В приёмной директора школы уже сидели вдоль стены – двое учеников, знакомых отдалённо, только в лицо, и Танька Жданова – грудастая девица, из девятого "Б" по кличке "Толстуха Трина".
Последним привели моего соседа и друга – Витьку Иванникова. Один следователь остался в приёмной, второй сразу завёл Витьку в кабинет директора.
Потом его увели в учительскую, через коридор напротив.
Школа была экспериментальная, новая, внедрялась "кабинетная" система: на каждый урок мы переходили в другой – "предметный" класс. Они были хорошо оборудованы. Там были даже кинопроекторы – небольшие, для показа учебных фильмов, с громким названием – "Украина".
Похоже, крепкие дяденьки не хотели, чтобы мы были все вместе, и что-то от нас скрывали. Я сидел в томительном ожидании. Очень хотелось пить и в туалет.
Причем – одновременно. Напала вдруг сонливость, зевота сводила скулы, но я гасил в себе этот скуловорот, от чего появлялись непрошеные слёзы.
Наконец дошла очередь до меня.
Алексей Иванович Берёзкин, наш директор, сидел в сторонке, за его столом – незнакомый мужчина. Моложавый, с колючим взглядом, в сером пиджаке, светлой рубахе. Он тотчас же опустил голову, что-то высмотрел в бумагах на столе – "склюнул" мгновенно взглядом.
Опрокинутым блюдцем мелькнула небольшая лысинка на макушке – и мне стало тоскливо.
– Почему-то бывает так, что незначительная на первый взгляд деталь или случайно выхваченный взглядом фрагмент, мгновенно убеждает в самом дурном и нежелательном.
Как же моя фантазия раньше не подсказала о последствиях, если делать что-то запрещённое или опасное. Как точно я это понял, но только – сейчас.
– А теперь – рассказывайте, как вы сделали передатчик, из чего? Есть ли у вас – сообщники? Подумайте – хорошенько и расскажите нам… Честно и по порядку. А, мы это всё запишем в протокол. Как он у вас – характеризуется? – повернулся "лысик" к директору.
– Учится неплохо, но неровно. Немнго балуется… иногда. Знаете – ребёнок.
Следователь вновь глянул в бумаги, блеснул влажной лужицей лысины, покачал укоризненно головой.
Мне шёл пятнадцатый год.
Алексея Ивановича уважали – он был фронтовик, воевал в пехоте, прошёл Сталинград…
Что-то киношное было в происходящем, но слишком серьёзное, чтобы посмеяться. Однако я горячим толчком в самое сердце оценил краткую характеристику, данную мне.
Если бы после этого меня отпустили, я бы помчался домой, похвалился бы отцу…
Передатчик у меня – был. Накануне вечером, я выходил в эфир. Позывной – "Камо". Новость про "кукурузник" узнал на средних волнах от "Жорика".
Такой позывной был у незнакомого передатчика, но голос явно девчачий. Я мгновенно понял, что это – Танька, но не знал, что отвечать и с чего начать. Говорить правду – не хотелось.
По школе циркулировали слухи, что несколько человек подпольно выходят в эфир, говорят открытым текстом, меняют место выхода, но друг друга не знают. Конспирация! Кроме меня и Витьки. Мы знали друг друга с первого класса. Он-то и подбил меня на это.
Но сейчас это было неважно.
Он всерьёз увлекался радио, ходил в кружок и почитывал журналы "Юный техник" и "Радио". Собственно передатчик – нехитрое устройство, главной деталью которого была лампа, со сложным, длинным набором цифр и букв, звучавшим таинственно и непонятно – 6П3С.
Именно она была главной деталью в кинопроекторе. Поэтому первой под проверку и попала наша школа. Тем более, что в кабинете биологии лампы в проекторе – не оказалось.
Вопросы ставились точно и тонко, и я готов уже был рассказать про свою "установку", про то, что самолёт – не моих рук дело, мы просто слушали музыку, трепались про уроки, школу, девчонок, но что-то останавливало. Может быть, мысль о том, что следом потянутся другие вопросы – про Витьку, про пацанов. Быть – "предателем" мне не хотелось. Я готов был пойти в камеру, мужественно переносить пытки, лишения-истязания, но только не это!
Быть таким, как революционер Камо!
Подключаешься к радиоле и просто-таки видишь огромное пространство. Я нелегально в эфире, я – "Камо", кто меня слышит? Приём, приём!
Сколько героической чепухи было в моей тогдашней голове!
– Ну, что ж, – посуровел следователь, – придётся проехать с нами. Зря – отпираетесь, всё очень серьёзно, могли погибнуть люди. Вы – хоть это-то понимаете? Я кивал согласно головой и обречённо – молчал.
Вчера после сеанса я выдернул провода из радиоприёмника и оставил передатчик на веранде, на подоконнике, за занавеской. Всё – было ясно – очень скоро на меня наденут наручники и посадят в тюрьму.
Меня и Витьку повезли в милицейском "бобике".
Не важно – как и куда, но необходимо было срочно исчезнуть, улететь, раствориться в воздухе и умчаться юрким сквознячком, обратиться в пыль на грязном полу – "бобика"…Только чтобы не осталось даже лёгкой тени моего… нашего присутствия за окном "в клеточку".
Да – разве это было реально!
– Нас сейчас отвезут – в тюрьму? – спросил я.
– Ты вообще заткнись, если тебя не просят! – неожиданно закричал Витька, и я понял – это сигнал, чтобы я помалкивал.
Однако нас привезли к моему дому. Витька жил немного дальше, в конце улицы, почти у реки.
Доехали мы мгновенно, хотя мне показалось – пылили не меньше часа! Так странно не соединялись время, желания и реальность.
Водитель остался караулить Витьку. Вошли в дом. Я первым делом глянул скоренько на подоконник. Он был пуст. Я ничего не понимал. Ведь вчера я его там точно оставил. Родители смотрели телевизор, я вышел в эфир. Потом сразу легли спать. Рано утром они ушли на работу, я помчался в школу, дом закрывал – я сам.
Даже сейчас я точно и чётко представил, что передатчик – был!
Корявая самоделка, лампа в центре поблёскивает тёмным стеклом, островерхим цилиндриком, таинственной спиралькой – и всё это очень приметно, в белом проёме окна. Трудно не заметить или не понять, проходя мимо, есть ли она – там.
Вдвоём они быстро проверили только им понятные места, где могло быть что-то припрятано. Открыли заднюю крышку приёмника, увидели толстый слой пыли, и я так порадовался в душе, что не послушался маму и не убрал её пылесосом.
– Ну, что же, – извините за вынужденное вторжение, – следователь чуть-чуть подобрел глазами. Служба! И дело – архи серьёзное!
Они уехали. Я долго сидел и не мог двинуться с места. Странная апатия напала вдруг на меня. Потом перерыл весь дом. Лихорадочно, но стараясь сложить всё точно в прежнем порядке.
Передатчика не было. То есть – как будто его и не было вообще!
В школу я уже не пошёл. Выглянул на улицу. "Бобик" всё еще стоял у Витькиного дома. Я – вернулся. Сел у окна. Время тянулось неумолимо.
Они проехали мимо, и я побежал проверить – как прошёл обыск у него.
Дом был закрыт. Я присел на крыльцо. Калитка бесшумно приоткрылась. Странного вида мужчина смотрел на меня в упор, не моргая. Глаза карие, покрасневшие. Так длилось краткое мгновение. Он круто развернулся и бесшумно исчез. Я боялся пошевелиться, подойти к калитке.
Потом просто заставил себя встать и сделать несколько шагов. Громко её захлопнул, задвинул щеколду. Перевёл дух.
Узкие ладошки сухих листьев в последний раз прятали внутри красный свет солнца. Схема яблоневых веток была простой и понятной. Страшное, испугавшее и, только что нависавшее глыбой надо мной, родителями, всем тем, что было так дорого и важно – исчезало мучительно, медленно, нехотя, но не уходило совсем.
– Разные ветки вырастают из одного ствола. Какие-то засохнут, их спилят, сожгут. За это время вырастут другие, – подумал я.
И остро понял, что голоден. Сорвал румяное яблоко, откусил бочок, задохнулся от обилия сока. Вкусного, но с кислинкой. Разжевал коричневую косточку:
– "В косточках есть незначительное количество синильной кислоты". – Я был горько рад тому, что вспомнил этот урок химии.
Мне захотелось съесть столько яблок, чтобы прилечь на крыльцо и тихо уснуть. Навсегда.
Родителям я ничего не сказал, но любопытство было испепеляющим – куда же всё-таки подевался передатчик?
Вскоре прошел показательный суд. Оказывается, в городе было много таких "самопальных" передатчиков. Кто-то отделался штрафом, кто-то – условно, кто-то получил серьёзные сроки.
Витька – больше всех: полтора года. Статья 206-я Уголовного кодекса РФ.
Срок был бы ещё больше, но не было доказано, что преступление совершалось им совместно с двумя или более лицами, в составе – группы. Так сказали после суда, на встрече с представителем прокуратуры у нас – на общешкольном собрании.
Мне это показалось тогда огромным сроком!
Наступили сильные холода. Белый снег не примирял меня с произошедшим совсем недавно. Всё было пресно, пусто, и тянулось бесконечно студёным не уютом зимы.
После школы я машинально приходил домой, переодевался, приносил дрова и растапливал печку. Однажды между стенкой дровяника и поленницей нашёл свой передатчик. Он был без лампы, корпус исковеркан – по нему ударили топором.
Просто кусок железа, немым укором. Бессмысленный и страшный, напомнивший о прежних переживаниях.
Вечером я рассказал о своей находке – отцу.
– Это я его – уничтожил. Помнишь, я строил туалет и в углу веранды стоял новенький унитаз?
– Конечно, помню.
– Вот – перед работой я и перепрятал – твой… "вражеский передатчик". Сунул – под крышку новенького унитаза… товарищ… "Камо"!