Содержание:
ОТ РЕДАКТОРА 1
ОТ АВТОРА 2
ВСЕМ СПАСИБО, ВОЙНА ОКОНЧЕНА 3
В АВГУСТЕ 91-ГО 3
ЧТО ПОЗВОЛЕНО БЫКУ 3
ТРУСЫ 4
КОЖАНЫЙ ПЕРЕПЛЕТ 5
НИКТО НЕ ХОТЕЛ ВЫПИВАТЬ 6
СНЫ СТОРОЖА 7
НА КРЫЛЬЯХ НОЧИ 7
ДРУЖБА И СЛУЖБА 8
ЮБКА 8
ДЕМОН 9
ФИЛОСОФИЯ УДАЧИ 10
ТЕОРИЯ ТАНЦА 10
ТОЧКА БИФУРКАЦИИ 11
ПЕРВЫЕ ШАГИ 12
ПРОХОДИТЕ, РАЗДЕВАЙТЕСЬ… 13
ЛЮМБАГО, ИШИАС И ДРУГИЕ 13
БАЛЬЗАМ НА РАНЫ 14
ДНИ И НОЧИ СТАЦИОНАРА 14
ВЛИВАНИЕ 15
ДЕБЮТ НЕГОДЯЯ 15
ПОРАЖЕНИЕ АТЕИСТОВ 16
ГОЛАЯ ПСИХОЛОГИЯ 17
ВАЛЫ И ОСИ 18
ВРАТЬ ЛЕГКО 18
НАТАША ВО ХРИСТЕ 19
МЕТАЛЛ И ОГОНЬ 20
КОГДА МУЗА УХОДИТ 21
ЛЮБОВЬ И РИФМА 22
МЕСТЬ ЮНЫХ БОГОВ 23
ПОХОД НА МОСКВУ 24
ВЗГЛЯД ШУРАЛЕ 25
ДЕВОЧКА И СМЕРТЬ 26
ЭРОС, МЕНТОС И ТАНАТОС 27
ПРЕДЕЛЫ ВОЗМОЖНОГО 28
ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ 29
МАСТЕР ВИН 30
КОСТОПРАВ ИЗ МЭВЭДЭ 31
Х. И У. СПЕШАТ НА ПОМОЩЬ 33
СПРИНТЕР ЛЮБВИ 34
В ЧЕМ СИЛА ЖЕНЩИНЫ 34
СООТНОШЕНИЕ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЕЙ 35
СВЕТ ЕГО ГЛАЗ 37
ТЕОРИЯ ТАНЦА
ОТ РЕДАКТОРА
Лето 2007 года - а вернее, его начало - выдалось жарким…
Подобным образом начинаются романы и повести, и даже некоторые длинные рассказы. Но здесь не тот случай. Я просто привел температурный факт, чтобы читатель представил не только микро, но и макроклимат моего существования на момент получения мною пакета с рукописью…
Что до микроклимата, то летом 2007 года, в самом его, лета, начале, я жил один. Почти один - впервые за всю мою жизнь, если не считать отдельных дней и недель, беспорядочно раскиданных по моей, прежде такой упорядоченной, плотно упакованной положительными зарядами жизни - зарядами заботы о ближнем или видимости этой заботы (с какой стороны посмотреть).
Однако сейчас период отрицательной заряженности, а, значит, и отталкивания затянулся и даже упрочился. Я, как ядро ореха, был заключен в маленькую - 3х4 метра - комнатку, в которой умещалось все необходимое для бытия (как в рассказе "Перед снегом"): стол, стул, кровать и книжная полка. Да еще на стене над кроватью - заглядывающий в комнату из рамы как из окна робкий Христос - след пребывания в комнате моей сестры, которая, несмотря на всю свою восторженную эзотеричность, сбежала ото всех в Италию и теперь шлет из вечного города смски и деньги своим взрослым детям, находясь в состоянии перманентного замужества с девяностолетним профессором, который и умереть не решается, и жениться на русской сиделке тоже не спешит. А тем временем жара в Италии подбирается к пятидесяти, и я даже боюсь писать, как такой климат неблагоприятен для старых и больных - не дай бог с моим вороньим пером… Но продолжим о бытии редактора.
В мае вышла моя книжка.
Выдержав паузу и подумав, добавлю: которая похожа на случайное дитя…
Нет, сравнение неверное, получите выговор, те, кто подбирал его.
Ребенок растет и меняется, а книга, которую ты взрастил и долго жил с ней, умирает, когда выходит в тираж. Книга - это гроб, в который кладут и закрывают кусок твоей жизни.
…А в книжном магазине она стоит на полке под рубрикой "Российский детектив". Бред. Брось ее сейчас же. И вообще, если бы это не смахивало на обычный фарс, я должен был бы сжечь весь тираж - выкупить и сжечь. Не потому что плохо, а потому что не нужно сейчас. Пусть другие, вон их сколько. Но даже гонорара не хватит, чтобы выкупить. Пусть будет. А деньги мы потратим - об этом чуть ниже.
И вообще, выход книги настолько мало повлиял на мою жизнь, что говорить о ней в этот момент не стоило вовсе, если бы у меня нашлась более важная тема.
Впрочем, такая тема есть. Поговорим о ней.
Да, это намного важнее. Хотя бы потому, что бумагу марать я начал давно, а вот лишние деньги в связи с неожиданной свободой и гонораром за книгу появились впервые за двадцать лет. И вдруг, на переходе из весны в лето, сбрасывая теплую шкуру и обнаруживая, что другой нет, поскольку свобода была, повторюсь, неожиданна (бежать пришлось, в чем был, даже без шапки - мела новогодняя метель, мягкая, теплая, вся в огнях и надеждах)… О чем это я? Ах да, - и вдруг…
Мы переходим от несостоявшейся души к телу.
Мы начинаем банально одевать нашего героя, рожденного к новой жизни. Точнее, он, не обращая внимания на наши гримасы, сначала робко, потом все смелее заходит в закуточки, увешанные штанами и рубашками, перебирает, щупает, нюхает (почему бы и нет?).
Сейчас смешно вспоминать, с чего начинал, и во что превратились через неделю эти польские, бежевые, пся крев, сандалии. Зато две оливковых футболки и сейчас вполне приличны ("Вы не знаете, что такое Savage? - наигранное удивление бровками верх. - Это означает "дикий", стыдно не знать!" Ах ты, сучка (в мыслях, как вы заметили, я совершенно свободен в выражениях!), как ты смеешь умалять твоего короля и благодетеля - его величество покупателя, у которого в кармане шуршат зеленые тысячи (ну, не совсем зеленые, а морской волны)? Но я молчу, только усмехаюсь - учите меня, учите, юные голопупые животные, обитающие в тесных каморках и огромных залах, освещенных ледяным светом ламп. Такова теперь участь престарелого Кая, сложившего заветное слово, но все еще не переписавшего его на чистовик, - вот и бродит он, перебирая тряпки, уже брезгливо морщась и цедя в ответ на удивление: "Разве это штаны? В них долго штукатурили, потом застирнули. Покажите мне нормальные! Нет, посмотрите на крой, они на табуретку сшиты!". И то ему не так, и это не этак, - а ведь раньше вообще все равно было, что носить, лишь бы подешевле.
Постепенно, обойдя все магазины большого города, он выходит из них без денег, с новым знанием женщины, которой всегда нечего надеть, и полностью (пока по-летнему) обмундированный. Девушки со спины провожают его одобрительными взглядами, а те, что на улице, встречные, заглядывают в черные зеркала очков, как-то нерешительно склоняя головы, и от этой странной нерешительности сердце его замирает…
Но он не останавливается. Он идет вперед, - и в этот момент ему наперерез возле крыльца гостиницы "Б…" что на улице Л. кидаются какие-то люди в черном, они открывают тяжелые двери, а из пролетки таксо выскакивает негатив с веревочными косичками, и в окружении белых девочек-припевочек пересекает тротуар (по совпадению на данный момент - мой путь), заставляя меня замедлить шаг и всмотреться в негра…
Ба, - думает пешеход, - да это тот, кто меня вовсе и не волнует. Вот сейчас, когда пишутся эти строки, я слушаю в ночи хит действительно всех времен и народов - Angels At My Gate - и мне нет никакого дела до этого хваленого доктора. Он великий и ужасный, супермегазвезда ушедшего десятилетия, о которой шумят все радиоканалы крайнюю неделю, почетный гость нашего города. Но я узнаю его только потому, что в городе все еще ничтожно мало негров, а особенно в белой панаме и со свитой. Это может быть только обещанный нам доктор Албан.
- It" s my live… - говорю я, продолжая идти, и доктор и вся его свита замирает, поворачивая головы к единственному пешеходу на раскаленном тротуаре улицы Л. возле крыльца отеля "Б…". Что думает он, услышав свои слова и увидев того, чьи уста их произнесли - коротко стриженого человека в якобы швейцарских поляроидах, в небесно-голубых расклешенных джинсах, мягких шузах-рейкерах, в батничке навыпуск цвета ветхого доллара и той же благородной измятости, - может, француз, а может дикий русс, жаждущий черного автографа, - а то и маньяк, после автографа достающий из своего италокитайского шоколадного Bolinni что-нибудь 45-го калибра и превращающий афрочудо в окровавленный кусок горилльего мяса…
Ты бредишь, доктор, посторонись, я просто пройду - я и так уже отнял много времени у читателя, который ждет то, ради чего он вообще заглянул сюда.
Хотя… Сюда заглянул читатель, знакомый с моими текстами, а я собираюсь предложить ему чужие. Вот и тяну, думая, как бы представить. Между прочим, мог бы вообще ничего не выпускать в свет, - пообещать как всегда: рассмотрим, ждите ответа, - и забыть. А забыть на моем рабочем месте легко, бумаги прирастают с быстротой бамбука, и вчерашний пакет погружается в глубину отложений.