Внук приезжает. Спрашивает, а кто здесь жил раньше? Я возьми да скажи – богатые жили, кулаки зажиточные. И он решил, что они спрятали в огороде золото. Подарил ему зять аппарат. Вот он приезжает, сразу надевает наушники, ходит по огороду, возле речки, дома пустые проверяет. Лёгкого счастья ищет. Молчком уезжает. Расстроенный, что какие-то куски отыскал, от трактора железная ерунда, а клад не находится. Провожаю его, думаю, может, закопать ему мелочь по краю грядок, пусть порадуется внучек.
Хоть бы привёз кто какого-нибудь пенсионера путёвого, всё в хозяйстве помощь была бы. Одна из сил выбиваюсь. Молодая была, замуж вышла, всё надо погладить после стирки. Своё, детское, все уголочки разглажу. Нормальная была? А счас постирала, сложила и одела.
Отца уже двадцать лет нет, а соседка всё ходит, ругается, требует вернуть ей часть огорода, мол, взял он лишний кусок у них. Бери! Сколько надо – бери! Я всё равно не в состоянии обработать весь огород. Так она опять что-то выдумает, идёт скандалить за любую чепуху. Уже сил нет с ней бороться. Она если не поругается, ходит больная весь день.
На меже растёт лебеда, кричит на всю улицу, чтобы я пошла сегодня и убрала, нечего сорняк разводить. Она мне командует! Это мой огород, говорю ей. Выращиваю специально семена лебеды и на следующий год засею весь огород лебедой! Это мои проблемы. Я её буду сдавать. Лебеду. На экспорт. За валюту. Она грозится – вырублю. Вырубай! Но там будет пастись моя коза, не вздумай вырубать.
А у меня было кольцо обручальное, девять граммов. Сняла, положила в сервант, в чашечку. Муж сел пьянствовать с соседом. Чашечки взял, сели за журнальный столик. Соседка зашла. Мужа пьяного забрала. Уже спать собрались. Кинулась, здесь же кольцо было! Бегом к ней. Спрашиваю, кольцо не видела? – Нет! Потом моя дочь говорит, у соседкиной дочери твоё кольцо на пальце.
Рано он умер. Сильно пил в последнее время.
Родилась в деревне. И в неё же вернулась. Как-то привычней. Хотя и жизнь не сдобные пироги. Дояркой работала, техникум закончила – бухгалтером. Землю за паи раздали, колхозную. Кто опять на коне? Кто был в правлении. Те же, что и раньше. Счас магазины их, кафе пооткрывали. Опять празднуют!
Вот где оно сладко – при власти!
В том году посадила мало чеснока. Был по тридцать пять рублей килограмм. Дорого было, хорошо. Подъехал такой, узкоглазый. Китаец, чи кореец? Поймёшь их. Спрашивает, почём? Тридцать пять. А если оптом, по тридцать отдашь? Ну, шо, не могу я торговаться. Забирай. Сколько в одной сетке? Десять килограмм. Одну сважил. Остальные и не стал даже важить. В машину закидал.
Ну, думаю, счас даст газу и уедет. Где его буду искать? Опять старуху надурят. Думаю, расплатись, потом грузи. Но – молчу. А они в пикап побросали. И шо? Я его буду догонять, если шо? Нет. Расплатились, уехали. Не подвёл китаец! Всё сдала, денег заработала. В этом году решила, посажу много, а принимают по восемь рублей! По пять даже есть.
Делала эксперимент, садила чеснок редко. Редко, редко. Так он вот какой большущий вырос. С кулак. В этом году он ничего не стоит. Дочь говорит, подожди, к осени дороже будет. Говорят, вывозили за границу, а счас запретили. Почему? Не знаю. Чистый, на навозе вырос! А цена смешная. Чёрта воно сдалося? Здоровье угробила, а вышел пшик.
Надо за козой идти. Вечереет. Пошла на неделю в больницу. Козе дважды в день зерна, по пол-литровой кружке. Дочь насыпала ей полный таз, коза объелась. Пришла, лежит, не подоить. Три дня молчала, бока раздулись, не пила, не ела. Думала, сдохнет козочка моя ласковая. Ветеринар говорит, ходите с ней больше. Думаю, шо я днём с козой по деревне, как дурочка. Встану ночью и с ней – тудым-сюдым, тудым-сюдым, хожу по дороге. К вечеру третьего дня попила она водички. Идёт коза рогатая, идёт коза бодатая… идёт коза поддатая! Так вот, находились с ней вдвоём.
Гуси пришли. Вон, домой просятся. А! Опять пришли. Что вы от меня хотите? Куры пищат, утки. Всем есть охота. На пенсию не выжить. Арендатор полторы тонны зерна на пай выдаст, сто килограмм семечек подсолнуха. Разве проживёшь? Год целый, до нового урожая.
Базарчик завёлся. Всякое там барахло привозят. Я к ним устроилась. Зимой меньше работы в селе. Жить-то как-то надо.
Работал у нас охранник. Сейф был, хозяйка там деньги собирала. Разлаживала по тысячам. Дома проверяет – не хватает! Там сто, там сто. Пересчитывает, резиночкой перевязывает. Ей говорят, неправильно считаешь. Она отвечает, не может быть такого. А ко мне приходит охранник, просит денег взаймы. Полтыщи. Я уже потом сообразила, где бы он взял, чтобы отдать? Он в киоск сходит, сотню разменяет. А она взяла, все деньги пометила. Я ей говорю, давайте все номера перепишем. Днём. А он, как счас помню, взял у меня пятьдесят рублей. Он бегал к игральным автоматам, постоянно.
Я ему даю пятьдесят. Утром он приходит, сотню можете разменять? Я говорю, могу. Он мне даёт сотню. Хозяйка приходит. Я ей говорю, поймала вора, шо будем делать дальше? Она собирает собрание. Он догадался. Пошёл к речке, выкинул ключ от сейфа.
Она собрала охрану, четыре человека. Признавайтесь, кто вор. Он говорит, это я. Признался. Да! Она ключ в сейфе оставляла. Сама по рынку пойдёт, туда-сюда, а он отпечаток изготовил, заказал ещё один ключ. Представляешь! А отец этого вора был начальник местной милиции. Какое имела право его уволить! Она говорит, вы что хотите, чтобы я заявление на вашего сына написала? Выгнали его. Додумался. Молодой хлопец, не женатый. И то она не сразу это заметила. Он же два года работал, и всё время бегал к этим лохотронам.
Я тогда тоже ж подхватилась. Позарилась на лёгкую жизь. В киоске уже работала. Сижу, а ну, думаю, дай и я попробую. Кинула пятьдесят копеек, сто рублей выиграла. И мне по пятьдесят копеек гору как навалило! В две жмени не взять. Грохот, сыпляться, как прорва! Ещё пятьдесят копеек бросила. Снова выигрыш – пятьдесят рублей. Это же вобще! Сто пятьдесят рублей с рубля выиграть. Потом все эти монеты, шо выиграла, побросала. Ушли. Ну, думаю, возьму с пенсии десятку, шобы вернуть эти деньги. Нет! Ну, ещё десятку. Нет! И так снова. Нет! И всю пенсию проиграла! И даже не заметила, как всё у меня вытянул этот лохотрон.
И я после этого перестала играть. Сам жешь не видишь, как ты к этому идёшь. Слепой становишься. А там такие люди проигрывали! Приезжали на новой машине, с "нуля", дома, квартиры залаживали. А что этот, который карты сдаёт? У него зарплата пять тыщ в месяц. Я ему, тихонько так, конечно, ты с кем-нибудь сговоришься и есть деньги? Такие деньги небольшие ж у тебя. А он мне говорит, эх, тётка, придут серьёзные дяди, с небольшим чемоданчиком, подключат тебя к нему, и пойдёшь потом продавать всё шо есть – и дом, и тачку, и всё на свете, лишь бы жизь оставили.
Ночь как-то сразу наступила. Темно.
Женщина пошла в избу. Кормит мать. Укладывает её в кровать, что-то говорит тихо, как ребёнку.
Старуха слушает молча. Потом:
– Вася меня очень любил, – говорит вдруг, – я прожила с ним счастливую жизь.
– И меня. Как отец, меня никто не любил, – говорит дочь.
Тихо поплакали.
Дочь ушла в большую комнату, легла.
Запоздалый тяжёлый грузовик проехал в город, зерно повёз. Высветил с дороги, сквозь тюль, низкую хату, пробежал по потолку.
В углу, на комоде, большой портрет отца в простой раме. Чёрно-белый.
Лицо круглое, глаза большие, пытливые и светлые, лоб высокий. В пиджаке, рубаха простая застёгнута на все пуговки.
Этот угол просел сильно. Будто вынули из дома "угловой" камень в основании. И он сильно накренился.
По всей улице семьдесят три дома пустуют. Четверть села.
"Медовый месяц"
Обычно этот маршрут проезжали на машине.
Серебристый "СААБ".
Коттеджи опрятные, декоративные, почти игрушечные.
Они мчатся мимо, настроение хорошее.
Такой привычный здесь пейзаж с дождём. Если свыкнуться, понимаешь – в этом есть что-то философское, тест на выносливость и терпеливость.
Погода в течение дня меняется несколько раз, но обязательно присутствует дождь.
Исключения – сродни аномалии.
Здесь дождь мелкий, водяной пылью, невидимой из окна, и когда выходишь на улицу, очень быстро промокаешь насквозь.
"Нет плохой погоды, бывает неудачная одежда". Английская поговорка. Трудно предугадать одежду на капризы погоды.
Шумно и долго они одеваются утром.
В выходные дни всей семьёй, после завтрака, едут в Хофт или Портмарнок.
Потом гуляют вдоль линии прибоя. Почти не разговаривают. Дышат, наслаждаются прогулкой. Дождь прогулке не помеха.
Возле яхт-клуба кормят мелкой рыбёшкой нерпу. Она фыркает, топорщит усы из тонкой светлой проволоки, надолго исчезает в тёмной воде. Всплывает неожиданно, вращается. Лоснится от влаги.
Работает на публику.
Дети смеются.
Бок нерпы рассечён глубокой траншеей шрама. Можно лишь гадать о причинах ранения, и от этого её, одинокую, особенно жалко.
Идут в ресторанчик. Руки пахнут рыбой. Всё заполнено морем.
Обедают.
– Ма’салс, ма’салс! – требует внучка.
Приносят большую тарелку. Устрицы в белом соусе. Заказывают рыбу. Море подсказывает выбор.
Ресторанчик старый. Стены обшиты тёмно-вишнёвыми панелями из дерева. Сумеречно, уютно и шумно. Посетителей много.
Сразу за окном, куда ни глянь, серое, спокойное море. Двигается, живёт.
Умиротворённые, усталые и сонные от свежего воздуха, прогулки, вкусной еды, возвращаются домой.
Ещё одна неделя закончилась.
Дочь, зять и внучка сейчас отдыхают в Италии. В горах.
Заполнили холодильник продуктами и улетели в Тоскану. На две недели.