- Слушай-ка, уважаемый, хоть ты и слесарь высшего разряда, а я чернорабочий, ты все же фасон не дави. Можешь ответить, когда с тобой здороваются.
- А я что, звал тебя? Я и на порог тебя не впускал - сам вломился!
- Ладно, ладно! Жена-то твоя дома? Хочу поглядеть на нее, поздороваться.
- Нет ее сейчас дома. А для тебя никогда не будет. Для тебя у нас никого дома нет!
- Вот как?
- Да! Нет и не будет!
- Ты же вот дома, Карл!
- Нет, меня тоже нет. Я только поднялся за свитером и сейчас же назад в мастерскую.
- Что ж, от клиентов отбою нет?.
- Не жалуюсь!
- Выгоняешь, значит?
- Да я тебя и не впускал вовсе. Что ты здесь потерял, а? Постыдился бы на глаза показываться позорить меня только, тебя же здесь весь дом знает.
- Пускай их лаются, Карл. Плевали мы на всех. Я же в их дела нос не сую! Знаешь, нечего бояться, что люди скажут. Видали мы их! Вот намедни лягавые забрали такого, плотник первой руки, еще у нас был управляющим домом. Представляешь? С женой. Забрали. Крали они, понимаешь, как сороки. А я что украл? А?
- Послушай, некогда, мне пора идти. Проваливай! Нужное дело - с тобой разговаривать. А Минне и на глаза не попадайся, прогонит она тебя поганой метлой!
"Скажите, пожалуйста, много ты понимаешь! Наставил я тебе рога, а ты еще рассуждаешь! Животики надорвешь. Если у барышни есть кавалер, она его любит на свой манер…"
Карл подошел к Францу вплотную.
- Ну, чего ждешь? Мы тебе не родня, Франц, запомни! Раз уж тебя выпустили из каталажки, живи как знаешь, а на меня не рассчитывай!
- Я, кажется, у тебя денег не просил.
- Просить не просил, а Минна не забыла Иду, сестра ведь ей, и никогда мы тебе этого не забудем! Ты для нас - пустое место, понял?
- Да. А Иду я не убивал. Я себя не помнил - вот рука и сорвалась. Это с каждым может случиться.
- Ида умерла, а ты ступай своей дорогой. Мы люди честные.
"Пес ты, пес, да еще рогатый, гадина ядовитая. Возьму вот и скажу, как было дело с Минной, куда ты годишься - я же твою жену, коли захочу, у тебя из постели возьму".
- Я свои четыре года минута в минуту отсидел. Суд присудил, а тебе мало?
- Что мне твой суд? Проваливай раз и навсегда. Забудь сюда дорогу! Раз навсегда!
"Что это с ним, с господином слесарем, того и гляди в драку полезет?"
- Последний раз говорю тебе, Карл, - отсидел я свой срок и хочу теперь помириться с вами. Вот тебе моя рука.
- Не возьму я ее!
- Так, теперь все ясно. (Эх, взять бы его за ноги да башкой об стенку!) Вот теперь ясно, как на бумаге.
И тем же лихим жестом, что у дверей, нахлобучил шляпу.
- Ну, в таком случае счастливо оставаться, Карл. Будь здоров, господин слесарных дел мастер! Поклонись Минне и скажи ей, что я приходил узнать, как дела. А ты, свинья супоросая, самая что ни на есть последняя сволочь. Заруби это себе на носу, и полегче на поворотах, а то кулак мой понюхаешь. Дерьмо ты собачье, и как это Минна с тобой живет!
Сказал, и прочь из квартиры. Спокойно, без шума. Медленно спустился по лестнице. Пусть-ка тот попробует пойти следом! Где ему, не посмеет.
В пивной напротив Франц опрокинул рюмку водки, одну-единственную, чтобы душу отвести. Посидел, подождал немного - не явится ли Карл. Да где уж ему… И весьма довольный собою, Франц отправился дальше. Деньги? Деньги мы раздобудем где-нибудь в другом месте. Напряг мускулы, повел плечами - ничего, живы будем, не помрем!
* * *
- Ты встаешь у меня на пути и хочешь повергнуть меня наземь? Я задушу тебя своими руками, - тебе не справиться со мной! Ты грозишь мне, осыпаешь меня насмешками, презираешь, в грязь хочешь втоптать, - не на такого напал, сил у меня хватит! К насмешкам твоим я равнодушен. Не кусай - зубы сломаешь! Не боюсь я змеиных укусов. Не знаю, кто натравил тебя на меня, но я сумею постоять за себя. Бог сокрушит врагов моих, выдаст мне их с головой.
- Болтай, пожалуй. Так вот щебечет пташка, спасшись от когтей хорька. Пусть себе щебечет - хорьков много на свете. До поры до времени тебе не дано видеть меня. Да пока в этом нет и нужды. Ты слышишь болтовню людей, шум улицы, лязг трамвая. Живи, дыши, слушай. Среди всего этого ты услышишь и меня.
- Кого "меня"? Кто говорит со мной?
- Не скажу. Сам увидишь. Сам почувствуешь. Закали свою душу. Тогда поговорим. Вот тогда ты увидишь меня и выплачешь глаза свои.
- Говори, коли не надоело. Говори хоть сто лет подряд. Мне смешно, да и только!
- Не смейся! Ох, не смейся!
- Плохо ты меня знаешь! Не знаешь ты, что за человек Франц Биберкопф. Ничего не боюсь, ничего! Мой кулак меня не подведет. Гляди, какие у меня мускулы, - полюбуйся!
Книга пятая
Дело быстро идет на поправку, наш герой начинает все сызнова, ничему он не научился и ничего не понял. И вот на него обрушивается первый тяжкий удар. Его втягивают в преступление. Он не хочет, упирается, но от судьбы не уйдешь.
Он держится храбро, отбивается рунами и ногами. Ничто, Франц, не поможет тебе - покорись своей судьбе.
ВСТРЕЧА НА АЛЕКСЕ. ХОЛОД СОБАЧИЙ. В ПРЕДСТОЯЩЕМ 1929 ГОДУ БУДЕТ ЕЩЕ ХОЛОДНЕЕ
Бум, бум - перед закусочной Ашингера на Алексе бухает паровой копер. Он вышиною с дом и шутя забивает в землю железные сваи.
Февраль месяц. Мороз. Люди надели теплые пальто. У кого шуба есть - те в шубах, у кого нет - те, стало быть, без шуб. Дамочки все в тонких чулках, мерзнут небось, зато красиво.
Вся шантрапа куда-то попряталась от холода. Когда потеплеет, выползут опять изо всех углов. А пока сидят где-нибудь да согреваются двойной порцией водки; только какая же это водка? В ней разве что ноги мыть!
Бум, бум - долбит паровой копер на Александерплаце.
Кругом толпятся зеваки. Делать людям нечего - стоят и смотрят, как работает копер. Рабочий на помосте все время дергает какую-то цепь. Тогда наверху что-то хлопает, шипит и ба-бах! - молот бьет сваю по башке. А те, что вокруг копра стоят, - мужчины и женщины и в особенности мальчишки, - радуются, здорово как получается: ба-бах! - сваю по башке. Сваи почти и не видно больше, с ноготок торчит, а ее все по башке да по башке, такая уж ее доля! Вот и вся ушла в землю. Черт возьми, лихо они ее разделали! И удовлетворенные зрители расходятся.
Всюду настланы доски. Перед универмагом Тица стояла бронзовая Беролина с протянутой вперед рукой, бабища, что твой слон! И ту куда-то утащили. Может быть, перельют и наделают из нее медалей.
Словно черви копошатся рабочие в земле. Сотни их тут! И роют и возятся днем и ночью, не переставая.
Дзинь-дзинь - по дощатому настилу громыхают трамваи, ползут через Алекс желтые, с прицепными вагонами; соскакивать на ходу опасно для жизни. Перед вокзалом городской железной дороги расчистили широкую площадку; отсюда поезда идут в одном направлении - к Кенигштрассе, мимо универмага Вертгейма; хочешь попасть в восточную часть города, - обходи кругом, по Клостерштрассе, мимо полицейпрезидиума. С грохотом проносятся поезда к Янновицкому мосту. А вот паровоз остановился, выпускает пары прямо над пивной "Прелат" - "Пиво "Шлосбрей", вход за углом".
По ту сторону сносят подряд все дома вдоль городской железной дороги. И откуда берется столько денег? Ну, да Берлин город богатый, и налоги мы платим исправно.
Снесли табачный киоск фирмы "Лезер и Вольф" с мозаичной вывеской, а в двадцати метрах дальше она уже опять красуется, и у самого вокзала еще раз. "Торговый дом Лезер и Вольф". Сигары высшего качества на все вкусы: бразильские, гаваннские, мексиканские, марки - "Наша утеха", "Лилипут", № 8 по 25 пфеннигов за штуку, "Зимняя баллада" - в пачках по двадцать пять штук, по 20 пфеннигов за штуку, сигаретки № 10 несортированные, оберточный лист суматрского табака - гордость фирмы - небывало дешево, в ящичках по сто штук - 10 пфеннигов за штуку… Бьем, бьем… побиваем все рекорды нашими сигарами - в ящичках по пятьдесят штук, в картонной упаковке по десять штук, отправка во все пункты земного шара; новинка - сигара марки "Бойэро" по 25 пфеннигов штука, - клиенты в восторге! - Бью, бьешь, бьем в щепы.
Возле "Прелата" есть свободное местечко, там стоят тележки с бананами. Покупайте детям бананы! Бананы - дезинфицированы самой природой, их кожура защищает плод от насекомых, червей и бацилл, за исключением, конечно, тех насекомых, червей и бацилл, которые сквозь нее проникают. Тайный советник, профессор Черни, вполне убедительно доказал, что дети, в первые годы своей жизни питаясь бананами, лучше развиваются. Бью, бьешь, разбиваем.
По Алексу гуляет ветер; на углу, где универмаг Тица, дует со всех сторон. Брр! Мерзость! Ветер, ветер… Несется меж домов, врывается в котлованы, не дает покоя. Хорошо бы укрыться в теплой пивной, да где уж там, ветер и в карманах свистит. А жизнь идет своим чередом - не зевай, пошевеливайся, погода не для прогулок. И вот с утра спозаранку тянутся к Алексу рабочие - из Рейникендорфа, из Нейкельна, из Вейсензее. Холодно ли, тепло ли, ветрено или тихо, - каждый день все то же: наливай кофе, завертывай бутерброды, пора на работу, наше дело - трудиться до седьмого пота, а там, наверху, сидят трутни, спят на пуховиках и высасывают из нас последние соки.