– В твоей "Сказке"! – подхватил я. – Как, впрочем, и все китайцы совершенно ничегошеньки не поймут, а потому прошу тебя, нет, настаиваю, петь "Коня" или "То ли с неба ясного…"
– И это же – на конкурсе?
– Тогда пой "Перстенёчек". На сто процентов уверен, им понравятся озорные возгласы на припевах. Ничего же подобного у них нет.
Насилу уговорил. И оказался прав. Даже на репетиции задорный "Перстенёчек", картинка русских народных игрищ, всем понравился.
– А если ко всему этому приложить ещё сарафан? Всё мужское население Пекина будет у твоих ног! – сказал я.
– Это уж точно! – поддержала Ирина.
А Эля возразила:
– У нас на каныцэрытах ни лазаца.
– Ничего, будут.
– Неты, ни будут.
– Посмотрим.
И Эля так и не поняла, почему мы дружно рассмеялись. Даже поинтересовалась:
– Патиму сымисно? Савысем ни сымисно.
– Такие, Эль, мы, русские, смешливые, – пояснил я ей, – ну всё нам смешно. Ну никому не смешно, а нам смешно.
– Та-а?
– Да.
– Па-атумать толика!
– Слушай его больше, – заметила Ирина.
– Та-а! Буту впольше слуша-ать!
– Не в Польше, а в Китае.
Это было выше её возможностей. И тогда Ирина пояснила:
– Он шутит. Понимаешь? Шутит.
– Шу-утит? А-а!
– Всё, расходимся до ужина! – отрезала Ирина.
И мы разошлись по номерам. Тип гостиницы был такой же, как в Питере – можно было ходить по коридорам кругами, и, практически, на каждом этаже, как нам сообщили, был свой довольно солидный по размеру конференц-зал. В них и намечалось проводить прослушивание по номинациям. Списки с очерёдностью выступлений обещали повесить на входных дверях залов с утра, а кто на каком этаже выступать будет, должны были сообщить после торжественной части на собрании руководителей или когда все соберутся у фонтана.
6
Ужинали на первом этаже, в довольно тесной столовой, с китаизированным "шведским столом", который в отличие от Питерского (там у нас тоже был "шведский стол"), оказался просто убогим. Для незнающих, что такое "шведский стол", поясняю: посредине или на краю обеденного зала в специальной посуде на столах или на передвижных поварских тумбах выставляют ассортимент блюд; подходи и накладывай, чего хочешь и сколько хочешь, хоть десять раз подходи и накладывай. И в Питере, например, чего только на этих поварских стойках не было – и несколько первых блюд, и множество вторых, и разные колбасные изделия, и ветчина, и варёные яйца, и омлет, и натуральное молоко, и кефир, и компот, и сок, и кофе, и чай, и вода в бутылках прямо на столах, и яблоки, и арбузы, и дыни, и апельсины, и выпечка, – а тут, кроме того же клёклого риса и сильно перчёных подливок неизвестно из каких земноводных, была разве что тонко настроганная (нарезанная нельзя сказать), обжаренная в сухарях курица (разумеется, без костей), шашлык – на тонкой, примерно в две зубочистки длинной, палочке шесть дециметровых квадратиков какого-то мяса, какого именно, я так и не понял, миниатюрные, как впрочем и все порции, сосиски белого цвета да длинная серо-коричневая соломка, взяв которую, по причине недостатка места за столами пристроившись за стойкой, я просто измучился пластмассовыми палочками есть, и так и эдак наматывал, соскальзывает и всё, пока, наконец, кухарка или уборщица, с откровенным смехом простолюдинки наблюдавшая за мной, не принесла мне откуда-то вилку. И что бы, подумал, не положить их рядом с палочками? Просто издевательство какое-то! Или в этом пятизвёздочном отеле не бывает русских и мы первые? Тогда откуда у них вилки? Или они только для вип-персон? В конце трапезы неожиданно принесли тонко нарезанные арбузы, и наши сразу на них налетели, в том числе и мы с дочерью, но оказались они несладкими, как будто недозрелыми, и тем не менее их с жадностью поглощали все. Увидев это, официанты, следившие за нашей трапезой, оперативно принесли ещё. Мы и эти съели. Хлеба, кстати, ни в обед, ни в ужин не было. Интересно, что подадут на завтрак? Но до завтрака ещё надо было дожить. И мы не сказать, что сытые, но и не очень голодные, пошли готовиться к открытию конкурса.
– Теперь я понял, почему они все такие поджарые, – рассуждал я вслух, когда мы следом за инструментальным квартетом шли по коридору к шикарному зеркальному лифту. – С такой пищи не растолстеешь. И это бы ладно – французская худоба теперь и у нас в почёте, но тут немудрено и одичать. Ещё немного, и я буду есть прямо руками, как папуас. Как тебе, кстати, земноводные? Не пробовала? И я смотрел на них с подозрением. Что-то они мне такое напоминают. Кажется, при копании картошки нечто подобное попадалось, примерно с мизинец толщиной и сантиметра три длиной, состоящее из таких жирных желтых колечек.
Дочь вся изморщилась, а шедшая впереди Таня, оглянувшись, заметила:
– Не очень уместные ассоциации.
– А подслушивать нехорошо.
– Да у вас голос, как у Джельсомино. Вы и дома так разговариваете? Или у вас от соседей секретов нет?
– Секреты есть. Могу, кстати, поделиться… по секрету.
Они засмеялись. И в это время мы подошли к лифту. Таня спросила:
– Что будете петь?
– Секрет.
И в эту минуту мы обменялись со Светой взглядами. Какое-то мгновение, но и его было достаточно. Нас обоих как будто сковало. И теперь, как и я, она специально старалась смотреть не на меня, а на Таню или на Женю, но боковым зрением мы видели только друг друга. Остальные словно сделались прозрачными. Время как будто остановилось.
Когда подошёл лифт, мы неторопливо вошли в него, двери сомкнулись, лифт плавно тронулся – роскошный зеркальный лифт. Эта окружная зеркальность делала всех и открытыми и закрытыми, потому что благодаря зеркалам невозможно было понять, кто на кого смотрит, и можно было не стесняясь чужого присутствия посмотреть друг другу в глаза, что мы и сделали, оказавшись со Светой напротив зеркал. Раз, два, три и лифт остановился, нам надо было выходить, им подниматься выше, на какой именно этаж я ещё не знал. Выходя из лифта, я постарался никого не задеть, а по выходе не оглянуться.
В номере я с минуту с любопытством рассматривал себя в зеркале ванной комнаты и, разумеется, в очередной раз не понимал, чем тут можно было прельститься такой молодой привлекательной женщине. В том, что она была замужем, я даже не сомневался. Разве что внимания со стороны мужа ей не хватало. Или, может быть, он у неё был загульным, и она, как это нередко бывает, хотела ему при удобном случае отомстить? И вот, наконец, такой случай представился вдали (уж куда дальше?) от дома и совершенно никакого контроля над тобой – подруги по ансамблю не в счёт, они всё прекрасно понимают, и человек, судя по обоюдной симпатии, подходящий подвернулся, правда, немолодой, но и не сказать, чтобы совсем старый, разве у стариков бывают такие громкие голоса и бесстыжие глаза? Но, может быть, хватит об этом? Зачем прежде времени накручивать? Хватило же силы воли взяться за ум в Питере, хватит и теперь.
Нагнетание атмосферы началось ещё за полчаса до открытия конкурса. Забыл упомянуть, что с правой стороны от ресепшена вниз спускалась широкая отделанная серым мрамором лестница, а полы коридоров, как и номеров, были покрыты серым ковролином, и порою, идя по коридору, не слышно было, как тебя кто-нибудь, настигая, неожиданно обгонял.
Женя была внизу, я с установленной кинокамерой наверху. На груди у меня висела выданная каждому участнику ламинированная карточка с названием фестиваля, именем и фамилией, вернее, сначала шла фамилия, а потом имя, как в заграничном паспорте, с цветной фотографией и красной печатью со звездой. С этими карточками велено было ходить и ездить везде.
Рядом со мной расположился оператор китайского телевидения, судя по всему, собиравшийся снимать общий план, средние и крупные должны были снимать операторы, находящиеся внизу. Стоял обычный гул от множества голосов. Вокруг меня было полно народа – вдоль всего ограждения находились журнальные столики с удобными кожаными креслами по бокам, на которых, как и у перил, расположились зрители. Народ сидел и на других креслах, хотя оттуда ничего не было видно. И всё это несмотря на невыносимую жару, которая с наступлением сумерек, казалось, ничуть не спала. Девчата и парни из узбекского хореографического ансамбля, которые, как и Женя, должны были выступать на открытии конкурса, просто истомились в своих национальных шёлковых костюмах. Узбекским в ансамбле было только название да эти красочные яркие костюмы – жёлтые длинные платья девушек и красные подпоясанные рубашки парней, расшивные тюбетейки, длинные змеевидные (множество змей) косы – и ни одного узбека, все русские.