Калипсо провела в будуаре всю ночь. Она примеряла и снимала одну за другой дворцовые робы, жемчуга, бриллианты. И косилась из зеркала на кентавров - в каком-то виде она им больше по нраву? Тут у нее не могло быть сомнений.
Наконец она вышла из будуара и направилась в покои хозяина замка, но прежде чем затворить за собою дверь, она перецеловала тех нимф, до которых могла дотянуться, с нежностью верной подруги.
Тихо-тихо она поднялась по ступенькам, вошла в графскую опочивальню и приблизилась к дядюшкиной постели. Он лежал под желтым шелковым балдахином, закрыв глаза и нос устремив в потолок. Калипсо осталась в парчовом, золотом, затканном зеленью платье и стояла над постелью, как липа в цвету, как Психея над ложем Эрота. Психея боялась увидеть чудовище, а обнаружила живой образ любви. Калипсо считала дядю глашатаем истины, законодателем вкусов, самим Аполлоном - и что же увидела? Несчастную, набитую опилками куклу, окарикатуренный череп. Она вся залилась краской. И такого бояться? Ей - сестре нимф, подруге кентавров? Да она его в тысячу раз была сильней. Проснись он тогда, обнаружь у своей постели ее, да еще с топором в руке, он бы, верно, умер со страху, а нет - все равно ему это было б не вредно. Но он спал себе мирно - бог весть какие такие сны держали его в своей власти вместе с шелковым ложем, - и она не отрубила ему голову. Нет, она только прочитала над ним эпиграмму из французского учебника. В свое время ее сочинили про короля, которому тоже казалось, что все его любят.
Ci-git Louis' ce pauvre roi,
L'on dit qu'il fut bon - mais a quoi?
И она на него не держала зла, вот уж нет, она ведь была не отпущенная на волю рабыня, но юная, грозная победительница и могла позволить себе эту роскошь - простить.
Она вышла из спальни так же тихо, как туда вошла, и задула свечу, ибо летнее небо светлело. Вокруг тихо спал сераль. Лишь проходя мимо одной двери, она услышала, как двое юношей спорят о любви небесной. По ней, пусть бы они перемерли все и уже оказались на небе. Подняв тяжелый средневековый засов, она будто стряхнула их всех, весь их груз со своих плеч.
Снаружи шел дождь. Сама ночь льнула к ней, хотела к ней прикоснуться.
Она брела по вересковой пустоши, строгая, как Церера сама, помахивающая взятой взаймы у Юпитера молнией, как Церера, что, даже и хмурясь, пахнет клубникой и медом. Над горизонтом в ее честь играли зарницы. Платье волочилось по вереску - что было ей в том? Встреться ей на пути юный разбойник, она вы тотчас стала женой ему, пока смерть не разлучит, или отхватила вы ему голову, - и одному вогу известно, какая судьба для него была вы завидней.
Ей было весело, но не то чтоб веселая песенка была на устах. Ее воспитали как добрую протестантку, а жизнь не ее легкомыслию. Она шла и твердила про себя Пауля Герхардта. изменив только личное местоимение на первое лицо:
Кто против меня устоит,
Когда молнии я мечу?
Кто накажет и устрашит,
Когда миловать я хочу?
Рано поутру она пришла к дому, где гостила я. С нее капало, как с промокшего дерева. Она меня знала, ведь я ей крестная, и она чувствовала, что я накоротке с нимфами и кентаврами. Я как раз садилась в карету, чтобы отправиться в Нордерней. Так судьба привела ее сюда, как и вас, господин Тимон, лечиться соленой водою. Вот и вся история.
И сиять над водами, - сказал кардинал с той нежностью, с какой он слушал весь рассказ фрекен Малин, - звездою Марии во тьме нашего сеновала.
Господи Боже, ваша милость, - сказал Йонатан. - Пpaвo же, не знаю, вы, верно, удивитесь, но я вот сейчас только, слушая вас, сообразил, что и красивые женщины могут страдать. Я считал их драгоценными цветами, на которые можно только любоваться.
Ну, а теперь, когда я вам это все рассказала?
Ваша милость, - сказал молодой человек, немного поразмыслив, - я понял, как плодотворна мысль о том, что все мы в долгу перед женщинами.
Вы честный молодой человек, - сказала фрекен Малин, - Вот бок у вас и свервит в том месте, где когда-то у вас ребро удалили.
- Да будь я в этом замке Ангельсхорн, - продолжал он в глубоком волнении, - я вы с радостью умер за эту женщину.
- Послушайте, Йонатан и Калипсо, - сказала фрекен Малин, - грех и кощунство будет, если вы умрете невенчанные. Вас сюда привело из Ангельсхорна и из Ассен друг к другу в объятия. Вы принадлежите ей, она вам, а уж мы с его преосвященством вам здесь за родителей и дадим наше благословение.
Молодые люди молча смотрели друг на друга.
- Если кто-нибудь посмеет сказать, - объявила фрекен Малин, - что вы не ровня ей по рождению, я отвечу, что оба вы принадлежите высокому рыцарскому ордену, который зовется Рыцари Сеновала в Нордернее и который запрещает своим членам брак на стороне.
Девушка в смятении поднялась со своего места и преклонила колени.
Видела ты, Калипсо, - обратилась к ней фрекен Малин, - как он увязался сюда за тобой и как, когда он услыхал, что ты здесь остаешься, никакими силами нельзя было заманить его в лодку? Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.
Это правда? - спросила девушка, устремив на молодого человека такой отчаянный взгляд, будто вея жизнь ее зависела от его ответа.
Правда, - сказал Йонатан. Правды в этом было немного. Он прежде просто не замечал Калипсо. Но сила воображения фрекен Малин могла хоть кого увлечь. Лицо девушки при этих словах вдруг побледнело, все просияло жемчужной бледностью. Глаза у нее стали больше, темней. Они взошли над Йонатаном, как две звезды, во влаге более драгоценной, чем слезы, и при виде этого овновленного лица он упал перед ней на колени.
Ага! Йонатан, - сказала фрекен Малин, - готовы ли вы на коленях благодарить барона Герсдорфа за предпринятые ради вас труды?
- Да, - сказал молодой человек.
- А ты, Калипсо, - спросила она девушку, - хочешь ли ты, чтобы он вот так и глядел на тебя во веки веков?
- Да, - сказала девушка.
Фрекен Малин посмотрела на них с торжеством.
- А теперь, ваше преосвященство, - сказала она кардиналу, - согласны ли вы оввенчать этих двоих, которые так в этом нуждаются?
Глаза кардинала испытующе вглядывались в лица двоих, пламеневшие, будто вблизи большого костра.
- Да, - сказал он. - Поднимите меня.
Будущий жених помог ему встать на ноги.
Вас обвенчает кардинал, - сказала фрекен Малин, - и Нат-ог-Даг на вашей свадьбе - подружка невесты, а такого больше уж никому не дождаться. Ваш брак будет покрепче скучных союзов, какие то и дело заключаются вокруг. ибо вы будете смотреть на нее, слушать ее, понимать со всей той силой, которую намеревались вложить в свой прыжок с Лангевро. Одного поцелуя довольно, чтобы зачать двойню, а к рассвету вы сможете справлять золотую свадьбу.
Ваше преосвященство, - сказала она кардиналу, - обстоятельства несколько необычны - ведь едва ли стоит нам заботиться о продолжении рода, раз лодка все равно больше народу не выдержит, да и опасность нарушения супружеской верности тут, мне кажется, невелика, что же до совета не разлучаться - едва ли мы могли бы его преступить, если в даже и захотели, - а потому, я думаю, вам придется сочинить новый чин венчания.
- Да, видимо, так, - сказал кардинал.
Чтоб расчистить место посредине, фрекен Малин подняла в своей костлявой руке фонарь, а Калипсо отодвинула в сторону хлеб и кувшин. Пес встал при этих перемещениях, беспокойно всех обошел и в конце концов решил обосноваться у ног молодой невесты.
- Встаньте на колени, дети мои, - сказал старик священник.
Он поднялся. Он казался очень высоким в сумраке сеновалa. И тут они услышали вздохи и пение волн, ибо усилился ветер.
- Нынче ночью, - очень медленно проговорил кардинал, - я не могу призвать величавый храм и благочестивое собрание во свидетели совершаемого таинства. У меня нет времени вас наставить и приготовить к обязанностям супружества. А стало быть, вы должны принять на веру все, что я вам сейчас сообщу. - Он помолчал немного и продолжал: - В обоих вас, я заметил, пошатнулась вера в справедливость и разумность жизни. Имейте же веру в меня. И я помогу вам. Есть у вас кольцо?
Кольца у них не оказалось, и это сконфузило и опечалило их, но фрекен Малин сняла с пальца перстень с великолепным бриллиантом и передала кардиналу.
- Йонатан, - сказал он. - Надень это кольцо на палец своей невесте.
Йонатан так и сделал, и кардинал положил обе руки на головы врачующимся.
Йонатан, - снова сказал кардинал, - Веришь ли ты, что женат?
- Да, - сказал Йонатан.
- А ты, Калипсо? - спросил кардинал у девушки.
- Да, - шепнула она.
- И что отныне, - сказал кардинал, - вы должны любить и почитать друг друга, покуда смерть вас не разлучит, и будете друг другу принадлежать даже и в смерти, и в жизни вечной?
- Да, - отвечали они.
- Стало быть, вы настоящие муж и жена, - сказал кардинал.
Фрекен Малин стояла подле, держа светильник, как истинная Сивилла.
Часы отдыха на сеновале не подкрепили кардинала, силы, кажется, изменяли ему. Движения его были более неверны, чем тогда, когда он вышел из лодки. Он как-то странно раскачивался в такт пению волн.
- Что до супружества и любви, - сказал он, - полагаю, оба вы мало о них знаете?
Молодой человек покачал головой.