А так детишки были вполне забавные. То есть, конечно, в целом-то они были довольно противными, как и полагается детям в этом возрасте, сколько им там – одиннадцать, двенадцать, но если на каждого смотреть отдельно, как на человека... Почему-то, общаясь с ними, я все время вспоминала не Митю, что было бы, в общем, естественно, а Вальку. Глупо, тем более я с ним и знакома-то в таком возрасте не была, он только в десятом классе пришел.
В десятом классе у меня тоже был урок. Правда, этот десятый не был выпускным, как наш тогда, но это и к лучшему. Если б выпускной, у меня ответственность была бы больше, все-таки у детишек экзамены через полгода, а так я могла расслабляться, если чего и напортачу, на будущий год настоящий учитель поправит.
С десятым классом у меня случилась любовь. Они проходили почему-то "Мастера и Маргариту", по-моему, вставлять этот роман в школьную программу – безумие в чистом виде. Он же прекрасный, его надо любить, а не отбивать к нему охоту на всю оставшуюся жизнь, как к тому же "Евгению Онегину". Ну да ладно.
Примерно через десять минут занудных рассуждений и ответов на занудные же вопросы из методических указаний (были и такие, когда только успели понаписать) у меня свело скулы намертво. Все-таки "Мастер" – это вам не какой-нибудь Горький со своей "Матерью", тут так нельзя. Черт с ними, с методичками. Я остановила отвечавшую ученицу, оглядела затихший класс и, сама не очень понимая, откуда это во мне берется, спросила их:
– Ну, а как вы думаете, этот роман, он вообще-то о чем?
Человека три вразнобой стали отвечать с места что-то такое про борьбу и сатиру.
– А мне кажется, – сказала я негромко, – что это роман о любви...
И тут их прорвало. Не сразу и не всех, но все равно прорвало. Конец урока мы взахлеб протрепались об этой самой любви, и уже после звонка они, уходя, просили меня на следующем уроке обязательно продолжить. В общем, с этим классом я подружилась.
Урока в девятом (еще один мой, то есть Маринин, класс) в этот день не было, а перед следующим уроком в шестом оказался пустой урок, или дырка, во время которой я от нечего делать и некуда деться стаскалась в буфет, и в общем-то зря. Есть там было нечего, зато за соседним столом сидели директриса с какой-то еще более толстой теткой и косились на меня мрачным взглядом. С трудом допивши невкусный чай, я удрала и спряталась в туалете.
Директрису полной мерой я получила на педсовете в конце дня. С моего собственного окончания школы прошло двадцать лет, я успела прожить одну жизнь и начать другую, а тут как будто ничего не изменилось. И тетка почти та же, и говорит все то же самое... Школьный буфет, писсуары на втором этаже, комиссия из районо, родительский комитет... Бр-р... Новыми были только, пожалуй, слова "спонсор" и "спонсорская помощь", употреблявшиеся в немереных количествах. Коллектив слушал и согласно кивал.
Да и сам коллектив-то... Та еще кунсткамера. В основном это были довольно пожилые дамы, все из себя учительницы до мозга костей, одетые в строгие костюмы с оборчатыми блузками, торчащими над лацканами столетней давности. Самыми молодыми в этом цветнике были мы с Ниной. А ведь я тоже давно не девочка, и Нина вряд ли сильно моложе... Был еще довольно мухортый мужичишка, я забыла, то ли физкультурник, то ли трудовик, Марина мне про него говорила, что он герой-любовник, мечта всей школы, от училок до девятиклассниц.
Школа, в которую попали мы с Мариной, последние десять или около того лет находилась в состоянии медленного загнивания и умирания. Несмотря на выгодное расположение в центре Москвы, она не превратилась, как многие школы рядом, ни в лицей, ни в гимназию. Соответственно, никаких сторонних денежных вливаний не получала, и зарплата учителям доставалась лишь та, что была положена государством, то есть стремящаяся к нулю. Поэтому каждый, кто был способен удрать из нее хоть куда-нибудь, давно сделал это. Молодые учителя сюда не приходили вовсе, а те, кто остались, просто досиживали до пенсии, уныло перемалывая ученикам навязший в зубах материал. Ученики тоже не блистали – все те, кому было не все равно, поуходили в те самые гимназии и лицеи несмотря на их платность, а те, что остались, платить ничего не хотели и не могли. С каждым годом их становилось все меньше. Поговаривали, что на будущий год в школе будут проблемы с набором в единственный первый класс. Это в то время, когда записать ребенка первоклассником в хорошую школу превратилось в животрепещущую проблему. Возможно, если бы директриса ушла на пенсию, а новое начальство смогло уловить конъюнктуру, школу можно было бы спасти, но она никуда не собиралась, и все катилось по-прежнему...
Я, конечно, не знала ничего этого во время своего первого педсовета, а просто тихо сидела, забившись в дальний угол, и только старалась не зевать. В буквальном смысле. Очень уж было скучно. Правда, под конец педсовета они начали обсуждать расписание, поднялся шум и гам, и зевота с меня соскочила. Это было, пожалуй, даже забавно, хоть я и не понимала, почему данный предмет вызывает столько страстей. Кричали все. Особенно активные, в том числе и Нина, даже вскакивали и подпрыгивали. Толстая тетка, которую я видела в столовой (оказалось, это завуч), отмахивалась от них, как от мух. В конце концов она, кажется, победила, потому что все потихоньку замолкли и тут же стали торопливо собираться. Я забыла, где мое пальто. Утро, когда я его снимала, было так давно... А завтра с утра все снова...
Придя домой, я позвонила Марине на мобильник с отчетом. Она не поверила, что я смогла унять Иванова из шестого "Б", отругала меня за разговор о любви в десятом: "Незачем им про любовь говорить, они и так только об этом и думают, а тут еще ты на литературе", и страшно расстроилась, узнав, что я не стала ввязываться в дрязги о расписании: "Ну конечно, тебе на новенькую все равно, а она (это о завуче) мне дырок туда напихала, не расписание, а черт-те что, и так до Нового года теперь..."
Впрочем, упоминание о Новом годе отвлекло ее, и она как-то быстро переключилась на обсуждение грядущего вечера в Думе, куда Валька все-таки получил приглашение. Что туда одевают, да как себя ведут, да какие люди... Мне это, честно говоря, было до лампочки, вечера в Думе я всегда терпеть не могла, гораздо интереснее разговаривать о любви с десятиклассниками. Мы распрощались, слегка недовольные друг другом, и я отправилась спать. У меня завтра первый урок в десятом...
Марина активно привыкала к новой жизни. Она, пожалуй, была совсем неплоха. Ну что плохого – проснуться утром, не спеша, в роскошной кровати, в нарядной рубашке, залезть под душ в шикарной ванной (Марина вообще могла бы там жить, ванная напоминала ей дворец восточного падишаха, виденный в каком-то детском кино). Потом чай-кофе со всякими вкусностями, потом... Потом можно было смотреть сериалы, обсуждая происходящее с пришедшей к тому времени Наташей, тоже большой их любительницей, можно было валяться в кровати, разглядывая дамские журналы, можно было помогать Наташе с обедом, невзирая на ее возражения, можно было мерить наряды в шкафу... Но скоро все эти увлекательные занятия себя исчерпали, и Марине захотелось большего. Ну в самом деле – сериалы повторялись и вечером тоже, журналы она все просмотрела, обеды все равно, кроме нее, никто не ел, а наряды она все перемерила.
Собственно, этот факт и подсказал ей идею дальнейших развлечений. Ей все не давали покоя воспоминания о том множестве магазинов и магазинчиков, которые она видела в супере. Там столько всего интересного... И ведь теперь туда можно зайти, все потрогать, все посмотреть... Да и купить что-нибудь, если очень понравится. Выглядит она теперь на уровне, вон как светский прием удачно прошел. Не хуже других, всех этих дам расфуфыренных, между прочим. Даже лучше – моложе и красивее. Кроме того, уже пару дней назад муж показал ей плотный глянцевый конверт – приглашение на праздничный прием в Думу. "Уважаемый господин Волковицкий... Приглашаем Вас... На два лица..." И внизу маленькими буковками: "Дресс-код". Что это значит, Марина не знала, спрашивать у мужа не хотела, да и не могла, решила, что раз буковки маленькие, то не так-то это и важно, и можно будет уточнить у Арины. А потом и вовсе про них забыла, потому что ее занимал гораздо более интересный вопрос: в чем идти. Аринины шмотки, хоть и были красивыми, да и сидели отлично, Марине не очень нравились. Ну что это – все черное, да черное, в крайнем случае серое. Как вдова какая-то. Хотя, конечно, если вдуматься, так Арине еще хуже – при живом муже-то. И так пятнадцать лет – поди-ка. Не то что в черное, в саван завернешься. Но она, Марина, так не хочет. Она живая, ей хочется жизни и праздника. И ярких платьев, если уж на то пошло. Решено. Она пойдет по магазинам и будет выбирать себе платье, чтобы было на праздник, а заодно вообще посмотрит, что там и как.
Ну и вот. Марина оделась поудобней – в брюки и тонкий свитер, на ноги выбрала сапожки на низком каблуке, чтобы ходить, не устать, сверху накинула уже полюбившуюся ей пушистую шубку, проверила, есть ли в кошельке денежка, и двинулась в путь.
Это только так говорится – в путь. На самом деле она вышла из подъезда, завернула за угол, подальше с вахтершиных глаз, и задумалась. Куда идти-то? В супер муж вез ее на машине, и где это – она понятия не имела, в продуктовом, который показала Наташа, одежды не было, идти просто по улице в надежде встретить магазин было глупо. В конце концов она вспомнила, что там, около ее старого дома, на Пресне, полно магазинов, повернула было к автобусной остановке, потом опомнилась и голоснула такси.