- Итак, друзья, вот он, наступил волнительный момент! Мы начинаем то, к чему готовились все эти дни! Мучились и жертвовали выходным днём! Вы талантливы, вы можете всё! Забыли строчку, не паникуйте, я подскажу. Я буду рядом! Напоминаю очерёдность: первой выхожу я. Несколько слов о нас с вами. Ради чего мы затеяли это. Затем мне на смену… - Её голос сел, она еле слышно засипела, зашипела: - …мне на смену появляется Семёнов. "Мой дядя…" "Мой дядя…" - повторила бедная Светлана Афанасьевна, ещё не веря в происшедшее. Откашлялась и с тем же успехом, а вернее неуспехом, прошептала: "…самых честных правил". Кажется, у меня пропал голос. Именно сейчас. Как это несправедливо! - Она потерянно умолкла.
Артисты стали её утешать: не бойтесь, мы вас не подведём, всё будет нормалёк. Она жалобно отвечала.
- Я в вас не сомневаюсь, и я собиралась сказать: какие вы славные, умные, трудолюбивые. А теперь не смогу. И как же я буду подсказывать вам, таким-то голосом? Кто-нибудь из вас обязательно собьётся, забудет слова. - И тут ей на глаза попался я, она с жаром воскликнула, если её сипение можно было трактовать этаким образом: - Нестор Петрович, вся надежда на вас!
Вот он и возник "на всякий случай"!
Так и я обзавёлся собственной ролью, как и Фигаро, был и там, был и здесь: сначала вышел на сцену, представил наш спектакль, даже увлёкся, течение меня потащило в историю театра, в античные времена, и директрисе, восседавшей и первом ряду, будто во главе зрительного зала, пришлось выразительно покашлять: мол, Нестор Петрович, вы не на уроке. Потом я суфлировал, спрятавшись за узкий кулисой, подсказывал по книжке, где синим карандашом постановщицы было размечено: кто что читает, от сих и до сих.
Наши Пушкины сменяли друг друга, первых из них, узнав, встречали весёлым комментарием, но вскоре зал затих, смотрел во все глаза и внимал во все уши. Спектакль, не спеша, катил к первому свиданию Онегина с Татьяной, я бдительно следил за текстом и не сразу уловил тревожный шёпот: "Нестор Петрович, вас зовёт Светлана Афанасьевна!" Я передал книжку свободному Лазаренко и спустился по ступенькам в коридор.
В наши распахнутые ворота въехала новая беда - сбежала Коровянская! Ляпишев видел, как Вика шмыгнула в класс, превращённый в женскую грим-уборную, и вскоре выскочила в своей современной одёжке - кофте и твидовой юбке, - убежала, размазывая по лицу остатки грима. Видел, да не сообразил, не догнал - не вернул в коллектив.
- А Тимохин знает об этом? - спросил я, считая это главным.
- Вряд ли. Он ушёл в сортир, покурить, - сказал Ляпишев, он уже отбыл на сцене и сейчас как бы исполнял обязанности Коровянской: знал всё о всех.
- Теперь не имеет значения, знает - не знает, - простонала несчастная Светлана Афанасьевна. - Всё пропало! Какой "Онегин" без Татьяны?!
- Давайте сыграю я, - вызвался Ганжа и хоть бы моргнул, взгляд его был безоблачно чист. - А что? Вон японцы, они в своём театре "Кабуки" себе позволяют: баб, извиняюсь, женщин, играют мужики. Японские, конечно! Сам видел, наш сухогруз стоял в Ниигате. И мы, как в песне, сошли на берег.
- Гри… то есть Ганжа. Вы меня своими инициативами когда-нибудь убьёте. - Говоря это, она отвлеклась на моё лицо, забормотала: - Действительно, если удлинить брови, обозначить рот, смягчить подбородок. Само собой парик. У вас округлый абрис. С Викой вы почти одного роста.
Мы, ничего не понимая, следили за её пасами вокруг моей головы. А она наконец вынесла приговор:
- Нестор Петрович, Ганжа нрав: Татьяной будете вы!
- Но я не учил наизусть, - засопротивлялся я отчаянно. - И притом, как женщина, я недостаточно привлекательна.
- Мы вас подмалюем! - Светлана Афанасьевна вдруг проявила несвойственную ей твёрдость. - С письмом Татьяны оставим вариант Коровянской: прочтёте по бумаге. Для второй встречи что-нибудь придумаем. В крайнем случае нагло прочтёте по книге. Вам не привыкать. - Видать, она вспомнила случай в милиции.
- Но коли так, проще это поручить любой нашей девушке. Не надо изощряться ни вам, ни мне, - ухватился я даже не за соломинку, а толстое надёжное бревно.
- Всё! - отрезала постановщица. - Я вижу Татьяну именно такой и другой не желаю! И вам, Нестор Петрович, я верю больше, чем себе! Вы не подкачаете! А вам, Ганжа, я поручаю Тимохина. Он не должен знать о замене, иначе он сорвёт спектакль. Как вы это сделаете, меня не касается, не должен - и точка! Известите нас, когда он выйдет на сцену. Мы будем ждать в грим-уборной. Нестор Петрович, марш переодеваться! У вас цейтнот! - Она отдавала команды подобно полководцу в разгар боя.
Меня завели в женскую гримёрку, оставили одного, я напялил на себя платье, брошенное Коровянской, потом явилась Светлана Афанасьевна и занялась моим лицом - загрунтовала его белилами и принялась на нём рисовать, мазать и красить, будто холст, натянутый на подрамник. Оказывается, в институтском драмкружке, куда она ходила, кружковцев учили этому делу. В разгар её работы в класс затянул Ляпишев и сообщил: Тимохин прошёл на сцену. Моя визажистка заторопилась, и через минуту я, щедро намазанный белилами, нарумяненный, насурьмлённый, стал похож на старую графиню из "Пиковой дамы".
- Конечно, всё сделано второпях. Но вы, признаться, вполне. Я бы даже с удовольствием завела такую подругу, - изрекла Светлана Афанасьевна, любуясь своей работой. - Если вы не понравитесь Тимохину, значит, у него туго со вкусом. Ну, ступайте! Ни пуха вам, ни пера, Нестор Петрович!
- Извольте, драгоценная Светлана Афанасьевна, отправиться к субъекту с копытами и рогами! - ответил я, будучи истинным кавалером.
Татьяна задерживалась, и, как мне рассказали потом, Онегин-Тимохин поначалу играл терпеливое ожидание, прохаживался по сцене, поглядывая на часы, потом занервничал и, заподозрив неладное, устремился к выходу, но тут ему навстречу из коридора поднялся Ганжа, вытолкал ею назад на сцену. Пушкин не учёл в своём романе такой оборот, поэтому Григорий говорил от себя и прозой:
- Экий ты, Онегин, нетерпеливый! Тебе подавай сразу! Сейчас она придёт. Женщины вечно опаздывают. Неужто запамятовал? А ещё бабник из Петербурга! И, говорят, известный.
- Зарецкий! А ты выскочил зачем? Дуэль будет потом.
- Да вот узнал о твоей свиданке и решил убедиться, всё ли у тебя в норме. Всё-таки друг. Или не друг? - испытующе спросил Зарецкий.
- Друг, - растерянно подтвердил Онегин.
- То-то, свидание - ответственное дело. А у тебя перекошен фрак. Что подумает Татьяна? Дай-ка одёрну. - И Зарецкий поправил на Онегине фрак. - Да ты никак валялся в курятнике. - И под хихиканье в зале снял с его плеча воображаемую пушинку.
- Ганжа, это ваша отсебятина? Или так положено по замыслу? - подала голос из первого ряда насторожившаяся директриса.
- Екатерина Ивановна, всё идёт по плану, как известно, шаг в сторону, со Светланой Афанасьевной шутки плохи, - заверил Ганжа. - Сами знаете, а не знаете, и хорошо. Тогда я за вас спокоен.
К этому времени подоспел и я, взбежал по ступенькам на сцену, наступив по дороге на длинный подол и едва не упав, но устоял, поправил парик и мелкими шажками, подражая женской походке, направился к Онегину, обмахиваясь, будто веером, письмам Татьяны и тем самым прикрывая своё лицо. Я бы и повилял бёдрами, да у меня не было таковых.
- А вот и она! А ты боялся! Смотри, не упусти своё. Понял? Не зевай! - воскликнул Зарецкий и, дружески ткнув Онегина в бок кулаком, покинул сцену.
Проходя мимо, он мне послал будто бы страстный воздушный поцелуй. Мы с Тимохиным остались один на один. Я два дня его ловил и не мог поймать. Он пропускал уроки и получил вторую двойку по физике.
Онегин между тем напряжённо следил за моим приближением, вглядываясь в моё изображение. Его следовало опередить, но он не дал мне вымолвить и слова.
- Нестор Петрович? Нестор Петрович, что с вами?
Я зашипел:
- Онегин, вы что? Неужели меня не узнаёте? Это же я - Татьяна Ларина! Решила вручить письмо сама. Так будет надёжней. Оно сугубо личное.
- А где Вика? Куда дели Вику? Я так не договаривался! - не слушая меня, забеспокоился Тимохин.
- Петя, я здесь! Я живая! - крикнула Коровянская откуда-то из задних рядов.
- Онегин! Не отвлекайтесь! - одёрнул я ученика и, откашлявшись, начал: - "Я к вам пишу - чего же боле…" У вас по физике вторая двойка! Чем вы можете объяснить этот нонсенс?
- Нестор Петрович, "вы ко мне писали, не отпирайтесь, я прочёл души доверчивой признанья…" Про нонсенс не знаю, а двойка, ведь я же репетировал! Общественное дело! - Он не чувствовал своей вины, это было началом "звёздной болезни".
- Онегин, "теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать…" А репетиции не должны мешать учёбе…
Меня перебили - на сцену выскочила Нелли и представилась залу:
- Я няня Татьяны! - и обратилась ко мне: - Нестор… Татьяна, извиняюсь, Татьяна, - поправила она себя. - Сейчас со Светланой Афанасьевной приключится обморок!
- Всё, Онегин! Надеюсь, этот урок пойдёт вам на пользу! Что у нас дальше? "Но вы, к моей несчастной доле…"
Мы под смех зала доиграли нашу сцену до конца, а далее Ленский под гитару спел "Куда, куда вы удалились", Онегин его убил и снова встретился с Татьяной, на этот раз в Петербурге. Получив от зала согласие на наши выверты, я, не стесняясь, прочёл её монолог прямо по книге. А после того как Пушкин в исполнении моего единокровника Лазаренко отбарабанил заключительные строки романа, нашу труппу трижды вызывали на "бис". И особо бурные аплодисменты достались Тимохину и скромному учителю истории - я думаю, за наш первый диалог.