- Ах, ах, - сказала фрекен Малин, когда молодой человек окончил свой рассказ, весьма ее впечатливший. Она потирала ручки, как дитя, довольное новой игрушкой. - Вот так история, господин Тимон. Ну и местечко здесь! Нy и люди здесь собрались! И я наконец поняла, кто я такая: я мадемуазель Диоген, а фонарик этот, которым мае любезно снабдила дородная хозяйка, - и есть тот знаменитый фонарь, с которым Диоген искал человека, а я вот нашла. Вы человек, господин Тимон. Ищи я днем с огнем по всей Европе, мне вы не найти удачней. Именно то, что мне нужно.
Но какой же вам от меня может быть прок, ваша милость? - спросил Йонатан.
Ах, да я же не для себя, - сказала фрекен Малин, - я нынче ночью не расположена к страсти. Я, ей-богу, не отказалась вы к ужину от декокта из дерева agnus castus, которое показывают в Гвиенне. Нет, вы мне нужны для Калипсо.
Видите вы эту девушку? - спросила она, с гордой нежностью глядя на прелестное созданье. - Она не дочь мне, но я готовлюсь произвести ее на свет Святым Духом, тем же точно манером, каким старый мой приятель барон Герсдорф произвел на свет вас. Я вынашивала ее в уме и сердие, вздыхая под ее тяжестью. И вот пришло время мне разрешиться от времени, да и хлеб и ясли, кстати, в моем распоряжении. Но когда я разрожусь, мне потребуется няня. Дальше мне потребуется гувернер, наставник, и все это вы совместите в одном лице.
Увы, чему я ее буду учить? - спросил Йонатан.
Вы ее научите быть видимой, - сказала фрекен Малин. - Вот вы жалуетесь, что все на вас смотрят. Ну, а если вы вы страдали от обратной беды? Вообразите, каково это, если никто вас не видит, никто вас не замечает, тогда как сами вы твердо уверены, что существуете? Бывает позор и почище вашего, Ассенский Мизантроп. Вы, быть может, читали сказку про новое платье короля этого прелестного нового автора Ханса Кристиана Андерсена. А тут случай обратный. Король расхаживает во всем параде со скипетром и державой, все могут всласть любоваться на его платье, но никто не смеет взглянуть на него самого под страхом прослыть дураком или человеком не на своем месте. Вот он тут - мой маленький король, и все нечестивец один виноват, о котором я вам еще расскажу поподробней. А вы, господин Тимон, вы должны стать тем невинным ребенком, который кричит: "Да король-то - вон он!"
Девиз рода Нат-ог-Даг, - продолжала фрекен Малин, - "Кислое со сладким". Каких я только в жизни не едала сборных блюд из почтения к предкам: суп из потрохов с кухни господина Сведенборга, салат из платонической любви, даже кислую капусту божественного Маркиза. Я усовершенствовала наследственный тонкий вкус Нат-ог-Дагов и от многих кушаний наловчилась получать удовольствие. Но горечь жизни - дурная пища, особенно для юного сердца.
На здешних берегах взращивают особого вида овец, они пасутся на соленой траве, и чудеснейшее их мясо в кулинарном мире известно как рге-sale. Дух этой девушки вскормлен на подобных соленых пажитях, на горькой траве и рапе. Ее сердечку больше нечем было питаться. Она - готовый agneu рге-sale, мой соленый ягненочек.
Девушка, все время сидевшая скорчившись подле старой своей подруги, выпрямилась, когда фрекен Малин завела о ней речь. Она сидела прямо, и взгляд ее янтарных глаз из-под бровей, напоминавших не то рисунок на крыле вабочки, не то взмах парящей чайки, был устремлен прямо перед собой. Она никого не замечала. Несмотря на светлое чело, она была опасный зверек, готовящийся к наскоку. На что? Да на самое жизнь.
- Слыхали ль вы когда-нибудь, - спросила фрекен Малин, - про графа Августа фон Платен-Халлермунда?
При звуке этого имени девушка вздрогнула и побледнела. Глаза ее грозно потемнели.
- Тсс, - сказала фрекен Малин. - Больше мы не будем его поминать. Он же у нас не человек, он у нас ангел, вот мы и назовем его граф Серафина. Сегодня мы, покоясь на lit de justice, раз и навсегда скажем о нем всю правду. Когда я была маленькая и меня учили французскому, - тут старая дама во внезапном порыве откровения адресовалась вдруг к кардиналу через головы молодых людей, - первая фраза в моей книжке была:
"Le lit est une bonne chose,
Si l'on n'y dort pas, l'on s'y repose".
Как и многое другое, чему меня учили в детстве, и эта не выдержала проверки жизнью. Но к lit de Justice ее, пожалуй, кое-как отнести можно.
Мне случалось читать поэтические и философские сочинения графа Августа, - сказал кардинал.
В отличие от меня! - сказала фрекен Малин. - Когда в Судный день мне придется держать ответ за все часы, потраченные не так, как надо, я хоть смогу сказать в свое оправдание: "Зато я не читала поэм графа Августа фон Платена". И сколько же он этих поэм насочинял, ваше преосвященство?
- Право, затрудняюсь сказать, - отвечал кардинал.
Фрекен Малин сказала:
Cing ou six milles? C'est beaucoup. Combien y en a-t’il de bons? Quinze ou seize. C'est beaucoup, dit Мartin.
Случалось ли вам, ваше преосвященство, - продолжала она, - читать про несчастного юношу, которого злая волшебница превратила в мопса с тем, что он может снова превратиться в человека при условии, если невинная девушка, не знавшая мужчины, в новогоднюю ночь будет читать над ним стихи Густава Пфицера и при этом не уснет? Добрый друг, желавший ему помочь, выслушал всю эту историю, а дальше следует:
Вот беда, но что же делать?
Не могу тут быть полезным.
Я, не будучи девицей
И тем более невинной.
А второе, друг, условье
Первого еще труднее:
Как я Пфицера открою,
Так сейчас и засыпаю.
Если бы графа Августа превратили в мопса и речь бы шла о собственных его стихах, по тем же точно причинам я вы не могла ему быть полезной.
- Так вот этот человек, граф Серафина, - возобновила она рассказ после маленького своего отступления, - был дядя этой девушки, и она воспитывалась у него в доме после смерти родителей. Итак, дорогие друзья, сейчас я рассею мрак этой ночи, познакомив вас с еще более густым мраком, которым окутана