Уланов знал за собой такой грех, но маленькая глазастая Алиса очень уж напоминала ему учениц-старшеклассниц, а с ними иным тоном и разговаривать нельзя, мигом спровоцируют на какую-нибудь вольность, а потом сами же за спиной будут зубоскалить…
- Когда ты поедешь в Ленинград? - спросила она.
- Хочешь со мной?
- Я даже не знаю, чего я хочу, - сказала она.
- На "травку" потянуло? - спокойно поинтересовался Николай. Соскучилась по подвальным дружкам?
Ее голубые глаза потемнели, так всегда случалось, когда она сердилась, левая черная бровь изогнулась.
- Я тебе не обязана, господин учитель, отдавать отчет, - отчеканила Алиса - Я - вольная птица: куда захочу, туда и полечу.
- Лети, - пожал он широкими плечами. Он был в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и синих брюках, на ногах - кроссовки. Геннадий и Чебуран одевались по-рабочему, а Николай и тут держал фасон. Правда, когда вместе с ними сколачивал кроличьи клетки, надевал старенькую куртку и зеленые брюки. А в солнечный день работал обнаженным до пояса.
Алиса смотрела на этого высокого сильного парня и пыталась подавить поднимающееся раздражение: вроде бы умный, а таких простых вещей не понимает… Уже несколько ночей она подолгу лежала на своей узкой койке наверху и ждала, что он придет, когда заснут Геннадий и Коляндрик, а те засыпали в десять-одиннадцать. Даже наверху был слышен их могучий храп. Но Николай не приходил. Один лишь раз она слышала, как он подошел к лестнице, даже ступил на скрипучую ступеньку, постоял несколько минут и вышел на двор. Наверное, подышать свежим воздухом. Втроем в одной комнате душно спать, а тут еще Геннадий привез из Новгорода три десятка инкубаторских желтых цыплят. Весь день они тоненько пищали в огромной прутяной корзине, умолкали, как по команде, когда гасили вечером свет. Алиса варила вкрутую яйца, мелко нарезала их и кормила цыплят. Банку с водой они все время опрокидывали. Просила, чтобы Гена сделал им загородку во дворе, пусть бы на солнце росли, но тот сказал, что еще прохладно, могут простудиться и околеть. Хорошо еще поросенка поселил в маленьком хлеву, который специально для него сделал. Поросенка звали Борей. Этот визжал и хрюкал, как оглашенный. И аппетит у него был дай бог: в мгновение ока съедал все из большой алюминиевой миски и задирал вверх розовый пятачок, требуя еще. Кроликов из райпо, с которым Геннадий заключил договор, обещали подвезти со дня на день. Скоро тут будет настоящий зоопарк!
Алиса без особенных мучений отвыкала от наркотиков, скорее всего, она по-настоящему и не привыкала к ним, ей было все равно, что курить или пить, лишь бы заполнить поселившуюся в ней после ленинаканской трагедии сосущую пустоту и боль. Два раза она с Коляндриком пила брагу на чердаке, но ее тут же вырвало. Желтоватая приторная жидкость с резким запахом дрожжей была отвратительной.
Николай однажды вечером открыл бутылку коньяка, втроем ее и выпили. Гена равнодушно смотрел на них и только посмеивался. Этот "завязал" намертво. А Чебуран - он быстро запьянел - разговорился, стал рассказывать, как он работал в Чернобыле и, чтобы дали водки, лез с приятелем под радиацию - тем, кто получал большие рентгены, выдавали дополнительно водку, якобы помогает от заражения… Алиса и не знала, врет он или говорит правду. Потом Геннадий подтвердил, что такое было. Коляндрика послали в Чернобыль от военкомата на два месяца. Он там много денег заработал, а приехав в Новгород, все пропил. Потом ему еще четыреста рублей прислали по почте, эти он ухитрился пропить за трое суток. Чебуран не гнушался и дорогим одеколоном или духами.
- Я с тобой поеду в Ленинград, - сказала Алиса, поднимаясь с чурбака. - Ваш телевизор показывает лишь вторую программу… Я, наверное, скоро выучу язык для глухонемых! Сто лет в кинотеатре не была.
- Бабушка тебя все время вспоминает, - сказал Николай.
- У тебя замечательная бабушка, она обещала меня поводить по театрам. Когда мы поедем?
- В следующий вторник.
- Как ты думаешь, можно уже купаться? - спросила она, глядя на расстилающееся перед ними озеро. Оно ослепительно блестело, в нем перемежались золотистые и серебристые полосы, а зеленый остров казался гигантским доисторическим ящером, забредшим по брюхо в воду.
- Рискнем? - улыбнулся Николай.
Солнце ярко светило, над островом пролетели три чайки, у дальнего берега в зазеленевших камышах виднелась лодка с рыбаком. Он ловил сразу на три бамбуковые удочки. Старый камыш полег, лишь растрепанные шишки все еще теряли на ветру желтоватую вату. У берегов из воды проклюнулись острые пики молодого камыша и осоки, лиловели всплывшие на поверхность кувшинки и лилии. В середине мая вроде бы и рановато купаться, но кто устанавливал сроки? Синяя озерная вода манила, да и солнце изрядно припекало.
Они подошли к своей лодке, до половины вытащенной на песок, Николай попробовал ногой - туфли он сбросил - воду, стал стаскивать рубашку. Оставшись в коротких трусах, он с разбега бросился в озеро. Такая ласковая с виду вода обожгла ледяным холодом, впрочем, скоро это прошло, но лучше всего было держаться на поверхности, чуть опустишься поглубже - снова обожжет! Он оглянулся, хотел крикнуть девушке, чтобы она постепенно входила в воду, но так и замер с открытым ртом и вытаращенными глазами: у самого среза воды стояла обнаженная Алиса. Мраморно-белая с круглыми стоячими грудями, узкой талией, красивыми ногами и руками. Она сейчас не казалась маленькой и худенькой. Длинные желтые волосы шевелились на узких девичьих плечах. Она с улыбкой смотрела на Уланова, глаза прищурены от озорного блеска. Вот она подняла стройную ногу, маленькой розовой ступней дотронулась до воды, ойкнула, затем, по-лебединому раскинув тонкие руки, бросилась в воду, подняв тучу сверкающих брызг.
Они плавали рядом, холод уже не ощущался, исчезли пупырышки с плеч Алисы. Мокрые волосы облепили ее розовое лицо, голубые глаза блестели, она что-то лопотала, но Николай почему-то слов не слышал. Он подплыл к ней, прижал к себе и поцеловал в холодные посиневшие губы, ее руки обвили его шею. Она прижалась к нему. На какой-то миг ему захотелось вот так в обнимку вместе с ней опуститься на холодное дно…
- Ты придешь сегодня ко мне? - спросила Алиса.
- Уже пришел, - вырвалось у него. Ее скользкое, по-змеиному холодное тело и впрямь увлекало его в глубину. Хлебнув воды, он оторвался от девушки, замолотил руками, потом, одной рукой обняв ее за плечи, поплыл к берегу. Ее мокрые волосы щекотали щеку, лезли в глаза. Она первой вышла на берег, отряхнулась всем телом, как кошка, и ее звонкий серебристый смех раскатился окрест.
- Мы открыли с тобой купальный сезон! - сказала она, поворачиваясь к нему. И он снова видел ее всю с головы до пяток, облитую солнцем. От холода маленькие коричневые соски ее вдавились в белые мячики грудей, губы посинели, а в глазах - синий бесовский блеск. Сверкающие капли круглыми бусинами скатывались с нее в песок. Он пожалел, что нет фотоаппарата, такой бы снимок получился! Хоть на фотовыставку.
- Какая ты… - вырвалось у него.
- Какая? - она чуть набок нагнула голову, тонкой рукой отводя со щеки мокрую прядь.
- Сивилла Ливийская… Помнишь, в Летнем саду есть такая мраморная скульптура?
- Там много скульптур, - зябко передернула она плечами. - Я помню только сидящего в кресле дедушку Крылова со зверюшками… - нагнулась и, схватив свою одежду, величественно ушла за баню. На золотистом леске остались лишь ее старенькие кроссовки.
4
Уланов лежал на железной кровати и смотрел на деревянный потолок. В незанавешенное низкое окно заглядывала любопытная яркая звезда, серебристый, будто струящийся лунный свет облил подоконник, на котором стоял прямоугольник репродуктора, высветил несколько крашеных половиц и огромные войлочные шлепанцы Геннадия. На лежанке у русской печки посапывал Чебуран, брат храпел заливисто, со всхлипами. Николай подумал, что нужно будет перебраться на сеновал. Храп ему мешал заснуть. Сам он не храпел, а если и случалось такое при простуде, то сразу просыпался, будто кто-то в бок его толкал. Завтра же перетащит на сеновал тюфяк, одеяло, постельное белье.
На крыше зашуршала дранка - наверное, сова прилетела, с озера доносился приглушенный птичий крик. Сонно хрюкнул боров. Было немного душно, но форточку не откроешь, сразу же налетят оголодавшие кусачие комары. Их с каждым днем все больше появляется. Вечером на берегу долго не высидишь, но стоит на лодке отплыть на плес, как комары отстают.
Николай, стараясь не задеть чего-либо, поднялся с кровати и по серебристой половичине направился к двери. Вспомнил, что нужно пригнуться, не то приложишься лбом о притолоку. В деревне у всех двери низкие, будто рассчитанные на маленьких людей. Куда ни пойдешь, везде при входе нужно низко кланяться. В бане он уже пару раз набивал себе шишки. Дверь протяжно заскрипела, Геннадий всхлипнул, почмокал губами и снова затянул свою однообразную волынку. Коляндрик "подпевал" на октаву выше. В коридоре он нашел крутую лестницу, осторожно поднялся на чердак, по двум широким доскам дошел до двери в верхнюю комнатку. Потянул за ручку - дверь была заперта.
- Алиса! - позвал он негромко. Молчание. Лишь возле уха противно загудел комар.
- Открой… - тихонько постучал он по сколоченной из обструганных досок тонкой двери.
Прошлепали босые ноги по полу, он слышал ее прерывистое дыхание, но дверь не открывалась. В щели на крыше проникали тонкие голубоватые лунные лучики, пахло сухими березовыми вениками. Пискнула птица: где-то под застрехой свили себе гнездо трясогузки.
- Ты не будешь ко мне приставать? - после продолжительной паузы прозвучал ее тонкий голосок, - Мы просто посидим… Ко мне в окно сквозь ветви заглядывает луна, она почему-то криво улыбается.