- Пацан! Ты чего? - уловил я затылком всполошённый голос своего ученика. А может, в нечто похожее сложились цеховые шумы?
На другой день Федоскин появился в учительской и проследовал прямиком к столу завуча, она ещё ко всему была и учителем физики. Мне он только рассеянно кивнул, будто давно знакомому, но не очень интересному человеку.
- Зоя Михайловна, скажите, как вычислять магнитное поле? Дайте мне формулу!
Зря я не предупредил завуча. Однако та не подвела, всё поняла с первого слова.
- Экий ты, Ваня, прыткий! Ишь, разогнался! По-твоему, взял где-то формулу и пошло? Не зная сути? А что такое магнетизм? Его природа? Законы поля? Нет, Федоскин, так не бывает. Формула - не обувь, сунул ноги в туфли и можно в дорогу. Сначала следует постичь, что из чего вытекает. Думаешь, люди придумали школы и различные институты для смеха? Ну, дорогуша, пошевели мозгами, они у тебя есть.
Меня так и подмывало показать Федоскину язык, но я удержался от соблазна.
- Ладно, - Федоскин извлёк из кармана мятую кепку, потряс ею над головой, точно поднял знамя. - Ладно. Как-нибудь обойдёмся без ваших школ и академий. Уж как-нибудь сообразим своей башкой.
Он снова пронёсся мимо меня, на этот раз даже не удостоив взглядом.
В первые дни я возвращался домой смертельно усталым. С утра бегал по предприятиям и стройкам - гонялся за нерадивыми учениками, дезертировавшими из школы, - вечером, на уроках, тратил остатки сил на поединки с ловцами двоек. Однажды, в одну из таких ночей, меня дождалась, пожертвовала сном, торжественная баба Маня и выложила передо мной известие, будто одарила праздничным тортом: мол, ко мне вновь наведывалась "твоя Линка", - я не сразу усёк его важнейший смысл. В этом доме ещё за час до моего плачевного появления находилась Лина - весь вечер просидела в моей комнате и потом ушла. Куда? Наверно, восвояси.
- Вот как, - только и пробормотал я, на большее не хватило энергии.
- Неужто поругались? - заволновалась хозяйка.
Глаза её загорелись в предвкушении истории, густо обмазанной клубникой. Но я уже добрался до кровати. У меня было одно желание - свалиться и заснуть. Что я и сделал. Бабка стянула с меня туфли. Сквозь сон я слышал её слова:
- Милые ругаются, стало быть, к свадьбе.
Но к нам это не подходит. Впрочем, всё это, вероятно, было уже во сне.
Вскоре позвонил Иванов.
- Всё лопнуло! - панически заорал инженер из телефонной трубки. - Кто-то дал слабину, сболтнул Ивану! Узнать бы кто! То ли мужики из механического не выдержали, они, видите ли, пожалели парня, то ли предатель в нашем бюро. Словом, учитель, теперь его в школу не затащишь и тягачом! Ставь на Федоскине крест!
"Одна отрада: жив сам Иванов. И кости целы, говорит по телефону, хотя, как известно, язык без костей", - подумал я с кислой улыбкой.
Однако на второй день, проходя мимо своего девятого "А", - урок у меня был в другом классе, - я услышал гневный голос Федоскина:
- Хороши ученички! Ученички-сачки! Стоило старосте отлучиться, мало ли дел у человека, так и к чёрту дежурство! Да? И в классе полный бардак! Приходит историк, прямо в цех, жалуется, класс распустился, нету сил. Сам бледный, трясётся, вот-вот пустит слезу. Просит: Ваня, помоги! Хотел бухнуться на колени, да я не дал, пол у нас, сами знаете, грязный. Чего лыбитесь? У меня навалом работы, горит план, а я из-за вас должен отвлекаться, его утешать. Успокойтесь, говорю, Нестор Петрович, я приду и наведу порядок. И наведу! Редькина, чего зря стоишь? Помой доску, открой окно! Скудин, подними бумажку! Она у твоих ног. Мало что не твоя, зато твой класс! И вообще, ты завтра дежурный!
Энергичные действия блудного старосты возвестили и меня, и всю школу: он вернулся в класс, прочно и надолго! Мне бы радоваться - это моя первая победа. Но неспроста дошлые люди сочинили поговорку: "Хвост вытащил - нос увяз". Или наоборот. Она придумана специально для меня. Видно, Несторы Северовы - массовое явление. Едва я вернул в школу Федоскина и ещё двух заблудших овнов, сразу, без передышки, началась головоломная история с Геннадием Ляпишевым.
Его не было неделю, вторую… И я вспомнил о своём почти клятвенном обещании - мол, разобьюсь в лепёшку, а переведу в первую смену. Обещал, да забыл в этой круговерти.
Ляпишев трудился, надо полагать, не жалея себя, на заводе измерительных приборов, и я на следующий день отправился туда, а именно в отдел кадров. Табличка на его дверях была написана очень небрежно, и я, проходя мимо, поначалу промахнулся, пролетел мимо, прочитав: "Отделка дров". Псевдолесорубы оказались типичными бюрократами, а те, выслушав мою слёзную просьбу, равнодушно меня отпасовали к начальнику цеха - он, только он командует расстановкой сил на этом участке заводского фронта, кого и куда поставить и когда, в ту или иную смену, - ему и решать судьбу моего ученика.
Однако начальник цеха, суровый лысый мужчина, ограничился короткой фразой, буркнул:
- Нельзя! Несправедливо для других, - и, придушив нашу беседу в её зачатке, зашагал по своему цеху, я для него более не существовал, провалился сквозь пол или растаял в воздухе.
Ну уж нет, Геннадию было обещано, на кон поставлен и мой без того ещё невзрачный авторитет. Я погнался за начальником цеха.
- Эй! Не забывайте, речь идёт о судьбе человека.
Он остановился, будто налетел на мои слова, и, повернув ко мне возмущённое лицо, погрозил пальцем:
- Но-но, вы мне не пришивайте!
Я обогнул его по дуге и загородил собой дорогу.
- И всё же, почему "нельзя"? Что вам мешает помочь Ляпишеву? Ваши аргументы!
- Послушайте, вы! У меня на каждом месте два человека. Они работают и в первую, и во вторую смену. По очереди! Они меняются сменами. Понимаете? Если одному отдать первую на всё время, значит, другому придётся трубить во вторую. Изо дня в день, изо дня в день! И так всю жизнь! Как, по-вашему, это справедливо?
- Положим, не всю жизнь, а какие-то два года.
- Всего?! Два?! - передразнил начальник. - Спасибо, обрадовали! Слышал бы вас Петрыкин! Сменщик Ляпишева.
- Я знаю одно: Ляпишев должен учиться - и вы обязаны сделать для этого всё! Свариться всмятку, вкрутую, а помочь!
Начальник цеха яростно пошевелил губами - не знал, чем ответить. Ага, всё же что-то придумал.
- Вы имеете хотя бы скромное, вот такое, - он показал мизинец, впрочем, не столь уж маленький, длинный и кривой, - представление о КЗоТе?
- А это что за овощ?
Он шумно вздохнул, даже развеселился, решил, мол, наконец-то меня можно взять за рога.
- Трудовое законодательство! Вот какой это овощ! Или фрукт!
- А-а, о нём я имею. Представление.
Это было правдой, пусть и скромное, но я всё же имел некое представление об этом документе из рассказов моего отчима, уволенного начальником-самодуром.
- Так вот. КЗоТ запрещает подобные штучки. Подобные штучки пахнут судом.
Начальник цеха смотрел на меня с сочувствием. Но, пожалуй, соболезновать-то было ещё рано.
- Тем хуже для вас, - сказал я ехидно. - Вы не представляете, с кем связались, и скоро об этом пожалеете! А связались вы с таким малоприятным типом, как я! На свою голову. Скажу откровенно, без ложной скромности: я - человек сволочной! Настырный склочник! Меня, бывало, вышвырнут в дверь, я - назад через форточку. Я завалю все инстанции, газеты и телевидение доносами. Лживыми, разумеется. Из-за них вас возненавидит ваше начальство. В конце концов я вас оклевещу. Нагло, бесстыдно! Правда, ещё не придумал как.
- Вы серьёзно? - спросил он, оторопев.
- Это моё любимое занятие: доставлять неприятности другим. Я - садист!
- И как же вас держат в школе? Такого?
- В школе не знает никто. Я маскируюсь под гуманиста. Вы первый, перед кем я цинично разверз чёрные бездны своей мерзкой душонки. Пожалуетесь - вам никто не поверит. Для всех я добряк! В общем, погуляйте, подумайте, как помочь Ляпишеву, а я пока посижу.
- Ну, знаете…
- Пожалуй, удобней здесь.
Я облюбовал груду металлических коробок у входа в цех. Рабочие с интересом поглядывали в мою сторону, наверное, гадали: дожму ли я их начальника или расшибу о него лоб.
Можно было пойти к директору, но я отказался от этой мысли. Решать всё же должен сам начальник цеха. Честно говоря, для него это действительно не пустяковое дело. Минут через семь он проследовал мимо.
- Сидите? Вам же неудобно.
- Спасибо, не беспокойтесь. Впрочем, где у вас буфет?
- В административном корпусе столовая. У нас кормят неплохо.
- Отлично! Тогда набью свой рюкзак под завязку. - Я пощадил свой живот. - Я ведь к вам надолго. Не уйду, пока не добьюсь своего. Если понадобится, останусь на ночь.
Я пошёл в столовую, взял бутылку кефира и бутерброд с котлетой. Кефир подмёрз в холодильнике. Когда я тряс бутылку, из-за портьеры, висевшей у входа, выглянула голова начальника цеха. Он был чем-то всполошён, даже его лысина и та мне на миг почему-то показалась всклокоченной. Начальник кого-то жадно высматривал, а затем бросился к моему столику, шлёпнулся на свободный стул и заговорил, будто мы не расставались:
- Единственный выход - поговорить с Петрыкиным. Я его уже упоминал. Сменщик Ляпишева, если вы забыли. Я перебрал все варианты… Думаете, испугался? Ни шиша! И не потому, будто я слишком храбрый, вовсе нет, - я вам не поверил, вот что. Сволочь и доносчик не будет так стараться, лезть на стенку ради чужого человека. К тому же Ляпишева.
- Ляпишев мой ученик, - возразил я как можно твёрже.