Уланов проскочил через Кировский мост, его "Жигули" позвякивали, как консервная банка. Нужно будет в деревне подтянуть все гайки, крепления. Эта машина не рассчитана на многолетнюю эксплуатацию, да еще по таким разбитым дорогам. За границей машины меняют чуть ли не каждый год, а у нас только в очереди нужно отстоять много лет, чтобы купить новую машину… Снова солнце весело гуляет по городу, в нежно-розовый цвет окрасился на площади памятник Суворову, изумрудно блестела трава на Марсовом поле. Наверное, только что полили. В Лебяжьей канавке парами плавали утки. Не все весной улетели из города, но вот где они утят будут выводить?
Утром Николай уезжает в Палкино. Совершенно неожиданно оттуда заявилась в Ленинград Алиса. Опять что-то происходит с ней! Объяснить, почему не поехала с ним, а буквально через три дня примчалась в Ленинград, так и не смогла. Лидия Владимировна обрадовалась ей, вот уже четвертый вечер подряд обе пропадают в театрах. Вообще-то, Алису можно понять: что она видит в деревне? Близко даже клуба нет, не говоря уже о библиотеке. Наверное, соскучилась по городу. Главное, чтобы не встречалась с наркоманами. Стоило ей выкурить хотя бы одну сигарету с гашишем или марихуаной, как огромные глаза ее затягивала мутноватая пелена, а затем они светлели, расширялись и приобретали нестерпимый голубой блеск, так что и зрачков становилось не видно.
Странно Алиса ведет себя с ним: спит в бабушкиной комнате на раскладушке, хотя та уже давно догадалась, что они близки и стелила им на диван-кровати. Николай как-то поинтересовался, мол, какая муха укусила девушку, но та лишь странным долгим взглядом посмотрела ему в глаза и ничего не ответила. Он ломал себе голову, что на нее накатилось, но так ни до чего и не додумался. Однако ее холодность задевала его. Правда, издательские дела занимали весь его досуг: Вячеслав Андреевич Селезнев опять нагрузил двумя рукописями, нужно было их срочно прочесть и встретиться с авторами. Вечерами Уланов допоздна читал рукописи. Это, конечно, не Строков, но тоже было неплохо. Повесть о бомжах, которых, оказывается, в стране несколько миллионов, а роман - про молодого литератора, который так и не смог опубликовать ни одной своей книжки и ушел работать в магазин "Мясо-овощи" продавцом. Там познакомился с женой заведующего художественной редакции издательства, стал снабжать ее вырезкой и филе, и та через мужа помогла ему издать две поэтических книжки… Селезнев, смеясь, сказал, что узнал в заведующем редакцией Антона Ионовича Беленького…
Оба автора молодые, сердитые. Они тоже выражали недовольство существующим в Ленинграде положением русских литераторов… "С русской физиономией лучше и не соваться в наше отделение!" - заявил один из них. Оказывается, он автор уже двух книг, вышедших в Москве, но до сих пор не принят в Союз писателей. "Зарубают в секретариате… эти!" - со злостью вырвалось у Василия Чубакова. Это который написал про поэта-мясника.
Николай поставил "Жигули" во дворе, так, чтобы было видно из окна. Впрочем, украсть не украдут - у него замок на руле и педали сцепления - но хулиганье может поцарапать кузов, написать гвоздем матерное слово. В прихожей его встретила Алиса. Она была порозовевшая, в синем халате, на пышных волосах - тюрбан из махрового полотенца. Только что вылезла из ванны.
- Голодный? - коротко спросила она.
Бабушки дома не было.
- Я тебя съем! - сделал зверское лицо Николай и притянул ее к себе. Девушка оттолкнула обеими руками.
- На плите все стоит - разогрей и ешь, - холодно произнесла она. Повернулась и снова ушла в ванную комнату. Щелкнула задвижка.
Пообедав, он постучал, слышно было, как шумит душ. Во дворе громко хлопнула крышка мусорного бака. Иногда ребятишки - что за привычка залезать на вонючие ржавые баки! - хлопали крышками, орали на весь двор, прыгали по гулким бакам.
- Потереть тебе спину? - спросил Николай. Из ванной в щель пробивалась желтая полоска электрического света.
В ответ молчание.
- Я ведь могу дверь сломать, - пригрозил он, зная, что задвижка держится на честном слове.
- Ломай, - донеслось оттуда.
Он легонько нажал на тоненькую, покрашенную серой краской дверь, запор отскочил и он вошел в ванную. Алиса стояла к нему боком, запрокинув мокрое лицо с прищуренными глазами к маленькой белой чашечке душа. Стройное оливковое тело, две молочно-белые груди с крупными сосками, узкая полоска на бедрах - след от плавок. Длинные желтые волосы облепили узкие плечи, теплая вода струилась, хрюкала, воронкой вворачиваясь в отверстие на дне голубой ванны. Не долго думая, он сбросил с себя одежду и перешагнул через край ванны. Тело ее было горячим, а груди - прохладными. Она не отвечала на его поцелуи, отворачивала голову.
- Чем же я провинился перед тобой? - спросил Николай, моргая и отфыркиваясь.
- Я встретила Никиту, - сказала она.
Вчера ему позвонил Алексей Прыгунов и предложил возглавить ПТУ в их районе, заодно сообщил, что Никита Лапин поступил в духовную семинарию при Александро-Невской лавре. И еще секретарь райкома комсомола поинтересовался, как поживает Алиса Романова? От лестного предложения стать директором ПТУ Уланов отказался, а вот Никита удивил! Порвав с наркоманией, вдруг ударился в религию. Это для его папаши - секретаря райкома КПСС - большой удар! Что делается на белом свете!..
- Не предложил тебе стать попадьей? - спросил Николай. Он нагнулся и поцеловал ее в грудь. Ее маленькая рука чуть коснулась его мокрых волос и тут же отдернулась.
- Лучше быть попадьей, чем женой гнусного бабника, - сказала Алиса, пытаясь освободиться от его объятий и вылезти из ванны.
- Я, кажется, еще не сделал тебе предложения, - озадаченно произнес Николай, - И ты первая, кто меня так обозвал.
- Ты с кем, негодяй, целовался на улице Марата у книжного магазина? - гневно распахнула она свои глазищи, обдав его сгустившейся в них синевой.
- С Ларисой Пивоваровой, - улыбнулся он.
- Вот кто, значит, тебе пиво варит?
- Очень остроумно! - рассмеялся Николай. Она замужем за кооператором-миллионером и ей на меня наплевать.
- Зачем же ты целуешь на улице чужую жену?
- А ты что, подглядываешь за мной?
- Ты слишком высокого мнения о себе, - отрезала она. - Весь город любовался на вас… Это так современно - лизаться на улице.
- Выходит, отличная парочка… - разыгрывал он. Ему нравилось, что Алиса его ревновала. Все-таки он ей небезразличен.
- У нее лицо хищницы, - желчно заметила Алиса. - А взгляд змеи.
- Это был прощальный поцелуй, - улыбнулся Николай, вспомнив, что Лариса с торжеством сообщила, что с супругом - она так и выразилась - по приглашению едут в Париж на два месяца. Ее муж наладил какие-то торговые дела с владельцем небольшого магазина на Монмартре по продаже канцтоваров. Лариса была счастлива и даже поинтересовалась, дескать, что привезти из Парижа Николаю? Он сказал:
- Каштан с Елисейских полей.
- Это что? - удивилась Лариса. - Магнитола с наушниками или шампунь?
Оказывается, она не знала, что на парижских бульварах растут каштаны. И вообще про такое дерево не слышала…
Алиса перестала отталкивать его руки и теперь стояла вплотную, закинув вверх голову. Струи теплого душа ласкали их загорелые тела, журчала под ногами вода. Николай целовал ее пухлый рот, запах шампуня пьянил. Алиса обхватила тонкими руками его за шею, еще сильнее прижала к себе.
- Я соскучилась по тебе, - шептала она. - Почему ты не приходил?
- А ты?
- Коля, не целуй больше других женщин.
Он молча целовал ее, сегодня она была как никогда дорога и желанна.
- Ты что? - легонько оттолкнула она его. - В ванне?
- Алиса, - бормотал он, - Я… я…
- И я… - шептала она, прикрывая глаза длинными черными ресницами, - А почему бы нет? Ведь мы с тобой в озере… Помнишь?
- В озере, ванной, на небе… - говорил он, и впрямь чувствуя себя на седьмом небе.
4
Белые ночи докатились из Ленинграда и до Палкино. Бывало, после десяти вечера электричество включали, а сейчас в июне и в полночь можно было у окна газету читать. Небо в том месте, где солнце закатилось, было багровым, чуть ущербная с одного бока луна тоже ярко светила, обливая деревья серебристым призрачным светом, заставляя каждый лист сиять; пели в роще соловьи, крякали на озере утки, тут еще включились в сумеречный концерт и лягушки с ближнего болота. Дни стояли жаркие, приходилось каждый вечер поливать огород. Геннадий приспособил электрический моторчик с длинным резиновым шлангом. Маленький серебристый моторчик лихо гнал воду из озера, до которого было метров сто, не меньше.
В субботу днем к ним прибежал сосед Иван Лукич Митрофанов. Квадратное загорелое лицо возбуждено, глубоко посаженные маленькие глаза мечут гневные искры. В руках деревянные грабли. Видно, сено ворошил. Геннадий, Николай и Коляндрик крыли прохудившуюся крышу шифером. В последний еще майский дождь пол в избе залило водой. Дождь выдался мощный, прямой и лил весь божий день. Геннадий привез из Новгорода шифер, а когда Николай вернулся из Ленинграда, пользуясь погожими днями, дружно взялись за дело.
- Мальцы, выручайте! - задрал голову вверх Иван Лукич. Рот у него большой, зубы желтые. - Эти гады на мотоциклах барана увели.
- Как увели? - высунула светловолосую голову из сеней Алиса - она готовила обед.
- Всю ночь трещали на своих цикалках, орали песни, как оглашенные, добрым людям спать не давали, - даже не поглядев в ее сторону, продолжал сосед, - На лугу у озера водку жрали, плясали под музыку, как дикари со своими сучками… А тут вон чего надумали: барана прямо с луга увели!