И тогда я рассказал ей всё. Она слушала молча. Столько лучистой печали было в её глазах! Таким прекрасным было её лицо! Не знаю, хотелось ли мне её, как Елену Сергеевну на именинах, поцеловать? Если и хотелось, то так, чуть-чуть, как целуются голубки на крыше. В самом деле, было в её облике что-то голубиное, чистое, к чему и хотелось, и боязно было прикоснуться.
– А я всю жизнь, сколько себя помню, была предоставлена самой себе. Родители, можно сказать, с пелёнок мне во всём доверяли. Папа постоянно в походах. Мы же, как в кино, из Кронштадта. Папа военный, подводник. А в Питер мама уже из-за меня подалась. Единственная я, выходит, у них и неповторимая. Потому и в университете учусь. Мама хочет, чтобы я стала журналистом, работала на радио или телевидении. Лишь бы за военного замуж; не выходила. В Кронштадте же сплошь одни бескозырки да белые кителя. И в Питере попадаются, но гораздо меньше. Тебя нравится Питер?
– Я там ни разу не был. А по фотографиям – да!
– А кто тебе из поэтов нравится… кроме, разумеется, Жуковского?
– Да много кто нравится.
– А из современников?
– Я даже не знаю… Немного у одного, немного у другого.
– А "Гроза" Павла Когана нравится?
– Не читал.
– Хочешь послушать?
Я кивнул, и она стала читать. И как! Я даже не узнал её!
Косым, стремительным углом
И ветром, режущим глаза,
Переломившейся, ветлой
На землю падала гроза.
И, громом возвестив весну,
Она звенела по траве,
С размаху вышибая дверь
В стремительность и крутизну!
И вниз. К обрыву. Под уклон.
К воде. К беседке из надежд,
Где столько вымокло одежд,
Надежд и песен утекло…
Далёко, может быть, в края,
Где девушка жалеет моя.
Но, сосен мирные ряды
С высокой силой раскачав,
Вдруг задохнулась и в кусты
Упала выводком галчат.
И люди вышли из квартир,
Устало высохла трава.
И снова тишь. И снова мир,
Как равнодушъе, как овал.
Я с детства не любил овал!
Я с детства угол рисовал!
Маша выдержала паузу, спросила:
– Как?
– Даже мурашки по коже!
– Правда? На школьном новогоднем бале первый раз прочла! Представляешь? Только что танцевали шейк, кругом шум, болтовня. Я подхожу к микрофону – и на весь зал (в спортзале было дело) читаю! Аплодисменты, советы: в артистки, мол, надо идти!.. – и, глянув искоса, спросила: – А ты как считаешь?
– Я думаю, у тебя везде получится.
– А ты хотел бы, чтобы я стала артисткой?
Разумеется, я этого не хотел и неопределённо пожал плечами.
– Вот и я не знаю, чего хочу. Приедем – спрошу у отца Григория. Как скажет, так и поступлю. А ты что после чтения Евангелия подумал?
Этого я уже точно сказать не мог и опустил глаза.
– Ладно… – И, глянув вдаль, спросила: – Это не она?
"Метеор", как по команде, сбавил ход. Я посмотрел вверх и на выступе крутого высокого берега увидел голубенькую деревянную церковь.
17
До этого я ни разу не видел отца Григория. От бабушки знал скупые вехи его биографии. Знал, что происходил он из крестьян, образования большого не имел. Благодаря молитве и совету своего духовника, Михаила Сметанина, на войну не попал: получил на Дзержинском оборонном заводе бронь. На заводе оказался, когда ввиду аварии (встречный грузовик на его подводу налетел) пришлось прирезать искалеченную лошадь, по совету Дедаки продать мясо и купить корову. Перед войной дело было. Так чтобы прокормить большую семью, он и устроился на завод. Сан принял в пятьдесят лет, году в пятьдесят седьмом, незадолго до смерти Михаила Сметанина. С тех пор служил и в Нижнем, и в селе, недалеко от Бора, где их с матушкой однажды избили грабители, теперь в Великом Враге… Много лет спустя, как-то перечитывая свои записки, я решил вставить отрывки из некоторых, Божиею милостью сохранившихся, писем отца Григория к своему младшему сыну, кстати, тоже священнику. Может, это неправильно с моей стороны, но я ничего не могу с собой поделать. И хочу, чтобы те, кому попадут в руки мои записки, знали, к какому удивительному человеку мы попали тогда. Выписки привожу не хронологически, выбирая, как мне думается, главное, что было в этом священнике.
"Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!
Мир тебе от Господа Нашего Иисуса Христа со Отцем и Святым Духом, дорогой сыночек, а также твоим сослуживцам и вашим командирам. Да поможет тебе прославляемый нами ныне Господь пройти поприще сие неукоризненно и непостыдно и вернуться в родительский дом в таком же духовном состоянии, в каком мы тебя провожали в армию…
Дорогой сыночек, ты пишешь, что стесняешься молиться. Крепись и мужайся, Бог тебе Помощник и Покровитель во все дни жизни твоей. Он один твой неразлучный Спутник, куда бы ты ни пошёл или ни поехал. И куда бы тебя ни послали, иди и помни, что Господь всегда с тобою, а с Ним нет безвыходного положения. Вспомни трёх юношей в печи вавилонской. С ними был четвёртый. Это был Господь, потому и не коснулось их огненное пламя. Так и теперь: кто поклоняется одному Господу Богу, тот и в огне не горит и в воде не тонет".
"Мир тебе от Господа, дорогой сыночек. Письмо твоё получили, за которое сердечно благодарим. Ты служишь благополучно, за это слава Богу.
Теперь несколько слов о себе. На нас после праздника Вознесения Господня в ночь с 22-го на 23-е напали бандиты. Ворвались в дом через окно у койки Анны Матвеевны, которое вышибли одним ударом вместе с рамой. На крик Анны Матвеевны я быстро подбежал к печке, но был встречен сильным ударом злобной руки с метровым берёзовым поленом диаметром 12 сантиметров. Удар был прямо в лоб, но по милости Божьей пришёлся вскользь. Всё же я упал и был связан по рукам и ногам.
А потом связали твою родную маму, предварительно избитую до кровотечения из ушей и весь правый бок до синяков. Пострадала и любящая тебя Анна Матвеевна, у неё лёгкое сотрясение мозга и травма гортани. Матушка Наталья и Анна Матвеевна лежат в 7-й хирургической больнице около Дворца. Сегодня я к ним ходил. Здоровье идёт на поправку, но по твоём возвращении ты увидишь свою любимую маму с волосами 80-летнего старца.
Грабители искали деньги и ценности, нашли очень немного, то, что осталось у нас от уплаты налога. С мамы сорвали крест с цепочкой и кольцо. Взяли ещё две пуховые шали. Идёт следствие".
"Дорогой сыночек, письмо твоё мы получили, благодарим, что не забываешь нас. Слава Богу, что у тебя всё хорошо. У нас здоровье, слава Богу, в меру возраста. Твоя любимая мама пролежала в больнице 20 дней. Сегодня уезжаем опять на приход. Боль в теле от ушибов ещё есть, но терпимо.
Преступники пока не открыты, ведётся следствие, но халатно. Иван Григорьевич, староста, сегодня посылает второе письмо к прокурору с просьбой ускорить следствие и привлечь к нему центральные органы. Местные относятся пассивно к нашему делу. Мы решили подать на них в суд по жребию, брошенному мною после молитвы к Богу. И поэтому Иван решил довести дело до конца, то есть открыть преступников. А с помощью Божией всё возможно верующим.
Меня беспокоит только то, что похищены Святые Дары, а об остальном мы не горюем. Бог дал, Бог взял. Если Ему будет угодно, то всё возвратится. Но я прошу у Него только возвращения Святых Даров, помоги мне в этом святыми молитвами. В остальном пусть всё идёт своим чередом".
"Наше дело передано в Московскую прокуратуру. Это всё, что сообщили пока Ивану Григорьевичу. Других новостей пока нет".
"Здравствуй, дорогой сыночек! Прими привет и благословение от нас, родителей.
Письмо твоё мы получили, сердечно благодарим, что так дорожишь нами. Читая письмо, мы были тронуты до слёз и невольно стали благодарить Бога за твою любовь к нам. Милый сыночек, когда придёт время нашей разлуки, не печалься об этом, это общий удел всех сынов Адама, но просим не забывать нас на молитве. А самое главное – стремись к Богу, старайся исполнять его святой закон. О жизни временной не беспокойся, во всём поступай так, как угодно Богу, ибо сказано: "Ищите прежде Царствия Божьего и правды его, а остальное приложится вам".
Преступники официально не открыты. Знать, так угодно Господу. Нас возили во Владимир опознавать вещи, отобранные у неких цыган, но напрасно: наших вещей нет".
"Милый сыночек, у нас неприятность с дьяконом. Он меня изругал и ударил шляпой по руке. Он метил в лицо, но я подставил руку. После этого я не допустил его до служения, и он ушёл на больничный. Мы решили это дело довести до Владыки, а что из этого будет, пока неизвестно. Молись Господу Богу, чтобы Он отлучил его от нас. Мы решились на такое дело, потому что нет больше сил терпеть, да будет воля Господня, чтобы нам расстаться".
"Мир тебе, наш милый сыночек!
Дьякон получил указ о запрещении служения 25-го числа, и теперь к службе в нашем храме не причастен. Но 30-го числа Владыка изменил определение о дьяконе и склонил меня на примирение с ним, чтобы опять вместе служить. На уговоры Владыки дьякон согласился, а также попросил у меня прощения, упал мне в ноги, и что же мне оставалось делать, я простил.
Вот, сыночек, как непостоянны человеческие решения, изменчивы. Один только Господь неизменен. Мои жалобы оставлены без внимания. Как пойдут дела у нас, пока неизвестно, но то мне известно, что на земле защиты правде нет. Единственный мой защитник – Господь, на Которого я уповаю и не постыжуся. Вот так всё извратилось на земле, знать, таков путь в Небесное Царство – тесный и тернистый, поэтому немногие идут им".