* * *
Все сидят у ксендза Енджея (срочное дело, сказал священник), на столе бутылка коньяка. Енджей трет глаза.
- Откуда такой хороший коньяк? - Петр рассматривает бутылку.
- Не помню, Петрусь. В глазах некоторых людей я вроде адвоката, хотя в конвертах мне ничего не преподносят, к сожалению… - Ксендз смущенно улыбается. - Пейте, дети мои, на здоровье, то есть кто за рулем, пусть лучше не пьет… Но если хотите, попробуйте. Отличный коньяк.
- Так пить или не пить? - шепчет Роза, не разобравшись хорошенько в словах пастыря.
- Пей, - говорит ей на ухо Бася. - Слышала ведь.
- У меня к вам большая просьба. - В комнате так тихо, что Енджей невольно понижает голос.
- Как, опять? - поднимается с кресла Кшиштоф. - Опять…
- На этот раз положение трагическое… Спасти может только пересадка, притом за границей. Все фонды уже подключены, но собранных средств все равно недостаточно…
- Ты прямо спец по трагическим положениям. - Себастьян улыбается. - Ты всегда так говоришь.
- Не упоминай при мне о болезнях. - Роза органически не переносит разговоров о смерти, болезнях и увечьях. Себастьян прекрасно об этом знает и все равно касается запретной темы.
- У нас ремонт, - быстро произносит Бася и вопросительно глядит на Петра.
Напряжение повисает в комнате ксендза Енджея. А ведь все они друзья уже много лет, хоть он и ксендз, а они с церковью не очень чтобы в ладах. То есть, собираясь, например, в Канаду и подавая документы на визу, в графе "вероисповедание" все бы выставили "римско-католическое" (за исключением Бубы, она последнее время выдрючивается и собирается перейти в магометанство), но ведь сейчас речь не о заполнении анкеты. И этот противный Енджей им всем вроде старшего брата, сколько ночей провели вместе у костра, да и за бриджем, какое уж тут обращение в свою веру!
Енджей считает, что верует человек или нет - на то воля всемилостивейшего Господа Бога, а не скромного священника. Но если долг призывает ксендза, он к ним первым обращается за помощью. Ведь он знает их как облупленных и может на них рассчитывать.
Иногда.
Однако сейчас все молчат. Ну что же, времена нелегкие, своя рубашка ближе к телу, все удовольствие от посиделок с бутылочкой "Fiest French Brandy Raynal XQ" прахом пошло, теперь вся забота о том, как сохранить лицо, не касаясь кубышки.
- Знаешь, Енджей, я зарабатываю… - Роза краснеет, она не то хотела сказать, надо по-быстрому сменить тему. Разумеется, она постарается помочь, только не заставляйте ее думать о больном (может быть, даже тяжелобольном) человеке, не ее это дело. - Надо поискать…
- Об этом-то я вас и прошу… - В глубине души Енджей знает, что поступает правильно.
Чувство смущения, неизбежное при такого рода просьбах, привычно сменяется ощущением, что он творит благое, богоугодное дело.
- Неплохой. - Петр не сводит глаз с коньяка. Жидкость в бокале светло-золотистая, словно старый монастырский мед, она оставляет во рту горьковатый привкус, разогревает пищевод, а потом теплая волна возвращается обратно. - Ты же знаешь, мы планируем ремонт…
Неловкое молчание прерывает Буба. Какая спокойная, совсем на нее не похоже.
- Раз надо деньги отыскать, так отыщем…
- Господи, до чего же мне надоели твои сентенции!
Кшиштоф старается никогда не злиться, но Бубе всегда удается вывести его из равновесия.
- Ты и твои мыслишки из книжки! С неба само ничего не падает!
- Ну-ну, - все-таки вмешивается Енджей, - это не так, Кшись. Стучите - и откроют вам, просите - и дано вам будет.
- Да я не об этом. Просто Буба рассчитывает заставить людей сделать что-то вопреки их желанию! А ведь каждому нелегко живется! У нее неверное представление о мире!
- Думаешь, не заставлю? - Буба вызывающе ухмыляется.
- Я ведь вас прошу только подумать… На этот раз надо почти…
- Сколько?
- До миллиона недостает около двухсот тысяч.
- О Пресвятая Дева, полная благодати! - Себастьян замечает, что ксендз Енджей завел глаза, и сразу дает задний ход: - Это я о своей матушке. - И присовокупляет: - У меня нету.
Надо налить коньячку: Хоть чуть-чуть.
- Миллион - это всего лишь кучка монеток. - Буба поднимает голову. - Одна монетка, вторая, третья…
- А всего этих монеток миллион, - кривится Кшиштоф.
- Но считать-то начинаешь с одного злотого, - не сдается Буба.
- А кто на этот раз?
- Разве это важно? - Ксендз тянет свой бокал в сторону Себастьяна, словно желая с ним чокнуться. - Человек, которому нужна помощь. Идите, поспрашивайте, время не ждет, жизнь человеческая бесценна. Может быть, твоя фирма, Кшись, поможет?
- По статье рекламы не пройдет, - качает головой Кшиштоф и сразу же добавляет: - Я ни при чем, так проводят расходы…
- Кроме того, самое главное в жизни - это сраная любовь, - ядовито шипит Буба.
Даже ксендз Енджей морщится, правда, почти незаметно.
- Я прошу прощения, просто так уж… повелось. - Кшиштоф потирает лоб, не желая вступать с Бубой в спор и в то же время стремясь как-то растолковать свою последнюю неловкую фразу. - Дело в том, что если бы это была какая-нибудь большая акция, например оплату донорского сердца освещало бы телевидение, я бы эти деньги включил в расходы, убедил бы руководство, что за эфирное время мы бы заплатили не меньше. Разумеется, не такую сумму, но хоть часть… Все так делают, это как бы косвенная реклама… Все-таки какой-то выход… - Кшиштоф чувствует, что запутался, и умолкает.
- "Все", "всегда", "никто". Вот за что я тебя люблю. Твоя конкретность тебе в карьере не помеха? - Буба смотрит на Кшиштофа, тот крутит головой и кусает губы: не хватало еще поругаться с ней у ксендза Енджея. Но когда-нибудь он ей все выскажет. - Если чего-то очень хочется, то все можно сделать, - добавляет Буба важно.
Кшиштоф отлично знает, что это не так. Он пытался как-то спасти одного человека, но уже ничего не изменишь, так что и вспоминать об этом нечего. За это он и не любит Бубу и не хочет выслушивать ее дурацкие, ребяческие, высосанные из пальца теории, которые вносят хаос в его упорядоченную жизнь. Хотя он многое бы отдал, чтобы хоть одна такая теория воплотилась в реальность.
- Ну что же, - ксендз Енджей поднимается, - подумайте, дети мои.
- Мир не переделаешь, Буба. - Роза тоже встает и одергивает малиновый свитер на безукоризненно плоском животе.
- Это тебе только так кажется. - Буба сгребает с тарелки соленые орешки, которые Петр по рассеянности посыпал сахаром.
Дети мои! Надо же! -
* * *
Кшиштоф смотрит вслед уходящему Петру. Как красиво тот попрощался с Баськой! А ведь она в его полном распоряжении каждое утро и каждый вечер, чего ему с ней так картинно прощаться? Роза машет рукой и бежит в противоположную сторону. Себастьян все еще разговаривает с Енджеем, а ведь оба так торопились… А ему, Кшиштофу, пора на работу, чтоб ее!
Быстрее всего будет пройти через Рыночную площадь, а потом свернуть на Шевскую. И вот он, офис.
Ну вот, пожалуйста. Буба сидит у памятника с каким-то парнем. Понятно, почему первая выскочила от Енджея, неслась как на пожар. И теперь, поглядите, держит чувака за руку. Ну какой из него мужик? Пацанчик еще, юнец, сопляк. Бубе такие нравятся? Очень на нее похоже.
Триста тысяч долларов на операцию. И такую кучу денег надо еще собрать! Интересно, если Господь Бог дает людям все, что им нужно, почему он пожадничал в отношении ксендза Енджея?