Манная каша с узбекским колоритом
Дело было в армии в начале 80-х годов. О чем постоянно думают солдаты на службе? О доме, само собой. А еще все время хотелось есть и спать. Желательно как дома. Но эти радости – не для новобранцев. Но вот, когда армейская служба сделала виток на второй год и мы перешли в разряд "черпаков" с соответствующими разряду послаблениями, мысль о празднике желудка стала куда более реальной. А кто такие солдаты? Да вчерашние школьники. По существу, совсем еще недавние дети, не отвыкшие от вкуса детских лакомств.
К чему это я? Да к тому, что захотелось нам, солдатам, манной каши. Ну помните, в детстве нас ею пичкали. В ней еще комочки слипшиеся были. Из-за них-то эту кашу дети и не любили. Ну так это в детстве… А тут – армия. И манной кашей не то что не кормят – ею даже и не пахнет. Именно поэтому возникшая вдруг идея о каше была моментально подхвачена несколькими солдатами. Эта нехитрая кашка казалась тогда каким-то изысканным яством из далекой мирной жизни. Быстренько сложилась и "инициативная группа", организовавшая закупку продуктов. И манку, и молоко – все отнесли на кухню, сдали с рук на руки повару. Повар – такой же солдат-срочник, как и мы, хороший парень Сахатмурадов из Узбекистана. Правда, оказалось, что сам он лично с манной кашей не знаком – не кормили его этим лакомством узбекские родители. Спросил только, как ее, эту манку-то, варить. И сказал, что после отбоя можем незаметно подтягиваться к кухне.
И вот после отбоя целая стая вечно голодных солдат не замедлила появиться на кухне. Не опоздал никто! Гордый Сахатмурадов поставил на стол бачок и открыл крышку. Первые счастливцы уже схватились за ложки и… как-то не решились запустить их внутрь. Вместо оживления наблюдался едва ли не ступор: в каше явно были видны какие-то инородные вкрапления. Свет на кухне был приглушенным, и мы склонили головы над баком, пытаясь понять, что это такое. Молчание затянулось. Первым не выдержал повар.
– Вы что, кашу никогда не видели? – возмутился он наконец.
– Что это? – спросили мы почти хором и ткнули пальцами в инородные тела.
– Как что? Мясо, конечно! Какая каша без мяса? Вы плов ели? Какой плов без мяса? Ешьте, неблагодарные!
Мы молча съели кашу… манную… с мясом…Не пропадать же продуктам. С тех пор я эту кашу почему-то не ем. Может, мяса в ней не хватает? А может, тех далеких армейских воспоминаний? Пожалуй, воспоминаний…
Матерью поклянись!
В закрытом мужском коллективе, будь то зона или армия, очень щепетильно относятся к произнесенным словам. Нельзя просто взять и сказать, а потом не ответить за "базар". Дело было в армии. Один парень из нашего призыва пошел в увольнение и вернулся пьяным. Причем настолько, что это было видно невооруженным взглядом. И попался на глаза офицеру – дежурному по части. И тот стал его отчитывать за проступок. Но солдат уперся: дескать, никакой я не пьяный, а ваши подозрения – это подлая инсинуация. Всем было интересно, чем же закончится спор. Подтянулись любопытные. Стоят, следят за развитием событий. И тут дежурный по части запальчиво сказал:
– Поклянись матерью, что не пьян!
Конечно, нет в воинском уставе такого метода получения истины. Но, видно, допекла офицера наглость вернувшегося из увольнения. И солдат в присутствии столпившихся сослуживцев поклялся именем своей матери, что он трезвый. К моему удивлению, никаких репрессий со стороны офицера не последовало. Он молча повернулся и ушел. Никто из солдат, стоявших рядом, тоже ничего не сказал "герою". Ему с того дня вообще мало что говорили. Служили рядом с ним, как с пустотой.
Вот так одной ложной клятвой он обрушил свой авторитет. Был солдат, да спекся. Был мужчина, да весь вышел. Был чей-то сын, а стал сукин кот.
Житнички
Отгремела война. Небо над землей стало прозрачнее, а солнце пекло уже по-летнему. И казалось, что теперь-то мы заживем как следует. Но для начала надо было вернуться домой. И потянулись демобилизованные бывшие солдаты в родные деревни да города. Путь одного из них пролегал через Рязанскую область. Зашел он под вечер в какую-то уцелевшую избу и попросился на ночлег. Кто же откажет воину, возвращающемуся домой после такой войны? Хозяйка быстро поставила на стол чугунок с похлебкой и тарелкой. Дала черпак и сказала: "Давай, солдатик, не стесняйся. Накладывай сколько хочешь".
В избе было не очень светло, поэтому солдат не разглядел, что за варево в чугунке. Стал помешивать половником, а хозяйка ему и говорит: "Ты поглубже черпай, там житнички". Пригляделся солдат, а в половнике – мышки. Вареные. Голодное было время. Люди ели все, что могли добыть в разоренных войной полях. Отказался солдат от угощения. Но тот чугунок с житничками вспоминался ему еще долго.
Дедова история. И Победа тоже дедова. Чтобы нам не довелось есть такую похлебку.
Стой, кто идет?
Вторая половина срочной службы прошла на военном аэродроме в Нивенском, недалеко от Калининграда. Я был стрелком роты охраны и большую часть своего служивого времени проводил в карауле. Отдельное спасибо тому начальнику, который для караулки выделил на пол белый линолеум. Это чтобы служба медом не казалась. В армии часто многие вещи делались так, чтобы солдат по достоинству почувствовал все тяготы и лишения, о которых говорилось в воинском уставе. Поэтому по караульному помещению солдаты передвигались, как правило, вдоль стен. Исключение было сделано лишь для начальника караула. Он мог ходить как ферзь, в любом направлении.
Территория аэродрома большая, поэтому на посты развозили на машине. Иначе смена караула длилась бы около часа. Водитель – такой же солдат, как и мы. Это первогодки при приближении машины обязаны кричать: "Стой, кто идет?" Как и требовалось по уставу. А мы уже были "стариками", познавшими службу. И значит, научились обходить ненужные условности и формальности. Машина со сменой караула подъезжала к посту. Из нее молча выпрыгивал заступающий на пост, а отстоявший два часа так же молча забирался в кузов. Без лишней суеты и цитирования устава караульной службы. Впрочем, если в кабине рядом с водителем сидел проверяющий или начальник караула, то все исправно кричали все, что положено по уставу. А откуда знали, что в кабине проверяющий? Ведь инспектируют, как правило, по ночам. Да все очень просто. Если едет проверка, то водитель включал подфарники. И на посту издалека видно, что молча запрыгнуть в кузов не получится. Придется все делать по уставу.
"Стой, кто идет? Начальник караула – ко мне, остальные на месте! Остальным продолжать движение!" Уж более тридцати лет прошло, а я до сих пор помню эти команды. Впрочем, как и номер своего автомата.
Анатолий Кольцов, современный мужчина, трижды папа, дважды дед.
Нам не пришлось пожить при коммунизме.
Да мы и не жалеем ни о чем.
Ведь есть присяга, данная Отчизне.
Два года юности и дембельский альбом.
Разговор о моде
История домашней одежды
"Мама приходит с работы,
Мама снимает боты…"
Эдуард Успенский.
Возвращаясь с работы, люди стараются переодеться в более удобную одежду. Потому что на работе испокон веков существовал дресс-код. Ведь там ты пожарный, военный, руководитель, пекарь… И любая деятельность предполагает, что человек должен визуально выделяться среди представителей других профессий, а также среди сотрудников своего коллектива. У военных это знаки различия, погоны. У представителей других трудовых коллективов – высота колпака у шеф-повара, качество костюма у руководителя отдела, цвет каски у строителей…
Согласно Табели о рангах, введенной Петром I в 1722 году, все чиновники должны были носить мундиры. И с первого же взгляда на человека становилось ясно, к какой государственной службе он имеет отношение и какой пост там занимает. Это позволило нивелировать социальные, а также национальные различия. И представить российских чиновников как полноправных членов европейского сообщества (государства). Пренебрежительное отношение к мундиру могло дорого стоить его хозяину. Описан случай, когда Николай I уволил лакея свой сестры, великой княгини Марии Павловны, за то, что тот вышел на улицу в замусоленной ливрее. Форменная одежда сохранялась в России вплоть до 1917 года. Хотя кожанки чекистов и комиссаров – это та же форма, позволявшая выделяться среди народных масс.
Иногда эта казенная одежда так срасталась с ее обладателем, что становилась его домашней одеждой. Известен случай, когда генерал-майор в отставке граф Дмитриев-Мамонов ходил по поместью и общался с крепостными крестьянами исключительно в "парадном мундире с брильянтовым эполетом и всеми имевшимися у него регалиями". Впрочем, в домашнюю одежду иногда трансформировалась не вся форма, а лишь ее цвета. И понимающие люди сразу соображали, что этот человек имеет отношение, например, к московскому дворянству, которое традиционно носило мундиры темно-зеленого цвета с красными воротниками и обшлагами. Фольклорист М. Н. Макаров так описывал богатого помещика генерала Н.: "На генерале был богатый гродетуровый зеленого цвета халат, украшенный знаками отличия, зеленый картуз с красными опушками и отороченный галунами, белый колпак под картузом. В этом костюме каждая деталь говорящая: и дороговизна ткани и галунов, и цвета (зеленый с красным), и знаки отличия, украшающие не мундир, а халат и колпак, и даже "малиновый Ост-Индийский носовой платок", который генерал держит в руке".