– Так нет же! Не дам я робят в обиду! – вскрикнула Лена, вскакивая на ноги. Она сдернула с вешалки жакетку, накинула ее на плечи и выбежала из комнаты. Торопливые ее шаги послышались где-то у самого окна. Вернулась она вскоре. Пришла чуть смущенная, очевидно, стыдясь своего взрыва:
– Кончился хлеб-то. Ребята уж от своего отрезали, – и выложила на стол половину пышного каравая с румяной корочкой. – Говорят, чего Ленька впереди нас не встал, получил бы…
Кроме хлеба Лена принесла селедку, повидла к чаю и для детишек кисть винограда. То-то Ленька был рад гостинцу, буквально смаковал каждую ягодку. Видно, не часто перепадало ему такое лакомство.
– А это Линке оставлю, – и он мужественно отодвинул от себя большую часть кисти.
Селедка с горячей картошкой казалась очень вкусной, и чай после нее мы пили чашку за чашкой. В комнате стало жарко. Лена вытирала потное, раскрасневшееся лицо и уже более спокойно рассказывала о себе. Работала она с топографами, носила рейку. Работа сама по себе была несложной, но утомительной. Целый день в любую погоду: на солнце, на ветру, в мороз.
– Трудно, да что поделаешь… Вот в город бы надо съездить, сапожки Леониду купить, да не знаю, когда и выберусь.
– Мама, я и без сапог обойдусь. Ты себе купи!
– Ладно, помолчи…
Подумав немного, Лена вздохнула:
– Нет, в это воскресенье, видно, опять не придется в город поехать – картошки надо на зиму запасти… Уж, видно, Леня, мы тебе сапоги из той получки купим… А? – Лена виновато смотрела на сына.
– Да ладно, мамка, – с грубоватой нежностью отвечал Леня. – Сказано, обойдусь!
После чая мы долго сумерничали, тихонько разговаривая обо всем, вспоминали дом, бабушек, говорили о моих родителях, о тетках – сестрах Лены, о которых она почти ничего не знала, так как не переписывалась с ними. Елена сидела, покачивая зыбку с дочерью. И она, и я вздрогнули, когда в сенях послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и молодой женский голос сказал с порога:
– Здорово живете! Чего в потемках сидите? Я уж думала, что и дома-то никого нет!
– Проходи, садись, Клаша.
– Некогда рассиживаться-то! в клуб новую картину привезли, после лекции крутить будут! Пошли, Лена!
– Да, куда я, Кланя, от своих-то пойду?
– А-а-а, вечно ты так! Вдругорядь и заходить не буду! – Клавдия ушла, а мы, поговорив еще немного, легли спать.
Утром я проснулась от голосов за дверью, от лязга разбираемых рабочими лопат. Но скоро все стихло, рабочие ушли, и тогда в наступившей тишине отчетливо прозвучал низкий мужской голос:
– Ну, так как, Лена, порешим?
– А чего решать-то? Я давно тебе сказала, что не будет этого.
– Лена!
– Чего, Лена? Уйди, не вяжись!
Слышно было, как за дверью упало, звякнуло ведро. Похоже было, что за дверью шла борьба.
– Не хочу я! Слышь, отпусти!
В комнату Лена вошла красная. Лицо ее было сердито, платок съехал с головы. Она сняла его и, взяв шпильки в рот, стала туго скручивать на затылке косу.
Прошло много лет с этого утра, а передо мною так и стояло это сердитое лицо Лены, туго скручивавшей косу. Из редких писем ее я знала, что перебралась она жить в Магнитогорск и работает комендантом рабочего общежития. После окончания университета я решила навестить ее, тем более что работать мне предстояло в Троицке, рядом.
– Вот когда снова довелось повидаться-то, Нина! – встретила меня Лена, вытирая увлажнившиеся глаза. – Сколько лет мы не виделись? Пять!? Ой-ей-ей! Как время-то бежит! А я еще утром вспоминала про тебя. И что-то так на сердце вскипело. Думаю, надо съездить повидать Нину, ты ведь в Троицке жить будешь, это от нас совсем близко. Ой, да что это мы в коридоре стоим! Пойдем ко мне. Я ведь тут в общежитии-то сама себе хозяйка. У меня и комната есть…
Мы пошли по длинному коридору, где все еще было свежо от недавней покраски. Лена придирчиво глядела по сторонам. Вот легко нагнувшись, она подняла с полу бумажку, поправила коврик, лежавший перед дверью, отодвинула ногой плевательницу, стоявшую не на месте. Двигалась она легко, плавно, несмотря на полноту. Да и была эта полнота ее полнотой здоровой женщины, привыкшей к физическому труду.
За одной из дверей слышался топот ног, отбивающих чечетку. Лена постучала в дверь, крикнула:
– Потише, ребята! – и точно извиняясь за того, кто отплясывал за дверью, добавила:
– Молодые, силы-то девать некуда. Да и получка сегодня…
Мы, было, пошли дальше, но дверь, в которую постучала Лена, открылась, и Лену окликнули:
– Елена Митрофановна! – Лена остановилась. Парень в голубой, вылинявшей майке, со спутанными волосами подошел к нам. Похоже было на то, что он пьян.
– Елена Митрофановна! Я извиняюсь… – качнулся он в мою сторону, – там ребята пришли. Ну, и все такое прочее… Может быть, не побрезгуете? Одну рюмочку. За компанию… – рот парня растянулся в блаженной улыбке.
– Вот я тебе покажу "за компанию!". А кто слово давал?
– Елена Митрофановна-а, – умоляюще тянул парень.
– А матери деньги, небось, не отправил?
– Отправил! – обрадовавшись, сказал парень. – Вот и квитанция… – Он пошарил в карманах брюк и вытащил смятую квитанцию: – Вот! – хлопнул по ней рукой.
– А остальные где?!
– В кармане!
– Гони их сюда!
Парень послушно принялся выворачивать карманы, извлекая деньги. Лена деловито пересчитала их, отделила две бумажки:
– Вот это тебе на еду, остальные на книжку положишь. В тот выходной костюм пойдем покупать. Понятно?
– Понятно.
– Ну, а теперь иди. Деньги возьмешь завтра у меня, как протрезвишься…
– Ловко, Лена, ты ими командуешь, – заметила я, когда парень, оторопело поморгав глазами, пошел к себе.
– А иначе нельзя. Парни молодые, за ними глаз да глаз нужен. Иной спустит получку за два дня, а на самом рубаха истлела. За отцом, за матерью жили, деньгам счета не знали…
Придя к себе в комнату, Лена пересчитала деньги и, сделав какую-то отметку в тетрадке, положила их под гипсовую кошку на комоде. Кроме комода в комнате Лены стояла деревянная кровать, под пикейным одеялом, с горой неизменных подушек под легкой тюлевой накидкой, полированный гардероб, с зеркальной изнутри дверкой, несколько "венских" стульев с гнутыми спинками и даже мягкое кресло. Да, комната Лены совсем не походила на ту каморку в землянке, в которой она жила пять лет тому назад.
– Лена! А где же твои ребята? – спросила я. – Лине-то, наверное, лет шесть теперь? А Лене двенадцать?
– А я их всех на лето раскидала! – смеясь, ответила Лена. – Лину с садиком вывезли на дачу, а Леонид аж в Артеке. Учится он у меня хорошо, "отличник", вот и отправили по путевке…
В дверь раздался дробный нетерпеливый стук, и в комнату ворвалась девушка. Худенькие ключицы ее так ходуном и ходили в вырезе платья.
– Елена Митрофановна! – еле переводя дух, выпалила она, – Какое одеяло покупать? Сатиновое или атласное?
– Да ну тебя! – рассердилась Лена. – Вечно ты так… Я думала, стряслось что…
– Так ведь магазины же вот-вот закроются…
– Ладно. Сколько денег собрали?
– Много. Хватит и на атласное.
– Так атласное и купите. Не на один год берете!
– Спасибо, Елена Митрофановна! – девушка так же стремительно, как и ворвалась, выбежала из комнаты.
– Понежнее цветом берите! – крикнула ей вдогонку Лена.
– Ладно-о-о! – донеслось из коридора.
– Девчонку завтра из роддома выписывают. А парню трын-трава. Нашкодил и – в сторону. Да, ладно, девчонки сложились, на приданое собрали, а то и завернуть не во что было бы ребенка… Беда мне с этими девчонками, чуть что – ко мне: "Помоги, Елена Митрофановна!" А я что? Я, может, и в своих-то делах запуталась.
В словах Лена был какой-то намек, и она, точно испугавшись этого, поспешно проговорила:
– Ты, Нина, посиди маленько одна… Я в гастроном сбегаю…
Я запротестовала, но Лена и слышать ничего не хотела:
– Чай, угостить мне тебя охота. Столько лет не виделись…
Вернулась она очень скоро, очевидно, гастроном был где-то рядом, да и шла она быстро: лицо ее разгорелось, темные глаза оживленно блестели.
– Ну, вот, – выложила она на стол покупки, – теперь можно и чайку попить!
– А это еще зачем? Лена! – укоризненно заметила я, увидев на столе среди покупок и бутылку портвейна.
– А-а! Побалуемся маленько, – махнув рукой и озорно блеснув глазами, ответила она. – Что нам? Ответ держать перед кем-то, что ли? А вот и самовар готов! – Лена поставила на стол электрический самовар.
– Оно, конечно, из настоящего самовара чай все же повкуснее будет, да где там с ним возиться! То ли дело, воткнул в стену вилку и никакой тебе мороки! Что ни говори Нина, а женщине теперь легче. Возьми тот же хлеб. Нынче и деревня забыла, как печь его. Пошел в магазин, да и купи, какой хочешь. Помню, еще девчонкой была, мама, бывало, скажет: "Ребята! Да вы поменьше ешьте хлебушка-то. Сил моих нет! Третью квашню на неделе ставлю!".
Лена засмеялась и живо напомнила нашу прежнюю Лену. Вообще, она на редкость хорошо сохранилась. Так же нежна кожа на лице, по-прежнему легкие веснушки проступали на ней. Рыжеватая коса, казалось, стала еще толще. Пожалуй, только излишняя полнота делала ее старше, да во всем облике появилась спокойная уверенность в себе.
– Ой, да что это я тебя баснями-то кормлю! – спохватилась Лена. – Давай, Нина, выпьем за встречу нашу!
Она пододвинула мне рюмку, выпила и сама, но тут же помотала головой от отвращения: