Да едва ли вы вы и сами захотели в рай, - сказал старый кардинал, - если в могли предварительно туда заглянуть. Уж очень там вуржуазная пувлика. Знаете, ваша милость, по-моему, не бывало еще великого художника, который не был вы чуточку шарлатан, - ни великого короля, ни Бога. Шарлатанство необходимо при блестящем дворе, на театре, в раю. Гром и молния, новолуние, соловей, молоденькая девушка - все это хитрые небесные эффекты, наподобие зеркальной галереи в версале на нашей грешной земле. Ну, а в Луи Филиппе ни капли нет шарлатанской крови, он до мозга костей положителен. И рай нынче тоже, безусловно, выдержан в том же стиле. Мы с вами не так воспитаны, ваша милость, чтоб наслаждаться вульгарным блаженством. Мы будем куда более уместны в аду, мы лучше к нему подготовлены.
- Испытываешь ведь чувство удовлетворения, ваша милость, когда делаешь то, чему хорошо обучен. Я увежден, что вы с глубоким чувством удовлетворения танцуете менуэт. Вот, возьмем пример. Скажем, меня с детства чему-то учили, ну, для наглядности скажем, - плясать на канате. Мне задавали порку, чтоб я лучше усвоил урок. Я падал, развивался - меня снова заставляли ступать на канат. Мать причитала надо мною, жалела меня, но заставляла продолжать ученье, куска недоедала, чтоб заплатить за него прыгуну. И вот из меня выходит удивительнейший канатный плясун, скажем, лучший канатный плясун во всем свете. И ведь хорошо быть канатным плясуном, когда ты достиг таких высот! И какая для меня будет радость, когда на торжественном празднике в честь иноземного монарха мой король скажет царственному гостю: "Вы непременно должны это увидеть, Государь мой и брат мой. Это лучшее, чем я могу вас потешить, - мой слуга Гамилькар, канатный плясун!" Но что, если он скажет: "Надоели мне канатные плясуны, грубые их представления, довольно, я решил положить этому конец". Может ли король так обращаться с подданным? Как я это переживу?
- Бывали ль вы в Испании, ваша милость? - спросил он старую даму.
- Да, бывала, - сказала фрекен Малин. - Чудесная страна. У меня под окнами пели там серенады, и сам господин Гойя писал мой портрет.
- А видели вы бой быков? - спросил кардинал.
- Да, - сказала фрекен Малин. - Весьма живописное зрелище, но не совсем в моем вкусе.
- Зрелище живописное, - сказал кардинал. - Но что, по-вашему, ваша милость, думает про него бык? Плебейский бык может с полным правом подумать: "Господи, помилуй меня, грешного, ну и положеньице! Вот страсть, вот беда! Но надо терпеть". И он будет глубоко благодарен, тронут до слез, если король из человеческого к нему сочувствия вдруг в разгар боя прикажет прекратить представление. А настоящий боевой бык - тотчас все понимает и говорит в своем сердце: "Ага! Вот он - бой быков!" Кровь в нем кипит, он бьется до последнего и умирает. Иначе - какой же бой быков? И много лет спустя вспоминают еще того черного быка, как он вился отважно и вспорол матадора. Но если, в разгар боя, когда уже льется кровь, королю вдруг вздумается прекратить представление? Что подумает чистокровный боевой бык? Да он бросится на зрителей, на самого распорядителя, он взревет: "Раньше надо было думать!" Ваша милость, пусть король потешится представлением. Он воспитывал меня и взращивал для него, и я готов биться до последнего и умереть перед лицом великого короля, если он явится на меня поглядеть во всей своей славе. Но черт меня возьми, - вдруг прибавил он с сердцем, - если я стану давать представление Луи Филиппу.
- Ах, да погодите вы, - сказала фрекен Малин. - Я вот о чем подумала. Быть может, вы неверно себе представляете чувство юмора у короля Луи Филиппа. Быть может, вкус у него совсем не тот, что у меня и у вас, и ему нравится переворачивать мир вверх тормашками, как той русской императрице, которая своего развлечения ради заставляла рыдающих министров танцевать перед нею балет, а балетных плясунов усаживала в совете. Возможно, ваше преосвященство, ему это кажется изысканной шуткой. Я расскажу вам одну историю, чтобы вы лучше поняли мою мысль, и она будет очень кстати, раз уж мы говорили о канатных плясунах.
- Когда двадцать лет назад я была в Вене, - начала она, - один синеглазый хорошенький мальчик наделал там много шуму, танцуя на канате с завязанными глазами. Танцевал он весподобно, и все без обмана, потому что глаза ему завязывал всегда кто-нибудь из пувлики. Его выступления стали гвоздем сезона, и вот его призвали плясать для императора с императрицей, эрцгерцога с эрцгерцогиней и для всего двора. Тут же при-сутствовал знаменитый глазной доктор Гельмгольц. Император послал за ним, потому что тогда только и разговору было, что про clairvoyance. Но вдруг посреди представления профессор вскакивает и в величайшем волнении кричит: "Ваши величества, ваши императорские высочества! Этот номер - чистейшее жульничество!" - "Какое же тут может быть жульничество, - говорит придворный лекарь, - когда я сам, своею рукой завязал мальчишке глаза?" - "Жульничество от начала и до конца, - с негодованием настаивает великий профессор. - Этот мальчик слепой от рождения". - Фрекен Малин помолчала немного. - А что, если, - сказала она, - Ваш Луи Филипп, увидя, как прелестно выглядим мы с вами в аду, вслед за профессором Гельмгольцем скажет: "Чистейшее жульничество, эти люди были в аду от рождения"?
И она засмеялась.
- Ваша милость, - сказал, помолчав, кардинал. - У вас богатое воовражение и благородная смелость мысли.
- О, я ведь Нат-ог-Даг, - сказала фрекен Малин скромно.
- Но, быть может, вы… - спросил кардинал, - быть может, вы чуточку…
- Сумасшедшая? - спросила старая дама. - Но я думала, вы и сами давно догадались, ваше преосвященство.
- Нет, я вовсе не то хотел сказать, - ответил кардинал. - Но, быть может, вы чуточку несправедливы к королю Франции? Возможно, я по ряду обстоятельств скорей в состоянии его понять, нежели вы. Да, он буржуа, но он нисколечко не canaille. - И старик продолжал: - Я тоже хочу рассказать одну маленькую историю, тем более что я мало покуда участвовал в развлечении общества. Я расскажу ее, с вашего позволения, чтобы показать, что есть на свете кое-что пострашней поражения и смерти, и назову я свою историю, - он минуту подумал, - назову я ее "Вино Четвертовластника".
- В первую среду по Пасхе, - начал кардинал, - апостол Симон, именуемый Петром, брел по улицам Иерусалима, так глубоко погруженный в мысли о воскресении, что уж и не замечал, топчет ли он мостовую или парит по воздуху. Проходя мимо храма, заметил он человека, поджидавшего его у колонны. Глаза их встретились, и незнакомец подошел к нему и спросил:
- Не ты ли был с Иисусом из Назарета?
- Да, да, да, - поспешил ответить Петр.
- Тогда мне нужно с тобой поговорить, - сказал незнакомец. - Я не знаю, что мне делать. Не зайдешь ли ты со мною в харчевню выпить по стаканчику?
Петр, слишком поглощенный своими мыслями, не мог найти предлога, чтоб отказаться, а потому он согласился, и скоро оба они уже сидели в харчевне.
Незнакомец был здесь, кажется, завсегдатаем. Он тотчас устроился за столиком в дальнем углу, где их не могли слышать другие посетители, то и дело входившие и выходившие, и спросил самого лучшего вина для себя и апостола. Выл он темнолиц, крепко сложен, со свободной и гордой осанкой. Одет он был бедно, в латаном козьем меху, зато повязан пурпурным шелковым шарфом, и на шее у него была золотая цепочка, а пальцы унизаны тяжелыми перстнями, и один был с крупным смарагдом. Тут Петру показалось, что он уже видел его во время пережитого ужаса, но где - он вспомнить не мог.
- Если ты и впрямь один из последователей Назорея, - сказал он, - я хочу тебе задать два вопроса. Я потом объясню тебе, отчего я спрашиваю.
- Я рад буду, если смогу тебе помочь, - сказал все еще в рассеянии Петр.
- Ладно, - сказал незнакомец. - Мой первый вопрос: правда ли то, что рассказывают про этого Равви, которому ты служил, будто он воскрес из мертвых?
- Да, правда, - сказал Петр, и сердце в нем так и зашлось при этих словах.
- Да, я слышал слухи, - сказал незнакомец. - Но не знал, верить или нет. А правда ли, что он сам перед тем, как его распяли, сказал вам, своим ученикам, что он воскреснет?
- Да, - ответил апостол, - он нам сказал. Мы знали заранее.
- И ты, значит, думаешь, что каждое его слово непременно сбудется? - спросил незнакомец.
- Уж это вернее верного, - ответил Петр.
Незнакомец помолчал немного.
- А теперь я объясню тебе, отчего я спрашиваю, - вдруг сказал он. - Оттого, что одного моего дружка тоже распяли в ту пятницу на ловном месте. Ты, конечно, еготам видел. И твой Равви ему пообещал, что в тот же день он будет с ним в раю. Как ты думаешь, попал он в пятницу в рай?
- Да, он, конечно, туда попал, и он сейчас там пребывает, - сказал Петр.
Незнакомец опять помолчал.
- Что ж, хорошо, - сказал он. - Он был мой дружок.
Тут мальчишка-половой принес вино. Незнакомец налил себе и Петру, посмотрел и отставил свой стакан.