– Последующий более мудрый виток жизни доброжелательного "Льва", который, впрочем, также подвержен сомнениям. "Лев" очень любит покровительство, чтобы им все восхищались, словно солнечным лучом. "Лев" такой же огонь, как и "Овен", но более доброжелательный, уверенный в своей силе и стойкости… Этот период ведет человека к земной, умудренной и дающей продолжение рода "Деве" – знаку самоутверждения. Период "Девы" особенно важен для мужчин. Именно тогда они набирают мудрость и наибольшую сексуальную силу от 35 до 42 лет.
– Ты будто читаешь гороскоп, – вставил Федор Игнатьевич.
– Период 42–47 лет – воздушный знак "Весы". Это подведение определенных итогов, как бы взвешивание прожитой жизни, осмысление пережитого и первые раздумья о том, что жизнь имеет пределы… И потом водный знак "Скорпиона", подобно "Раку", сглаживает своим водным пространством все предыдущее и готовит нас к новому жизненному витку. Водные знаки обостряют болезни. В "Скорпионе" – особенно у женщин.
Роман Григорьевич задумался.
Он в свои шестьдесят два года находился на третьем витке огненного "Стрельца" и на пороге самого мудрого, уверенного в своих силах знака "Козерога". Однако "Стрелец" не отпускал его своими жгучими переживаниями и сомнениями. Роман Григорьевич чувствовал, что "Козерог" – время сосредоточения духовной работы и выработки ясного взгляда на себя и мир.
Федор Игнатьевич прервал его размышления:
– В семьдесят лет наступает самый странный и загадочный возраст. Это интереснейшее время для тех, кто не погряз в проблемах, болезнях, кто не разучился радоваться жизни.
– "Водолей", отозвался Роман Григорьевич.
– А самый интереснейший период жизни, – продолжал Игнатич, – Если она, конечно, позволит дожить до этого времени, с 77 до 84 лет. Люди в это время любят слушать музыку, пересматривать старинные фотографии, перечитывать книги… Называют случаи, когда вырастают вновь зубы, улучшается зрение.
– Этот возраст "Рыбы", – Роман Григорьевич продолжал с воодушевлением, – Он связан с завершающем зодиакальным циклом… и зарождением нового потенциала. Это – будто заново родиться… В аббревиатуре слов, написанных на кресте – Иисус Назорей Царь Иудейский – на греческом языке складывается в слово "рыба".
– Григорич, Мне кажется…это все есть очевидное и невероятное… Очевидное от разума и впечатлений человека, а…невероятное от Бога.
– Круто ты завернул Федор Игнатьевич.
– Человек не может быть выше Бога… Значит больше слушай свое сердце… Все проходит через него… в нем божественный дух.
– Игнатьич, ты просто провидец… Ведь именно так думали в древнем Египте.
– Да причем тут твой Египет, – весело засмеялся Федор Игнатьевич.
– А ты сам-то веришь в Бога?…
– Скорее чувствую… Но не от него одного все зависит… Дело то не в этом… Каждый человек – это такое глубокое и необъятное существо.
– Это точно.
– И мало кто сам себя знает широко…
– Ну, ты, гигант, Ингнатич…
– …Мы остаемся вне общечеловеческих и достижений разума, и живем своим узким мирком.
– Это проблема всего существования, общественного строя, – задумался Роман Григорьевич.
– Дело вовсе не в общественном строе… В конечном счете все решают люди. Возьмем так называемую социальную сферу… Забота о них нынешних политиков и экономистов… порой похожа на заботу фермера о своих животных, которые должны давать больше молока или будут переработаны на мясо.
– Ты прав, Игнатич… если людей нравственно портят и делят на неслыханно богатых и бессловесных бедных… такая политика продержится не долго… Или люди превратятся в ничтожных существ.
– Согласен, Григорич… Цивилизация… это неплохо, если бы не эта ужасающая коммерциализация.
– …Сейчас все больше людей начинают понимать, что вся энергетика по сравнению с солнцем просто смех… дни потери и издержки производства… Засоренная окружающая среда просто задыхается от этих неразумных издержек.
– Все бы было хорошо, Григорич… но коммерсанты будут все больше покупать площади, освещенные солнцем, и простому человеку помимо бедности грозить к тому же зловещая тьма.
Федор Игнатьевич повернул в сторону своего дома и прощаясь со вздохом произнес:
– И для чего мы все это только говорим друг другу?
– А только для того, чтобы убедиться, что живем мы вовсе не так, как предрекал нам Творец, пожал руку приятелю Роман Григорьевич.
4
В понедельник Роман Григорьевич поехал на прежнее место работы.
Начальник отдела кадров спокойно и доброжелательно встретил его:
– Что вы спешите… Отдохните, у вас длительный отпуск… Что-нибудь придумаем… Я позвоню.
Роман Григорьевич на всякий случай дал свой мобильный.
Через неделю он позвонил сам, но ответ был тот же:
– Не волнуйтесь… Отдыхайте.
Время шло, а вызова все не было.
"А что, собственно, меня так тянет на работу… надо освобождаться от этой зависимости…", – не раз приходило в голову.
Жена не раз намекала, что можно и поменять род деятельности, и найти сносную работу с неплохим заработком, тем более, что ему были знакомы основы модные теперь принципы коммерции.
Роман Григорьевич молчал и не понимал, к чему этот разговор: ее предложения вовсе не привлекали его. Вообще он не знал, как вести себя с ней. Видимых противоречий в отношениях не было, но внутренне он ощущал какое-то напряжение в разговорах с ней и очень обрадовался, когда она решительно объявила, что поедет погостить на дачу к дочери.
И он стал просто ездить на выставки, в места своего детства, юности, и стал получать от этого удовольствие.
Однажды около метро он увидел на мостовой листок рекламы, написанной крупными буквами. Привлекло неизвестное ему слово "груминг".
Какая-то женщина тут же рядом раздавала эту рекламу, он взял листок.
"Фитнес-клуб для собак и кошек "Друг"", – прочитал он машинально.
Реклама обещала беговые дорожки и тренажеры для осанки домашних питомцев, а также точно расшифровывала непонятное заинтересовавшее его слово. Это оказались – стрижка, мытье собак и кошек, обработка ушей и когтей.
В конце рекламы было приложено приглашение на курсы груминга, которые, естественно, были платные.
"А ведь кого-то жизнь заставит обучаться и этому… А может будут и желающие", – немного расслабляясь заулыбался неожиданно он.
Но потом представил свою немыслимую улыбку со стороны и затосковал.
Чтобы как-то отвлечься от навалившейся на него свободы без привычной повседневной занятости, Роман Григорьевич накупил книжек, благо их было теперь великое множество, и читал. Он улавливал в современной литературе крупицы интересного, но их было несравненно мало по сравнению со старыми литературными инструментами.
Характер книжной информации, в том числе и художественной, в последнее время значительно изменился. Дело было даже не в наносном и назойливом самовыражении амбициозных авторов, скорее бросалась в глаза замена основных ориентиров литературы. Там, где раньше были чувства и страсти, появился жесткий напор побеждающей силы в форме многочисленных убийств или откровенного мордобоя. Изучение внутренних переживаний человека практически переместилось в некоторую красочную форму фэнтези и мистики, так теперь назывались фантастические романы. В них практически отсутствовали внутренние переживания людей. Победа доставалась сильным, смелым и настойчивым героям, побеждающим природу.
"А нужна или возможна эта победа?" – думал Роман Григорьевич, – "Да и что такое фантазии?… Несомненно, отказ от ярких человеческих чувств рождает виртуальную завлекалку, куда и ныряет от безысходности современный человек, особенно молодой".
Он много размышлял об этом:
"Природа – божественный организм. И нужно ли нам отказываться от того, что она подарила нам наряду со светом, звуком, запахом, вкусом, осязанием окружающего и малозаметного чувства души?
Зрение… наиболее яркие конкретные краски с ощущением могущества над миром… и, кажется, как может обойтись без них биологическая жизнь. Мы презираем крота или червя… Однако и человек может быть слепым и ничем внутренне не отличаться от зрячих.
Пение птиц, шум леса – более тонкие краски слуха кажутся нам неотъемлемыми от присущего человеку воображения. А создаваемая музыка создает ощущение божественного и дополняет возможности фантазии и мечты.
Осязание и обоняние – еще более тонкие и нежные краски… особенно это ощутимо в любви… Кажется невозможным отсутствие этих чувств для жизни… А вкус – не только жизненное требование, но и ощущение жизненной силы. Ощущение собственного "Я" – особый божественный дар, хранящий больше загадок, нежели обозначенные заповеди Творца.
Природа, как музыка, приближает нас к божеству, но заставляет страдать. Это философия из глубины веков. Она явственна, когда смотришь картину Виктора Васнецова "Вседержитель"".
Роман Григорьевич любил слушать Баха.
Эти звуки из глубины XVII–XVIII веков казались ему всегда выше материального мира. Сильная духом, она разливалась, словно из рога природного бытия и исходила от куда-то сверху, ложась на душу мягко и независимо.
Вспоминая, как совсем недавно он слышал низкие и призывные звуки вещания муллы перед рассветом, в его воображении рождалось что-то похожее и близкое к музыке Баха.
Он убеждался, что музыка, ее ритмика резонировала с сердцем и рождала понимание и ощущение себя во вселенной.
Во все времена что-то подобное, магическое действовало на человеческую душу. Русское сердце всегда внимало страданиям романса при участии поющей семиструнной гитары.