- Нет, что вы за человек, Анджей? Прекрасно осознаёте всю бессмысленность вашей теперешней… существования, и ничего не пытаетесь изменить. Даже не хотите. Замуровались заживо в своей трагедии, как в мавзолее. Может, вам просто доставляет удовольствие себя жалеть? Или строить из себя птицу-подранка для окружающих?
- Не пытайтесь меня разозлить, Полина. Если я и разозлюсь, то не на себя.
Удар трости прозвучал на тон выше остальных. Стукнула с досады.
Как-то изменилась она. Рыжая. Что-то в ней…
Ломается?
- Вот устрица!
- Я уже слышал… Полина, хватит об этом.
- Сделаем вид, что ничего не было? Глупо.
- Жизнь вообще глупая штука. Хоть вы это пока и отрицаете.
- Не пока. Я не буду такой. Никогда.
Не зарекайся, девочка.
- Неужели вам действительно ничего в этой жизни не дорого? Ни-че-го?
- Факт жизни.
- И всё?
- Наверное.
- Тогда я вам покажу. Другое.
Мимо них со звонкими криками, играя, бежали дети. Четверо, лет шести, со сдвинутыми набекрень шапочками и беретами, лихо торчащими вихрами и летящими по ветру косичками. Не гнались друг за другом, просто бежали. Просто потому, что весело было бежать. Пролетели перелётными пичужками по аллее и исчезли - лишь крики и смех остались в воздухе колокольчиками. Да матери прочеканили следом каблучками ритм неторопливой сплетни.
- Поймите, Анджей - всё зависит от восприятия. Исключительно от него.
- С чего я вам сдался, Полина? Почему не можете просто признать, что это не ваше дело?
- Ну признаю, предположим. Опущу лапки и признаю. А в другой раз так и вовсе мимо пройду. И с каждым таким "признанием" буду становиться всё больше похожей на них. Они все - признали. Все - равнодушны. Все - как один. Толпа одинаково равнодушных и потому безликих. Может, равнодушным жить легче. Равнодушие - жизнь без боли. Но и не жизнь. Живыми нас делают чувства, а чувства очень часто ранят. Кому, как не вам, это знать?
- Просто в один прекрасный момент меня утомят ваши полные юношеской розовоочковости речи. И тогда вам будет некого упрекать в устрицизме. Почему бы просто не разговаривать… не слушать город, как вы любите?
- Мы и разговариваем просто. А вот вы своим упрямством всё усложняете.
Он чувствовал себя обгорелой спичкой, которая плывёт по тротуарному ручейку к канализационной решётке и смотрит вверх - на другую, горящую в чьей-то заботливой руке. А та, пылающая, зовёт его, зовёт и искренне не понимает, почему он не может подняться, почему не может тоже зажечься…
Всё зависит от восприятия? Да, наверное. Только вначале стань спичкой, а потом попробуй воспринять себя птицей.
Искрящиеся маленькими солнцами застёжки чёрного футляр оказались в её пальцах отстранённо, почти неосознанно. Руки жили сами по себе, пока взгляд искал что-то вдали - в светлой, прозрачной осенней небыли.
- Почему-то лета в последнее время стали короче. Вообще время бежит куда-то… Всё быстрее и быстрее. Месяц, кажется, за неделю, неделя за день… Не замечали?
- Не обращал внимания, наверное.
- А бабушка говорит, что тоже замечала. Я теперь пытаюсь понять - это изменение восприятия или глобальное явление? Когда я была маленькой, дни тянулись долго-долго. Часто не могла дождаться, пока они закончатся… Особенно перед новым годом и днём рождения. А месяц был таким огромным сроком, что в начале даже и загадывать не стоило, к чему придёшь в конце. Лето тянулось бесконечно. Бесконечность ведь - вполне достаточный срок, чтобы отдохнуть. А вот когда мне исполнилось тринадцать, будто сдвинули какую-то кнопку. И время потихоньку, понемножку пошло вперёд. С год мерно шло. Потом ускорило шаг. С пятнадцати пустилось в лёгкую пробежку перед завтраком. С шестнадцати - стало набирать скорость. А сейчас - будто ежеминутно на поезд опаздывает… Может, земля быстрее стала крутиться? Или - одно из неизбежностей взросления?
Анджей честно попытался вспомнить себя маленького. Вспомнилось что-то сладкое… с привкусом наивности и веселья. А больше - не смог.
Она задумчиво попробовала мундштук флейты. Поделилась со светящимся карамельными отблесками воздухом первой нотой - осторожной, но уже уверенной, смело отправившейся в жизнь состоявшимся "соль". Оглянулась девушка, шаркавшая мимо - стоптанными кроссовками по асфальту. С толстой коричневой папкой художницы под мышкой. Она проводила взглядом ноту, рассеянно поправила красный берет, сползавший по коротким тёмным кудрям, и в оборот вокруг шеи обвитый светлый шарф.
- Почему-то мне кажется, что сыграю как-то необыкновенно хорошо, - сказала рыжая, присев на подлокотник лавки. - Сегодня день, когда мне всё удаётся. Вещи, которые давно искала, находятся. И солнце так ярко светит. Может, и это получится?
Вдохнув, она пригубила осенний воздух. И заиграла.
Какое-то время клёны ещё тихо шуршали, роняя - нет, не бабочек. Жёлтые звёзды.
А потом Анджей остался один на один с флейтой в солнечной пустоте.
Тихо плакала мелодия о чём-то, что ушло. С тоской и болью смеялась порой, улыбнувшись, взгрустнув, всхлипывала, смеялась вновь. Где-то высоко-высоко. И так же высоко - возносила. А сердце падало, бесконечно падало куда-то, и дышалось трудно …
Музыка шла дальше. И звала за собой. Она забирала всё. Но взамен давала гораздо больше.
Она дарила что-то… настоящее.
Открой глаза, пела она. Оглянись - просила. Пойми. Ты же знаешь, что у любой медали две стороны. Нет в этом мире ничего одноцветного и однозначного. Я могу петь только в тишине, а светлячок сиять - лишь во мраке. Где есть тьма, там есть и свет, где зло, там и добро… где боль - там и радость. И красота. И счастье. Просто каждый видит то, что видит, и некоторые видят грязный серый асфальт, а другие - пробивающийся сквозь трещину одуванчик.
Взгляни, взгляни - другими глазами. Моими. Смотри. Видишь? Сколько красоты в этом чёртовом мире… каким бы глупым, каким бы унылым он ни казался порой - в нём есть то, ради чего стоит жить. К чему стоит стремиться, за что стоит быть благодарным, ради чего стоит… остаться. Да, рано или поздно мы все уйдём, а жизнь продолжит свой путь, но пока ты здесь, пока ты ещё дышишь, пока у тебя не отняли этот шанс, этот великий дар прожить жизнь - Человека… неужели так трудно видеть впереди не серость, не безнадёжность, не холод могильных камней, а пастель распускающихся цветов, нежную трепетность рождающегося утром солнца и чистую радость играющих детей? И неужели так трудно - гореть, так трудно нести свой свет и дарить его тем, кто рядом, дарить миру - чтобы каждый новый день стал чуточку лучше, чем он есть?..
…она пролетела, как птица в ясном небе, коснувшись крылом облаков, прорезав на вечность длящийся миг лазурную трещину в туче городской суеты, унесшись где-то за гранью видимого…
И исчезла.
Музыка истаяла.
А реальность ворвалась в Анджея с неумолимостью бетономешалки.
Маленькая толпа, застывшая вокруг лавки, ожила. Закопошилась, засуетилась, торопясь сбежать. Опуская глаза… чтобы не показаться - неравнодушными?
И лишь быстро, мелко чиркала карандашом девчонка-художница - зарисовывая, улавливая, удерживая на листке волшебством соприкосновения бумаги и грифеля, пока ещё не опустила флейту рыжая, ещё кружат салютными искрами листья, ещё не скрылось солнце…
- Единственный смысл, единственное оправдание существования нас-Человеков - искусство. Созидание. И творение - Красоты. Именно поэтому она не только спасёт - спасала и спасает… мир, - сказала Полина. - А тот, кто не может создать Красоту в музыке, живописи, литературе… в тех областях, которые мы привыкли называть искусством - может открыть для себя искусство иного рода. Суметь прожить свою жизнь так, чтобы там, за концом, с удовольствием оглядываться назад… прожить её - красиво.
Медленно, медленно она опустила флейту. Щёлкнула застёжками на лавке лежащего футляра.
- Я читала ваши рассказы, Анджей. Бабушка мне читала. Ещё давно. Говорите, не понимаете, да? Не понимаете, с чего я разбиваю лоб об стены, которыми вы отгородились?
На краю зрения художница хлопнула папкой. Бросила в сумку карандаш.