CXXXVII. Словцо П. Савфея Минора
П. Савфей взглянул на детишек Ауфидии и Флавианы, бегавших по саду, который пропалывали садовники и расцвечивала всеми своими красками весна. И Публий сказал так:
- Дети отличаются грацией молодых бельчат.
CXXXVIII. Памятка
Проценты к календам.
Тридцать шесть мешочков золота.
Хрустальные кубки с резьбой по мотивам вышивок.
Восемь циатей.
Портшез.
CXXXIX. Зубы Спатале
Спатале подносит ко рту сливу. Слива явно кислая. Ибо Спатале кривится, и тогда сразу видно, что во рту у нее нет ни одного зуба.
CXL. Памятка
Лаврентийский кабан.
CXLI. He забыть
Никогда больше в рот не брать сабинского вина.
СХLII. Сентенция П. Савфея Минора
Публий утверждает, что не существует ни страдания, ни веселья, ни разочарования, ни надежды:
- Во имя чего нужно жаловаться и страдать? Чего мы ждем от вселенной, когда объявляем себя несчастными? И что думаем о ней, когда нам чудится, будто мы поймали счастье или сжимаем в объятиях тело, сулящее счастье? Рождение, солнце, достоинства фигуры, гражданское общество, воздух, смерть - все это ровным счетом ничего не определяет.
CXLIII. Словцо Т. Соссибиана
Тиберий Соссибиан подобрал жирные складки своего брюха и объявил:
- После каждой удачной мысли я нанизываю на себя моего Афера.
CXLIV. Судьба человеческая
Т. Соссибиан со своим юным рабом Афером, П. Савфей, М. Поллион и К. Басс беседовали о судьбах империи и успехах религиозных партий. М. Поллион обращается к Публию с вопросом: каковы будут грядущие времена и что ждет наших потомков? Публий отвечает так:
- Во-первых, все естественные функции тела, которые уподобляют людей другим животным. Во-вторых, два-три занятия, которые отличают нас от других животных, а именно одевание, раздевание, какие-никакие разговоры. И наконец, времяпрепровождение по воле случая и уход из этого мира. Таков будет удел всех, кому суждено жить в грядущих веках.
CXLV. Памятка
Проценты к календам.
CXLVI. П. Савфей Минор и Лициний Сура
Публий, в своей шерстяной повязке, с острыми коленями и высохшими икрами, воздев, как всегда, руки, звучно и низко произносит фразы на древнеримском языке, с тщанием и чистотою книги Лициния Суры. Кажется, будто этот человек пылко призывает нас к бунту; на самом же деле он просто-напросто читает вслух книгу Лициния Суры.
CXLVII. Свидание в Рострах
День, когда я должна была встретиться с Квинтом и Силигом на форуме, возле Ростральных трибун, у статуи Марсия. Силиг где-то задержался. Внезапно Квинт сплюнул наземь и объявил:
- Знаешь, что тебе требуется? Первое - паста для выведения волос на теле, второе - два фарфоровых зуба, третье - толченая венецианская глина и четвертое - молодость.
- Убирайся к дьяволу! - крикнула я. - Убирайся отсюда! Убирайся!
У меня был разъяренный вид супруги Приама. Долгие часы просидела я в полном оцепенении; признаться откровенно, мне чудился ужасный лик Горгоны. Да, я долгие часы видела перед собою Горгону; потом наконец разразилась рыданиями.
CXLVIII. Памятка
К портикам Европы.
Мегалезии.
Цереалии.
CXLIX. Сон
На исходе ночи мне привиделся такой сон.
Я держу в руках голову Помпея в мясном желе. Вокруг страшная жара. Я нахожусь в каком-то поле и бегу по нему, со страхом ожидая, что голова Помпея вот-вот растает. Тщетно отыскиваю я хижину или дерево, чтобы укрыться в тени. Но вот наконец передо мною дуб с пышной кроной. Я бросаюсь к нему со всех ног. Увы, сколько я ни ищу, у его подножия нет и намека на тень. Продолжение сна запутанно и неясно. Я вдруг вижу сверху, с виадука, Публия Савфея; он стоит внизу, под аркой, тело его почему-то обнажено; это мощное, скользкое от масел тело гимнаста, с выбритым лобком и толстым красным, хотя и обвисшим, пенисом. Я простираю руки к этому мускулистому телу. Я бегу вниз, спотыкаясь о каменья, расшвыривая их ногами, и наконец достигаю дна ущелья. Огибаю монументальную опору виадука, но по мере моего приближения к Публию его тело медленно поворачивается ко мне спиной, а ягодицы, увеличиваясь в размерах, становятся поистине колоссальными. Меня отделяет от этих атлетических ягодиц водяной поток; я гляжу на свои руки - они пусты и покрыты растаявшим жиром. Я безумно пугаюсь: наверное, во время спуска я уронила голову Помпея. Я шарю в кустах и во мху, покрывающем камни речного ложа. Приподнимаю эти черные мокрые камни, но нахожу под ними лишь белых жирных червей, а еще - лицо моей матери, необычайно разгневанное. Мой тоскливый испуг растет и заполняет всю душу. С трудом откидываю я последний камень, тяжеленный и круглый, как жернов. Пальцы мои скользят по его сырому боку. Согнувшись в три погибели, я из последних сил поднимаю его. Странно: под ним оказывается хилый молодой вяз, и у его подножия лежит П. Савфей. Деревце слабенькое, тщедушное, зато тень, которую оно отбрасывает, удивительно прохладна, глубока, просто великолепна. П. Савфей покидает древесную сень, двигаясь очень осторожно и почтительно. У него утомленный вид, под глазами темнеют круги, морщины на бледном лице кажутся глубже обычного. Он медленно перешагивает через широченную тень малютки вяза; по ноге его стекает какая-то белесая жидкость. Обернувшись к тени дерева, он держит перед нею длинную, но непонятную речь, до смешного тщательно выговаривая слова. Затем, обратив ко мне лицо с блестящими глазами, он медленно идет в мою сторону и подходит почти вплотную. Но в тот миг, когда его нос вот-вот должен был коснуться моего, я вдруг обнаружила, что это вовсе не Публий Савфей, и мне стало невыносимо стыдно: как же это я могла так обмануться! Тоска измучила меня вконец; мне никак не удавалось распознать черты этого лица, которое тем не менее я наверняка хорошо знала. Потом мужчина быстро отступил назад. Молодой вяз, знакомый незнакомец, круговая тень, солнце - вся эта сцена вмиг отодвинулась куда-то очень далеко, став совсем крошечной, не больше моего пальца. Малюсенький человечек отдал церемонный поклон дереву, благодаря его за гостеприимную тень.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
(листы 518, о. с. - 524, л. с.)
CL. Кальпетан настраивает свою лиру и поет
Служанки расставляют складные кресла круг жаровни. Мрак заливает небеса. Горячие отвары источают сладкий запах меда и прянь аромат вина. Кальпетан входит вместе с нами настраивает лиру и заводит песни салиев и арвальских братьев. Мы молча слушаем его, разглядывая пальцы своих ног.
CLI. Памятка
В Септах - столик из цитронного дерева.
Гидравлический орган.
Две пестротканые тоги.
Четыре фунта слоновой кости за восемьсот тысяч сестерциев.
CLII. Мешочки золота
Двадцать четыре мешочка золота.
СLIII. Памятка
Таблички.
Зеленый лаконийский мрамор с прожилками.
CLIV. Грусть Спатале
Спатале нагревает кубок с фалернским, а сама то всхлипывает, то плачет в голос, не в силах выговорить имя Марка.
CLV. Признаки старости
Спатале перестала выщипывать себе в промежности.
CLVI. Отверстия в теле
Мне кажется, все девять отверстий в моем теле зияют понапрасну, без всякой пользы. Несомненно, им становится ясно, что открывались они в пустоту. Мои девять отверстий начинают приобщаться к безмолвию смерти.
CLVII. План отъезда на Сицилию
Я предлагаю Публию сопровождать меня на Сицилию, на виллу, откупленную некогда Спурием у Аниции Пробы.
Там, опечаленные разрухой, мы сможем по вечерам созерцать с террас, продолжающих Альбинскую рощу, дым пожаров за проливом, смешанный с серым маревом сумерек.
Публий пожимает плечами. И мягко вопрошает:
- Где истинная разруха?