У тети Веры было еще три сына: Шура, Юра и Вова. Все они жили в крохотной комнатке в деревянном бараке недалеко от нашей Кочновки. Спать приходилось на единственной кровати по очереди. Кое-кто спал и под кроватью, и рядом на полу. Накрывались драными телогрейками. Барак был дырявый. Женькин ребенок все время простужался и бесконечно плакал. Это семья была настолько нищей, что даже окно занавешивалось просто старой желтой газетой.
У нас с Ларисой были мысли забрать Женькиного ребеночка к себе и "усыновить" – так нам было его жалко. Но мы в то время этого сделать не могли: мне было лет пять, а Ларе – тринадцать.
Женьке же было все нипочем. Позже она родила еще пятерых ненужных ей детей. Она существовала, как животное: была бы еда да спанье. Ходила делать аборты чуть ли не каждые три месяца, до тех пор, пока врачи не гнали ее рожать, чтобы просто не померла. Она и рожала – сама по себе, надевая толстые штаны, чтобы не потерять очередного "наследника". Дети из нее просто вываливались.
До замужества Женька штамповала алюминиевые ложки на авиационном заводе в цехе ширпотреба. Но когда пошли дети, работа была заброшена. Она гордо называла себя матерью-героиней. На детей ей выплачивали какие-то деньги.
Я помню случай, произошедший с Женькиными детьми. На один из праздников оба родителя уехали в гости, оставив всю детвору на старшего сына, которому тогда было лет десять. Дети гуляли во дворе. Единственный ключ от дома был у Саши. Ему захотелось поиграть с друзьями подальше от дома, и он передал ключ сестре. Той тоже не сиделось во дворе, и ключ начал кочевать из рук в руки, пока не оказался на шее у самого младшего – Димки, трех лет от роду. Сначала Димка свистел в него, как в свисток, потом утопил в луже.
К ночи вернулись нагостившиеся родители. К этому времени детьми были обшарены все лужи в округе, но ключ так и не нашелся. Пьяный Женька вышиб дверь. Детей отлупили и в наказание положили спать немытыми и голодными. Так эта семья встретила 1 Мая.
Мужа Женька потеряла тоже по дури. Напившись на работе, он свалился с четвертого этажа недостроенного дома. Пьяные "товарищи" притащили его домой, ничего не сказав о падении и не вызвав скорой помощи. Может быть, они и не знали, что он упал с высоты, решили, что просто не в себе. Дома был старший сын, над которым папаша по-пьянке все время измывался. Чтобы отец проспался и ничего не вытворил, сын связал его и засунул под кровать. Там Женька и умер. Нашли его утром, когда пришло время будить на работу. По своему мужу Женька не особо горевала.
Сыновья тетки Веры нигде не учились и не работали. Они втроем гоняли голубей. Старший из братьев, Шура, держал голубятню. Тем и кормились. Младший, Вовка, во время полета птиц бегал по двору с длинной палкой, на конце которой была привязана тряпка. Размахивая шестом, он не давал голубям садиться на крышу.
Голуби и стали причиной того, что Вова оказался инвалидом. Гоняя голубей, он упал с лестницы и сломал ногу, которая так и не срослась правильно. Врачи несколько раз ломали больную ногу, но ничего не получилось. Хромым он остался на всю жизнь. Став взрослым, Вовка женился на женщине старше себя и уехал жить к ней на родину в деревню под Киев. Детей у него не было.
Средний брат, Юра, после армии пошел учиться в вечернюю школу. Все были очень рады за него. Хоть один из братьев взялся за ум. Мой отец подарил ему ручку с золотым пером, чтоб хорошо учился. Но вскоре Юра учебу бросил и женился, как и его младший брат, на женщине старше себя лет на десять и вдобавок с четырьмя детьми.
Сначала невеста говорила, что детей только двое, а после свадьбы оказалось четверо. Но Юру это не смутило. Свою фамилию он поменял на Смирнова. Такую фамилию носила его новая семья. Жену звали Марина. Она водила трамваи. Зимой особенно тяжело было переводить стрелки. Из-за этого она потеряла детей-близняшек, которые должны были родиться от Юры.
По словам тети Веры, Смирновы жили дружно. Дети называли Юру папой. С виду все было хорошо года три. Неожиданно для всех он покончил с собой – повесился, заперевшись в ванной комнате. Никто так и не знает, что с ним произошло. Без разрешения мамы Юра был похоронен в бабушкиной могиле. Мать потом долгие годы переживала, что рядом с нашей бабушкой лежит самоубийца.
У старшего сына тети Веры – Шуры, жизнь сложилась, как мне кажется, немного удачнее, чем у его братьев и сестры. Он женился на очень милой девушке Зинаиде, с которой вместе работал. Зина была с образованием и заставила мужа учиться. У них родилась девочка.
Я по малолетству не могла понять, почему у трех сестер: Катерины, Веруни и мамы, выросших в одной, очень благополучной и дружной семье, так по-разному сложилась жизнь. Почему у нас в семье все было не так, как у теток?
Приходя к нам каждое воскресенье "отдыхать", Веруня с Катериной без конца ругали своих детей, зятьев и внуков, рассказывая моей матери, что те вытворяют.
Глядя на все это, я клялась себе, что моя семья, когда я вырасту и выйду замуж, будет не такой, как семьи моих родственников, с которыми я впоследствии практически не поддерживала отношения. Поддерживать отношения с такими людьми было невозможно по очень многим причинам. Да я и не считала их своей родней.
ВОСКРЕСЕНЬЯ
Воскресное утро всегда (кроме лета) было посвящено бане. Выбор был таков: Сандуны, баня на улице Правды или, на худой конец, подвал в красных кирпичных домах у Сизарей. Это название привилось с давних пор, когда почти у всех обитателей этого места водились голуби. Было это еще до войны. В войну голубей съели. Осталось одно название.
До Ленинградского проспекта шли пешком по грязной Кочновке. Перед метро мыли обувь в луже с водой. Дальше ехали на метро или троллейбусе, в зависимости от выбора бани.
В бане мы разделялись. Отец уходил в мужское отделение, мылся, конечно, быстрее и потом дожидался нас, наслаждаясь пивом в буфете.
У нас, женщин, дело затягивалось надолго. Я сидела в шайке с водой и играла, пока мылись мама и сестра, потом очередь доходила до меня. После мытья в шайках мы вставали под душ, и это был первый приятный момент в мойке. Вторым приятным моментом был стакан газировки в буфете с длинной очередью. Я бы выпивала и больше, но дело сводилось к стакану. Мать не хотела тратиться. К обеду возвращались домой.
Не представляю, когда моя мать успевала всё сделать по дому при одном выходном дне, с водой из далекой колонки, с печкой, и еще с двумя детьми! И это не всё. Каждое воскресенье к обеду (не известно, когда приготовленному на керосинке или печке), приезжали тетки Вера и Катерина "спасаться" у нас от своих ненавистных зятьев и детей.
Тетка Катя была Ларисиной крёстной. Мама рассказывала, что они с Катериной во время войны окрестили Ларису прямо на дому. Для этого был приглашен поп, который окунул Ларку в таз с водой, а потом она сидела у него на коленях за столом и заплетала длинную бороду в косу. Попу это нравилось. Меня они тоже пытались окрестить, но отец догнал мать и тётку по дороге в церковь и запретил это "безобразие", как он выразился тогда.
Крёстной тетю Катю почему-то звали всё: Лариса, я, мои двоюродные сестры и братья, дети из нашего двора. Сначала я думала, что её просто так зовут. Когда она подходила к нашему дому по переулку, чужие дети с криками: "Крёстная идет!" бросались к нашему дому. У нее в карманах постоянно были конфеты – сосульки, которыми она всех угощала. Может быть, это сыграло особую роль в её вселенском прозвище.
Не было ни одного воскресенья или праздника в нашем доме, который тётки пропустили бы. И эта традиция поддерживалась долгие годы. Даже когда родители уехали работать за границу и мы с Ларисой остались жить одни, наши тётки были постоянным воскресным атрибутом, благо, тогда уже выходным днём была и суббота, которой мы с сестрой могли распоряжаться по своему усмотрению. Летом они приезжали пораньше, и мы всей компанией уходили в Тимирязевский парк, к озеру, и проводили на траве весь день.
У папы был друг и товарищ по работе дядя Дима. Пока он не женился (а произошло это довольно поздно), он был почти таким же частым гостем, как наши тётки. На всех детских фотографиях я у него на руках. Он казался мне красивым и необыкновенно добрым. Я его очень любила и мечтала, чтобы он был моим отцом.
Но всё когда-то кончается. Сердце моё оказалось разбитым: дядя Дима женился на очень молодой и красивой тёте Наде. Ездить к нам он почти перестал. У него самого появилось двое сыновей, а он ведь всегда мечтал о ребенке-девочке, какой была я.
СВЕЖИЕ ЗАНАВЕСКИ, ПИРОГИ И ЁЛКА С МАНДАРИНАМИ
Только Новый год из всех праздников имел для меня особенные запахи. Конечно, почти в каждом доме пахло елкой, но я не об этом. Мой Новый год начинал приближаться в начале осени, когда после отдыха в санатории у Черного моря родители возвращались с полным чемоданом зеленых мандаринов. Чемодан прятался под кровать. Есть мандарины не разрешалось, но нюхать было можно. Я залезала под кровать, приоткрывала чемодан и дышала Новым годом.
Второй запах появлялся примерно за неделю до праздника. Отец покупал ёлку и ставил её в сарай с дровами. Мои интересы перемещались во двор. Теперь я крутилась у сарая и принюхивалась к новому волнующему меня запаху.
Третий запах, который говорил мне, что вот-вот всё и наступит, был запах свежевыстиранных занавесок. Мама сушила тюль на морозе. Мне тогда казалось, что она вносила в дом ворох негнущихся занавесок, сделанных из снежинок. Такой стоял одуряющий запах озона.