- И вот еще о чем я хотел у тебя спросить, - сказал он. - Много я вин отведап за последние несколько дней, и ни одно не пришлось мне по вкусу. Не знаю, что случилось с вином в Иерусалиме, - ни букета, ни крепости. Не от землетрясения ли это, которое случилось в пятницу? От него перепортилось все вино.
- Мне кажется, вино неплохое, - сказал Петр, чтобы его приободрить, потому что он, кажется, горевал смертельно.
- Правда? - спросил тот с надеждой и пригубил вино. - Нет, скверное, - сказал он и отодвинул стакан. - Если по тебе это - хорошее вино, ты, верно, толку незнаешь в винах! Я-то знаю в них толк и от доброго вина привык получать удовольствие. И теперь я просто не знаю, что делать. Так вот, насчет моего дружка, насчет Геста, - продолжал он. - Я расскажу тебе, как его бросили в тюрьму и казнили. Он разбойничал на дороге между Иерусалимом и Иерихоном. По этой дороге везли вина, которые император римский посылал в подарок Ироду Четвертовластнику, и был среди этих вин бочонок красного каприйского вина, которому нет цены.
- Как-то вечером сидели мы с ним, вот как сейчас с тобою, и я говорю Гесту: "Я душу бы отдал, чтоб отведать того красного каприйского вина". Гест мне отвечает: "Ради нашей дружбы и чтобы тебе доказать, что я тебя не хуже, я убью надсмотрщика и погонщиков каравана, зарою бочонок в надежном месте, и мы разопьем с тобой вино Четвертовластника". Так он и сделал. Но когда он вернулся за мною в Иерусалим, его узнал один из спасшихся погонщиков того каравана, и его бросили в застенок и приговорили к распятию.
Я про это узнал, и ночью я бродил по Иерусалиму, раздумывая, как бы мне его выручить. Утром, проходя мимо храма, я увидел старого нищего, которого и раньше много раз видел. Он был хромой, весь перебинтован и к тому же не в своем уме. Когда на него находило безумие, он кричал, пророчествовал, сетовал на свою горькую участь, призывал небесные кары на правителей города, обличал Четвертовластника и жену его в страшных пороках. Он был безумец, и над ним только смеялись, но в то утро проходил мимо центурион со своими людьми, и, услышав, что говорит нищий про жену Ирода, он прогневался. Он сказал нищему, что, если он еще раз позволит такое, придется ему ночевать в иерусалимском застенке и отведать по двадцать пять палок утром и вечером, чтобы поучиться с должным почтением говорить про высоких особ.
Я слушал и думал: вот подходящий случай. Днем я сбрил бороду и волосы, вымазал лицо маслом земляного ореха, оделся в рубище, перебинтовал себе правую ногу, а в бинтах спрятал острый напильник и длинную веревку. Вечером я пошел на ступени храма, а старый нищий так перепугался, что туда не пришел, и я сел на его место. Когда мимо проходила стража, я, подражая голосу безумного нищего, стал накликать самые страшные беды на голову самого Римского Императора. И, как я и думал, меня схватили и бросили в тюрьму, и никто меня не опознал в моем рубище. Мне дали двадцать пять палочных ударо, и лицо человека, который бил меня, я хорошо зампомнил, чтобы честно с ним расквитаться. А серебряной монетой я подкупил тюремщика, и он запер меня на ночь вместе с Гестом. Это было высоко-высоко, ведь тюрьма, как ты знаешь, высечена в скале.
Гест упал мне в ноги, он их целовал, он дал мне напиться воды из своей кружки, а потом мы стали пилить напильником железные брусья окна, и то Гест стоял у меня на плечах, то я взбирался на плечи Гесту. К утру один брус поддался, и мы привязали к нему веревку. Гест спстился первым, добрался до конца веревки, до земли она недоходила, и он спрыгнул. Потом из окна полез я, но я ослаб и был непроворен, а тут как раз солдаты вели нового узника. Они несли факелы, и один солдат увидел, как я вишу на стене. Гест мог бы спастись, если бы побежал, но он не хотел меня оставить. Так нас схватили обоих. И они увидели, кто я.
Вот как это случилось - сказал незнакомец. - А теперь ты мне говоришь, что Гест в раю.
- Да, - сказал Петр, который его слушал вполуха, - ты очень мужественно поступил, рискуя жизнью ради своего друга.
И при этом он глубоко вздохнул.
- Ну, я слишком долго прожил в лесу, мне ли совы бояться, - сказал незнакомец. - Или кто говорил тебе, что я из тех, кто в час опасности спасает свою шкуру?
- Нет, - сказал Петр и, помолчав, прибавил: - Но ты сказал, что и тебя схватили. Однако же ты здесь, стало быть, тебя отпустили?
- Да, меня отпустили, - сказал незнакомец и глянул на Петра странным, испытующим взглядом. - И у меня была только одна мысль - отомстить за Геста. Но раз он в раю, стоит ли беспокоиться? И я вот не знаю, что мне делать. Не выкопать ли припрятанный бочонок Четвертовластника, не выпить ли его?
Грустно будет тебе пить без друга, - сказал Петр, и глаза его наполнились слезами, еще не выплаканными за последнюю неделю. Он подумал, что следовало бы выговорить незнакомцу за кражу вина, но сердце у него слишком надрывалось от собственной печали.
Да нет, не это меня тревожит, - сказал незнакомец. - А что, если и то вино испортилось и окажется мне не по вкусу, - что мне тогда делать?
Петр сидел, глубоко задумавшись.
Друг мой, - сказал он наконец. - Есть в жизни иные радости, кроме вина Четвертовластника.
Да, я их знаю, - сказал незнакомец. - Но что, если и с ними случилось то же? Две красавицы жены ждут меня в моем доме, и, как раз перед тем, как все это случилось, я купил непорочную девочку двенадцати лет. Так с тех пор я ее и не видел. Я могу их отведать, если пожелаю. Но как бы землетрясение их тоже не перепортило, не оставя им ни букета, ни крепости, и что же мне тогда делать?
Петру уже надоели жалобы незнакомца и хотелось, чтобы он его оставил в покое.
Почему, - спросил он, - ты решил рассказать обо всем этом мне?
А, хорошо, что напомнил, - сказал незнакомец. - Да-да, я тебе объясню. Мне говорили, что твой Равви в ночь перед казнью пировал со своими учениками и за столом подавали особенное вино, несравненного букета и аромата. Так вот. Не осталось ли у тебя немного этого вина и не согласишься ли ты мне его продать? Я дам тебе за него все, что ты пожелаешь.
Петр уставился на незнакомца.
- Господи! Господи! Господи! - крикнул он, в смятении опрокинул стакан, и вино пролилось на пол. - Ты сам не знаешь, что говоришь. Да всех сокровищ Римского императора недостанет выкупить ни капли единой того вина, что пили мы в тот четверг!
У него так разболелось сердце, что он раскачивался на стуле. И вдруг слова Учителя всплыли в его памяти - о том, что он будет ловцом человеков, и он решил, что его долг помочь этому несчастному. Он побернулся к незнакомцу, посмотрел на него, но, чем больше он на него смотрел, тем яснее ему становилось, что из всех людей на свете это единственный, кому помочь он не в силах.
- Сын мой, - сказал он ласково и серьезно, - Возьми свой крест и следуй за Ним.
Незнакомец собирался что-то сказать, когда заговорил апостол. Сейчас он осекся и очень странно смотрел на Петра.
- Мой крест! - крикнул он. - Где он, мой крест?
- Никто, как ты сам, не может нести твой крест, - сказал Петр, - но Он поможет тебе его нести. Выкажи силу и терпение. Я еще кое-что тебе расскажу.
- Что можешь ты мне рассказать? - вскричал незнакомец. - Да много ли сам ты знаешь? Помочь? Кому нужна помощь, чтоб нести крест, ныне тесанный иерусалимским плотником? Только уж не мне! Кривоногому Киринеянину не пришлось бы за мой счет бахвалиться силою. Вот ты говоришь - терпенье и сила, - продолжал он, чуть помолчав, все еще в ужасном волнении. - Но я еще не встречал человека, равного мне силою. Глянь, - сказал он и распахнул плащ, показывая Петру свою грудь и плечи, рассеченные страшными белыми шрамами. - Мой крест! Крест Геста стоял справа, а крест того Асхаза, который всегда немногого стоил, был слева. Я не хуже них управился бы со своим крестом. Ты думаешь, и я не продержался вы больше шести часов? А мне, знаешь ли, все равно. Где вы я ни был, я всегда был главарем, и меня уважали. Это сейчас я не знаю, что мне делать, но ты не думай, прежде я умел приказывать людям и посылал их, куда захочу.
Своим презрительным тоном незнакомец чуть не вывел Петра из терпения, но после того случая, когда он отсек ухо Малху, он дал себе зарок сдерживаться и потому промолчал.
Через некоторое время незнакомец посмотрел на него, как будто озадаченный его молчанием.
- Ну, а ты, - сказал он. - Ты же был вместе с Пророком, как ты думаешь, что тебя ожидает?
Лицо Петра, омраченное печалью, тут разгладилось и просияло. Он весь озарился надеждой.
Я надеюсь, верую, - сказал он, - что вера, которая дороже преходящего золота, тоже ведь, однако, испытуемого в горниле, что вера моя послужит славе Христовой. Я надеюсь, что мне дано будет жить и умереть за моего Господа. Иной раз, да, иной раз в последние ночи, - он понизил голос, - мне даже мнилось, что в конце пути ожидает меня крест.
Сказавши это, он опустил глаза и не смел глянуть на незнакомца. И почти шепотом он заключил:
- Но ты считаешь, верно, что я нескромен, что я не стою этого.
Нет, - отвечал незнакомец. - Я думаю, очень возможно, что, как ты говоришь, так все с тобою и сбудется.
Спокойное доверие незнакомца к тем надеждам, в которых он и себе-то едва осмеливался признаться, приятно удивило Петра. Сердце его растаяло от благодарности. Он покраснел как невеста. Впервые он испытал живой интерес к собеседнику. Овладев собой, он почувствовал, что должен что-то для него сделать в ответ на его дивные, ободряющие слова.
Мне жаль, - сказал он ласково, - что я не умел снять тяжесть с твоей души. Но я так много ночей не спал, и мне так трудно собраться с мыслями.