– Она была дочерью владельца бойни из Канзас-Сити. Хрупкая дебютантка, она впитывала культуру, работая секретаршей в моей галерее в Нью-Йорке. В наше свадебное путешествие мы отправились на Цейлон поохотиться на летучих лисиц, это такая разновидность летучих мышей. Одно такое создание вцепилось в волосы моей юной жены, и однажды утром я проснулся от того, что она кричала, как умирающая летучая мышь, свисая совершенно голая вверх ногами со стропил. Вскоре после этого она угодила в сумасшедший дом. Ее папочка все успешно аннулировал. Сейчас, насколько я знаю, она одна из главных светских особ Канзас-Сити. Хотя порой, говорят, на нее находит. Как-то раз в опере…
Еще одна неприятная пауза. Словно оба устыдились былых прегрешений. Словно каждый зримо ощущал позорное пятно на своей карме. Однако вскоре лицо Зиллера расплылось в улыбке. Аманда неуверенно хихикнула в ответ. В следующее мгновение они уже хохотали – заразительно и свободно, как дети, которых сквозь решетку кроватки щекочет шутник-дядюшка. Их жаркие влажные губы впились друг в друга. Его нежная рука ласково коснулась холмиков ее груди, затем скользнула ниже, по животу, и забралась в трусики. Ее клитор тут же распустился, как бутон, и зазвенел подобно цикаде. Его мужеское естество достигло прямо-таки неприличных размеров.
Они занимались этим почти всю ночь, смеясь и ласково покусывая друг друга. Проснувшись поутру с тонкой корочкой горного хрусталя на веках, они увидели, как их крохотную комнатку заполнил краешек радуги.
Бар "Пеликан" в городке Брайт, штат Калифорния, – одно из тех заведений, что обычно выполняют роль местного клуба. Здесь стоит стол для бильярда (его можно открыть, опустив в щель монетку), меньшего, чем положено по правилам, размера. Имеется в "Пеликане" и стол для игры в шаффлборд, наоборот, чересчур длинный – в той же степени, в которой стол для бильярда чересчур короткий, – он скорее похож на взлетно-посадочную полосу аэродрома. Наличествуют здесь и механический кегельбан, и два автомата для игры в пин-болл. Хозяин заведения позаботился и о наборе карточек лото: тут найдется и "Черный кот", и "Техасец Чарли", и "Счастливый доллар". Музыкальный автомат, присутствие которого владелец бара также счел необходимым, набит балладами в стиле кантри-энд-вестерн, а также душещипательными шлягерами, которые неизменно вышибают слезу у пьяных посетителей. Обстановку "Пеликана" дополняют прилавок с проволочными вертящимися новогодними елочками с вяленой говядиной и орешками к пиву, а также банки с вареными яйцами и горячими колбасками и еще более крупного размера банка с пикулями, лениво плавающими в рассоле, совсем как зеленые японцы в ванне. Еще в "Пеликане" есть игрушечная речушка с пластиковой "живой форелью" – реклама пива марки "Олимпия" ("Это вам не Вода!"). Посетителей встречает за стойкой супружеская пара средних лет.
Пелену табачного дыма, висящую в "Пеликане" аккурат между полом и потолком, пронзают веселый смех и голоса посетителей. Здесь все на "ты". "Пеликан" состоит в лиге любителей шаффлборда, и когда пеликанская команда состязается со своими соперниками из баров Сакраменто, действо принимает веселый и энергичный характер. Однако в тот сентябрьский вечер за столиком возле стойки сидели трое мужчин лет двадцати – двадцати пяти и вели мрачный сердитый разговор.
– Видали б вы, какой кострище они развели там в каньоне, – кипятился Бубба. – Дым коромыслом. Ей-богу, как в преисподней. Только чертей не хватает.
– Угу. А эта их говенная музыка слышна даже на молочной ферме у Ричи, – поддакнул Фред.
– Да я, черт побери, услышал ее аж на автостоянке, – заявил Бубба.
Энди что-то буркнул и кивнул в знак согласия.
– Послушайте, – произнес Фред, – если кучка всяких там педиков, ниггеров и потаскух вздумала устроить оргию, это их личное дело. Только пусть они устраивают ее у себя в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе или где угодно. Но заниматься этим здесь и распространять ихнюю похабщину у нас мы не позволим. Никто из местных не станет терпеть это паскудство. Вот у нас с Энди сестры сегодня вечером отправились на свидания, причем с приличными парнями. А эти волосатые ублюдки, которые любят накачиваться всяким говном вроде ЛСД, черт знает на что способны. У них же нет никакой морали, никакого уважения к частной собственности!
– Верно, приятель! – Разгорячившись, Бубба даже вскочил с места. – Никакого уважения! Никакого уважения к властям, никакого уважения к закону и порядку, никакого, на хрен, уважения ни к чему на свете! Вот это и есть главная напасть сегодня у нас в Штатах. Кучка ниггеров и всяких придурков пытаются растоптать все святое, на чем держится наша страна. Они хотят, чтобы коммуняки прибрали нас к рукам! Дядя Сэм воюет далеко за морями, но разве ж эти гады помогут? Ни хрена подобного! Им, видите ли, хочется одеваться, как ковбои и индейцы. Цветочки собирать! Играть свою мерзкую хренотень, которую они называют музыкой! И чтобы все остальные вкалывали день и ночь и их содержали. А они в это время будут накачиваться наркотой, нападать на ни в чем не повинных людей и делать одному Богу известно что!
Белокурая голова Энди покачивалась из стороны в сторону, как будто была насажена на кончик длинного шеста. Его приятели сделали по доброму глотку пива из своих кружек. Вытерев рот, Фред произнес:
– Неужто шериф не может ничего поделать с ублюдками? Давайте-ка сходим и поговорим с помощником шерифа! Этот сброд болтается здесь вот уже три недели! За что мы, в конце концов, платим нашим блюстителям?!
– Я тут разговаривал с Диком, – отрыгнув, сообщил Бубба. – Эту свору недавно уже разок хорошенько тряхнули. Обыскали, как положено, и восьмерых забрали в кутузку. Остальные подлюки успели попрятать где-то свою наркоту и шприцы. Вы бы слышали, парни, что Дик рассказывал об ихних девках! Все до одной не носят трусов! А вообще-то их сейчас никак не тронуть. Пока на них не поступит от кого-нибудь жалоба. Эти педики где-то раздобыли бумагу, которая дает им право пожить в наших краях. А Кливеры – у них ранчо недалеко от этих – ни в жизнь жаловаться не станут. Либералы вонючие и безбожники! Их старший сынок Билли вроде сам к лохмачам этим подался.
– Может, смотаемся к Ричи да уговорим его жалобу подмахнуть? – предложил Фред. – От их музыки у него все молоко на ферме скиснет. Или взять да самим жалобу и настрочить, а?
– Вот теперь-то и до тебя доперло, сынок! – прошипел Бубба. – Вот теперь-то и ты разошелся, приятель! Давайте-ка мы втроем прихватим с собой Спада и Джо. А может, и Дик Уайлдингтоже пойдет, он сегодня свободен от дежурства. Черт возьми, да ведь Дик-то обязательно пойдет! Да еще как пойдет. Шесть человек – это сила! Топорища с собой прихватим, биты там бейсбольные, да и пойдем! Почистим родные просторы! Припугнем эту братию как следует! Они же мразь, мерзость господня, как мухи или крысы. Тем, кто пал до такого уровня, не место в такой стране, как наша! Поможем, ребятки, дяде Сэму, сотрем с лица земли это крысиное гнездо!
– Правильно, ребятки, правильно! – поддержал его Фред. – Я за морями далекими своей жизнью не для того рисковал, чтобы вернуться домой и такое увидеть! Не хочу, чтобы мои земляки жили по соседству со всякой швалью и изменниками, готовыми свою родину красным продать за пригоршню вонючих таблеток! Выгоним их из страны к чертям собачьим! Нет, не выгнать, лучше вздернуть их всех на первом же суку!
Энди кивал и бормотал что-то невнятное, думая о малолетке-сестренке. Затем троица допила пиво.
– Ну так чего же мы ждем?! – рявкнул Бубба.
– Вы ждете того, кто свернет вам шеи! – раздался откуда-то сзади чистый и ясный голос.
Трое ревнителей нравственных устоев обернулись и увидели незнакомца, сидевшего возле стойки бара спиной к ним. Только теперь он повернулся лицом и улыбался.
– Те леди и джентльмены, на которых вы собираетесь напасть, артисты – жонглеры, фокусники, акробаты-йоги, дрессировщики, чья главная задача – развлекать и радовать старых и малых. Они привносят в жизнь простых американцев краски и очарование Востока, особенно тех азиатских стран, чье население стало жертвой коммунистических агрессоров. Они не угрожают нашей свободе, потому что свои волшебные подвиги они совершают как раз во имя свободы.
Фред занес правую руку, Энди угрожающе оскалился. Оба попытались встать, но Бубба не дал им этого сделать. Он оказался куда наблюдательнее своих подвыпивших товарищей. Недаром он торговал запчастями, его же приятели были простыми трудягами на речных доках. Пока незнакомец произносил свою короткую речь, Бубба не спускал с него глаз и сумел неплохо разглядеть. Незнакомец был одет в джинсы и черную водолазку, и хотя волосы его были в достаточной степени длинны, он был гладко выбрит и выглядел вполне прилично. Но, что куда важнее, парень находился в прекрасной физической форме, что называется, крепко сложен и ладно сшит. Плечи широкие, бедра узкие, бицепсы бугристые, размером с баклажан, так и перекатываются под рукавами, что твои бильярдные шары. Посетитель сидел на табурете практически неподвижно, но даже незначительный поворот головы свидетельствовал о превосходной атлетической грации и сноровке. Он был на несколько лет старше собравшихся. На своем не столь долгом веку он явно успел побывать в хороших переделках, однако сумел-таки уберечь красивое лицо от шрамов.
"Этот шутник пройдет через Фреда или Энди, как жидкое дерьмо через кишки верзилы-шведа, – размышлял Бубба. – Даже для меня он не слабый противник".
– Ты здешний, парень? – спросил Бубба своим лучшим, не предвещающим ничего доброго баритоном а-ля Джон Уэйн.
– Нет, я работаю на лесопилке под Абердином, штат Вашингтон, – врастяжку объяснил незнакомец. – Я тут погостил несколько деньков в Сан-Франциско, а теперь вот должен отвести другу ручного бабуина; он тут сейчас неподалеку. Меня зовут Плаки Перселл.