Это было уже второе застолье в номере и по своей бесшабашности удивительно напоминало первое. Если бы мы не встретились, я бы и не подумал их пригласить, и разве что позвал бы только одного Ли, потому что я сразу решил это сделать, но словно кто специально подстроил и эту нечаянную встречу, и в решительный момент дёрнул за язык, хотя я и уверял себя, что это исключительно из желания не пить вдвоём, и потом, должен же был кто-то ещё разделить радость нашей победы, и именно так всеми это и было принято.
Пока дочь собирала нехитрый стол, я сходил за Ли. Он сидел в вестибюле на кресле, держа на коленях свою походную сумку. Разумеется, он с охотой согласился, и когда мы подходили к номеру, с другого конца коридора, оттуда, где был лифт, нам навстречу уже шли Таня со Светой, что-то неся в руках.
Мы подождали их, и вместе вошли в номер.
– Согласитесь, в номере, гораздо комфортнее, чем на улице.
– А вы знаете, что идёт дождь? – спросила Таня.
– На улице идёт дождь?
– Ливень! Отвесный! Тропический! Я специально протянула руку, чтобы потрогать, и вода оказалась теплее руки. И по всему тротуару сплошь пузыри.
– Затяжной?
– В это время не бывает затяжных ливней, – сказал Ли.
– Давайте выпьем и сходим посмотреть?
– Я думаю, к тому времени он уже пройдёт, – выразил сомнение Ли.
– Стало быть, не помешает нашим у фонтана. Всё-таки сегодня последний вечер. Завтра в девять вечера у нас поезд, – сказала Таня. – А вы когда улетаете?
– В три часа по полуночи, в воскресенье.
– И, может быть, никогда больше не увидимся.
– Ну, почему. Думаю, мы как-нибудь посетим вас с концертом.
– Правда?
– Мы на это очень надеемся.
Таня со Светой, кроме закуски, догадались прихватить третью чайную чашку для Ли. Я налил всем коньяка. Мы подняли чашки и, слегка чокнувшись ими, стоя, сказав по очереди "за победу", выпили. Я закусил шоколадной конфетой, так же и все остальные. Женя с Таней устроились в низких креслах вокруг журнального столика, Света между мной и Ли на широкой кровати. Возбуждение во мне росло.
– А вы заметили, насколько дружнее становятся соотечественники на чужбине?
– Ещё бы!
– Да ещё когда ни слова не понимаешь по-китайски.
– От их постоянного крика можно с ума сойти.
– А давайте по второй? Вы что же ничего не едите? Бережёте фигуры?
– Конфетой, видно, отбило последний аппетит. Мы от жары эти дни почти ничего не едим. Одни только арбузы.
– А нас не развезёт с коньяка?
– У нас ещё и ликёр имеется. Имеется, имеется, не жмотничай. Потрясающий, должен вам сказать, ликёр.
– Уж не "Старый ли Таллин"?
– Нет. Ирландский.
– А-a, бело-коричневый такой! Я лично ни разу не пробовала: уж больно дорогой.
– И я не пробовала, – наконец, подала голос Света.
От неё, как от печи, несло жаром. Или это от меня несло.
– Тогда давайте попробуем. Надо бы сразу наоборот.
– Почему?
– Градусы не понижают, а повышают. Ну, да, они, кажется, почти одного состава. Так сказать, тот же чёрный кофе, только со сгущённым молоком.
Я извлёк из чемодана бутылку ликёра.
– Ли, ты что будешь?
– Коньяк.
– И я коньяк.
– А мне ликёра, – сказала дочь. – Я уже пробовала. От такого спиться можно.
– Прямо заинтриговали.
Ликёр пришёлся по вкусу.
– И закусывать не надо.
– Напиток для вельможных дам.
– Что ж, хотя бы на полчаса побудем вельможными дамами.
– Ли, подтверди, участницы струнного квартета самые изящные из всех наших дам.
– О, да!
– Спасибо.
– За ваше здоровье! И за твоё, Ли! Или, как там по-старинному – "многая лета"?
– А давай споём им "многая лета"? – предложила дочь.
И мы на два голоса пропели: "Многая лета!"
– Как у вас здорово получается! Вы, случайно, не в церкви служите?
– Служили.
– Серьёзно?
– Уж куда серьёзнее. Но… это уже в прошлом.
– А я так с пятнадцати лет в архиерейском хоре с мамой пела. И муж у меня был священником.
– И что случилось?
– Это не интересно, – вклинился я. – В общем, он уехал в Иерусалим, и там пропал без вести.
– А с мамой что случилось?
– На машине разбилась.
– Женя, – сказал я с укором, – может, хватит об этом?
– Нет, а всё-таки, что произошло? – спросила Света. – Тем более что вы сказали, что это в прошлом, это что означает?
– Как вам сказать… Мы плыли на корабле и началась буря. Да-а! А во время бури кораблекрушение. У Шекспира, кстати, есть пьеса "Буря". Мы из неё даже сценку на новогоднем вечере когда-то поставили. Так в этой пьесе рассказывается о том, как во время бури, когда, скажем, я по верёвочной лестнице (видели в кино верёвочные лестницы на парусниках?), так вот, когда я полез на мачту, чтобы свернуть парус, от сильно напора ветра мачта обломилась, и я вместе с ней улетел в море, остальных, кого смыло, кто сам кинулся в пучину с гибнущего корабля. Но никто не утонул. Так заранее было задумано. Потом скажу, кем. И так кто на чём спаслись, попав на не совсем необитаемый остров, скажем, недалеко от Китая. Один матрос даже умудрился спастись на бочке с хересом. На этом острове жил чудом уцелевший от казни китайский император по имени Ли Чао – его звали так же, как и тебя, Ли. И жил он на острове не один, а с дочерью уже много лет. За это время, овладев магией, он подчинил духа по имени Ариэль. Может, кто помнит фильм про Ариэля? Нет? Ну, это неважно. Так этот Ариэль и устроил на море бурю, чтобы незаконно захвативший престол родной брат императора, плывущий на нашем корабле, наконец, попал на остров, и таким образом свершилось бы правосудие. Остальные были не причём, но, как говорится, попали под горячую руку. С высших сил не принято требовать справедливости, хотя, собственно, никто не пострадал. До появления твоего тёзки, Ли, хозяином острова было чудище по имени Калибан. Твой тёзка его тоже себе подчинил, превратив в недовольного, ропщущего на судьбу и желающего хозяину смерти, раба. Это ведь только христианским рабам запрещено желать смерти угнетателям, потому что нет власти не от Бога, ну а Калибан был созданием непросвещённым, никто ему про это спасительное смирение не рассказал, вот он и роптал. И когда спасшийся на бочке с хересом матрос дал ему глотнуть вина, Калибан тут же провозгласил его своим богом, попом, и царём, а себя – лизальщиком его сапог. У нас это сейчас в большом почёте, Ли. Так этот матрос со своим дружком научили его песне, которой я и хочу закончить свой рассказ: "Чихать на всё, плевать на всё, – свободны мысли наши!"
– И что это означает?
– А ты, как думаешь, Ли?
– Ты раньше жил во дворце, но твоего царя свергли, и ты очутился в Китае.
– Железная логика.
– Только пессимистического настроения нам не хватало, – заметила Таня.
– Я тоже считаю, что для пессимизма повода нет, – поддержал Ли.
– Вы так считаете? Тогда за победу! В том числе и над фашистами!
Я налил женщинам ликёру, нам с Ли коньяку.
– Ну, как у нас говорят, поехали? А у вас, Ли, как говорят?
– У нас, прежде чем выпить, трижды макают палец в пиалу с водкой и после каждого очередного макания возвращают пиалу тому, кто её подаёт, и только после третьего предложения делают один глоток, всего один.
– И большая пиала?
– Примерно с вашу маленькую розетку под варенье.
– Ну, такую пиалу, что одним глотком не выпить? Когда-то на проводах одноклассника я залпом выпил целый стакан. Целый гранёный стакан водки, Ли!
– Зачем?
– Чтобы доказать, что я мужчина.
– И доказал?
– О, всю ночь в блевотине валялся!
– Блевотина – это что-то очень приятное?
– Ха-ха-ха-ха! – захохотали все разом.
– Я сказал какую-нибудь глупость, да?
– Ты нас просто зарезал, Ли!
– Я? Но я никогда бы не позволил себе этого сделать.
– Верю. За русско-китайскую дружбу, Ли! За то, чего больше всего на свете боятся американцы!
– Да, у нас когда-то было отношение к вам, как к старшим братьям. Вы дали нам государственность. В Китае это помнят. Американцам у нас не верят. Даже эмигранты деньги в американских банках не хранят. Но что касается вас… Отец даже переписывался с русским до моего рождения, и они посылали друг другу подарки. Многие тогда в Китае переписывались с русскими. Мы тогда с вами дружили…
– А не пора ли к фонтану? – перебила Таня.
– Тогда ещё по чуть-чуть, так сказать, на посошок?
– По гранёному стакану?
– Здоровье не позволяют по гранёному, Ли. А вот по десять капель… Ясновельможные пани, вы как – за Родину?
– За Сталина?
– За Сталина пускай другие пьют.
– Почему ты не хочешь выпить за Сталина? – спросил Ли. – У нас считают Сталина, как и Мао, великим вождём.
– А ты как считаешь?
– Я первый спросил.
– Вот чурка узкоглазая!
– Шурка! А-a! Знаю! Русское имя – да? Или я опять что-то не то сказал?
– Ты всё правильно понял, Ли. Так вот пусть за него Шурка узкоглазая и пьёт, а я, если не возражаете, за ваше драгоценное здоровье!
– А я за Сталина – вместе с Шуркой узкоглазой!
– Ха-ха-ха-ха!
На этот раз хохотали до слёз. Насилу успокоившись, наконец, выпили и шумною толпою двинулись к фонтану.
– А чашки? – спросила Таня.
– На обратном пути заберёте. Или я с утра вам в номер принесу.
От прошедшего дождя осталась разве только влага на бетонных плитах.