- Вы угадали, - выдавил из себя Гущин, и как мне показалось, похудел, будто использованный тюбик.
- Мы вас прикроем, если вы, в свою очередь, поможете нам, - продолжал я в том же наглом стиле.
- Чего вы хотите?
- У вас находится наш ученик Григорий Ганжа. Вы должны его отпустить, - потребовал я.
Гущин молчал, вникая в мои слова, и вдруг взорвался:
- Так вот оно что?! И ради этого вы устроили цирк, только бы вытащить своего хулигана. И моя аттестация - сплошное враньё!
- Не расстраивайтесь. Рано или поздно вы всё равно станете полковником, - сказал я, желая его успокоить.
- Чёрт с ним, с полковником! Мне куда приятней засунуть вас в КПЗ, к вашему Ганже! - ещё пуще распалялся Гущин.
Я взглянул на Светлану Афанасьевну, она одной ногой уже была в глубоком обмороке.
- Валяйте! А потом весь город будет потешаться над вашим диктантом! - выпалил я, будто сиганул с небоскрёба. Мой желудок даже подскочил к самому горлу. Я добавил: - Между прочим, самое тяжкое наказание для Ганжи - уроки Светланы Афанасьевны. Он - закоренелый прогульщик. В этом смысле, рецидивист. И ещё неизвестно, что для него страшней: ваше КПЗ или её урок.
- Он прячется от меня в мужском туалете, - чуть ли не всхлипнула моя соратница.
- Шут с вами! Забирайте своего Ганжу, - сдался Гущин. - Мы им сыты по горло. Он что потребовал, шельмец? Отведите, говорит, к начальству, ко мне то есть, хочу сделать важное заявление! Горит, мол, душа! Каково? Важное заявление, и душа прямо пылает, - не удержался, передразнил он Ганжу, - Я его к себе, кто знал-то? Говорю: "Ладно, заявляй!" Он говорит: "Мне известно, кто убил Ленского". Я сразу-то не врубился - борьба с преступностью, такой в мозгах ералаш. Но фамилия показалась знакомой, будто давно на слуху. Думаю: наверно, нераскрытое дело. Говорю: "Тогда назови имя убийцы". Он говорит: "Ленского убил Онегин". "Тьфу! - говорю. - Это мы сами учили, и мы тебе вмажем в протокол дополнительный пункт: оскорбление при исполнении". И что? Думаете, сдрейфил? Он прикидывается овечкой и отвечает: "Я вас не оскорблял. Я же не говорил, будто вы не знаете, кто кокнул Ленского. Я сказал: это известно мне. И хотел вам сообщить. Вдруг, думаю, вы не знаете, что я читал "Онегина". Мол, невежда. Вот и доложил". А в глазах смех! Издевается, значит. Забавляется, говорите? Но от этого не легче. И этак всё утро. Не одно, так другое. Столько лет в органах, но до сих пор не встречал такого баламута.
Он снова позвонил и распорядился привести нашего ученика.
- Возьмите свой диктант. Думаете, мы бы стали мстить? Мы не такие. Мы только хотели вас чуточку припугнуть. Правда, Светлана Афанасьевна?
Она слабо шевельнула головой, на большее её не хватило.
- Я уже ни о чём не думаю. У меня из-за вас кругом идёт голова, как на карусели. Сейчас упаду, - мрачно произнёс подполковник - Получается, будто мы друг другу дали взятки, я - вам, вы - мне, стало быть коррумпированные элементы. Разве так бывает?
Тут дверь распахнулась, и здоровенный милицейский старшина ввёл в кабинет Ганжу. Увидев нас, Ганжа попятился к порогу и, будто бы истерически, закричал:
- Товарищ подполковник, только не в школу! Лучше в кандалы и в Сибирь!
- Проваливай, Ганжа! И больше нам не попадайся. Иначе… - Гущин не договорил и устало рухнул в жёсткое кресло.
На улице я спросил:
- Ганжа, за что вы ударили Ляпишева?
- Нестор Петрович, всё вышло случайно. Захотелось побоксировать. Светлана Афанасьевна, вы всё знаете: я в детстве занимался боксом.
- Откуда мне знать, Ганжа? Я с вами в детский сад не ходила, - надменно ответила учительница.
- Ну да, я пошутил, - сказал Ганжа. - В общем, я принял стойку, - и он показал, как это сделал, - нанёс удар прямой, и надо же такому случиться, на пути кулака оказалась Генкина рожа. Лицо, лицо. Не верите, спросите Ляпишева. Он подтвердит.
- Он уже подтвердил, - сказал я с досадой.
- Во! А Ляпишев, между нами, исключительной честности человек, - пояснил Ганжа, забавляясь нашим бессилием.
Эта неделя стала фестивалем его проделок. Иду я на другой день в школу и вижу: Ганжа любовно, как нечто родное, обнимает почтовый ящик, прибитый у входа в школу. Ящик ничем не отличался от своих почтовых собратьев, развешанных по всему городу, такой же тёмно-синий с гербом страны, но вот, поди же, Ганжа воспылал к нему нежным чувством.
- Гриш, ты никак шизанулся? - спрашивали ученики, проходя мимо Ганжи.
- Я занимаюсь медитацией, погружаюсь в собственный внутренний мир. Но вам этого не понять, двоечники вы и невежды! - отвечал Ганжа, а для меня придумал другое: - Вот, Нестор Петрович, устанавливаю контакт с космосом, при помощи почты. Ищу внеземной разум! О! - Он прильнул к ящику ухом. - Аллё, нельзя ли громче? У нас тут атмосферные помехи. Это Марс! - шепнул он мне. - Так, так! Повторите!
- Не трудитесь! Я расшифровал сигнал: "Ганжа, представление окончено. Пора в класс. Жители Марса", - сказал я и, не став его ждать, вошёл в школьные двери.
А следовало задержаться, - главное представление, оказывается, было впереди.
Как потом утверждали свидетели, вызванные на педсовет, Ганжа ждал Петра Тимохина, и, когда наконец тот появился, подозвал его к себе.
Привожу их диалог по рассказам очевидцев.
- Петьк, понимаешь, какая фигня. Оторвался ящик, слесарь попросил подержать. Сам пошёл за инструментом, да, видать отвлёкся, глушит пивко или что покрепче. Теперь подержи ты, а я найду этого козла, - предложил Ганжа Тимохину.
- Я не домкрат, держать задаром! Ишь, нашёл лоха, - обиделся Тимохин.
- Кто сказал, будто задаром? - удивился Ганжа. - За каждую минуту, пока я буду его искать, ты получишь рубль.
- А если тебя не будет десять минут? Или дольше? - загораясь, поинтересовался Тимохин.
- Значит, с меня червонец. Или соответственно больше, - щедро пообещал Ганжа.
- Ловлю на слове, - предупредил Тимохин. - Давай твой ящик!
- Заменяй меня, только постепенно, смотри не урони, точно он из стекла. А я скоро! - Ганжа передал ящик, изображая осторожность, и поспешил в школу.
- А ты не торопись! - крикнул ему вслед Тимохин.
Он добросовестно держал ящик и то и дело спрашивал зевак:
- Сколько там на часах? - И, выслушав сообщение, возражал: - Твои часы отстают. Рублей прошло гораздо больше. Тянет на все восемь!
До нас же, в учительской, снизу, из вестибюля, донёсся весёлый призыв Ганжи:
- Все на улицу! Аттракцион невероятной жадности! Тимохин зашибает деньгу!
Почувствовав неладное, я выбежал из школы следом за учениками. Тимохина уже обступила толпа зрителей. Из распахнутых дверей вырвался и разлился по улице звонок на урок, но никто и не думал расходиться, ждали что будет.
Увидев меня, Тимохин взмолился:
- Нестор Петрович, сколько намотало на ваших стрелках? У них, у всех, отстают!
- Тимохин, уже был звонок! Отпустите ящик - и в класс!
- Не могу. Я должен его сберечь, вдруг разобьётся, - пояснил Тимохин.
- Тогда аккуратно поставьте на землю, - сказал я, хотя мне сейчас было не до шуток.
Новая проделка Ганжи уже задержала начало занятий на пятнадцать минут, - нетрудно было догадаться: и этого весельчака, а заодно с ним и меня, его классного руководителя, ждут превеликие неприятности.
- Нестор Петрович, мне за это капают монеты, - признался Тимохин. - Минута - рубль. Стало быть, у меня есть шанс загрести кучу денег.
Я вспомнил о его сокровенной мечте, рассказанной мне Нелли. Будь у него ещё одна жизнь, он бы получал вторую зарплату.
Лично бы я, даруй мне судьба вторую, как бы параллельную жизнь, стал бы ещё и врачом. В общем, учил бы и лечил, поймал бы полный кайф, как выражается Лёсик… Но сейчас не до фантазий.
- Тимохин! Сейчас же в класс! - повторил я грозно. - Знания дороже этих денег!
- Не могу! Я жадный! - в отчаянии вскричал Тимохин.
- Так и быть. Я подержу этот чёртов ящик, а вы бегом за парту. Вам повезло, у меня свободен первый урок, - сказал я вздохнув.
- Ага. Хотите подработать сами, - якобы раскусил меня Тимохин.
- Не бойтесь, все деньги я отдам вам.
- Честное слово?
- Слово чести!
- Нет, скажите: "честное слово", - потребовал Тимохин.
- Даю честное слово.
- Будете держать, пока не придёт Гришка?
- Да, пока не явится Ганжа.
Я принял у Тимохина ящик, наказав Петру прислать ко мне Ганжу, и немедля.
Я несомненно влез в идиотскую игру, затеянную Ганжой. Но у меня не было иного решения. Иначе бы мой ученик пропустил урок. А возможно, за ним и второй, и третий… Кто знает, что ещё задумал Ганжа.
Но пока мне приходилось ждать, как приклеенному к почтовому ящику. И конечно, сейчас же по улице пошли мои знакомые. В городе улиц тьма, ходи - не хочу, однако сейчас кто-то, точно специально, их пустил именно по этому маршруту.
И первым появился сплетник Лёсик, - лёгок на помине. Он был тем, кого мне сейчас хотелось видеть в последнюю очередь. Но судьба, словно в насмешку, подсунула именно Лёсика, самого опасного свидетеля. Я очень обиделся на судьбу.
- Ба, что я вижу?! Керосинит сам Нестор Северов! - обрадовался Лёсик, у него азартно заблестели глаза. - Ты уж лучше держись за столб. Он понадёжней.
- Ты не понял. Это ящик цепляется за меня, - сказал я, разоряясь.
- И сколько же ты засосал? Бутылёк? Может, два?
- Четыре! - произнёс я так, будто у меня заплетался язык.