За окном показался Финский залив. Он то блестел на солнце, как оловянное блюдо, то пропадал куда-то, и появлялись сосны - могучие и зелёные. Соснам былр всё равно, какое время года и какая погода.
- А учись мы в сельской школе, вы бы, наверное призывали нас пахать землю, - сказал Женя Константинов.
- Вы люди, испорченные большим городом, - ответила Алла Степановна. - Даже иллюзии ваши рационалистичны. Мне страшно за вас…
- А как же ударные комсомольские стройки?.. - спросила Таня Соловьёва. - Там ведь работают такие, как мы…
- Да ладно вам, - смутилась Алла Степановна. - Всё я понимаю… И на заводах вы прекраснейше работать будете, и на стройках, и учиться тоже будете, а то, что сейчас паясничаете, ну так это пройдёт.
- А как же землю пахать? - не успокаивался Женя Константинов.
- Кстати, о земле, - ответила Алла Степановна. - Я, например, пахала землю на целине, если тебя это так интересует. И я бы не сказала, что это были самые чёрные дни в моей жизни…
- Потому что вы знали, что вернётесь домой, - сказал Женя.
- Нальёте в ванную тёплой воды… - продолжила Таня.
- Смоете трудовую грязь…
- И пойдёте показывать знакомым трудовые мозоли…
- Нет, вы невозможные люди, - вздохнула Алла Степановна.
- Давайте устроим диспут о выборе профессии? - предложил Женя.
- Давайте, - сказала Алла Степановна. - Только не сейчас.
- А когда?
- Когда половина из вас провалится в институты, вот когда. А сейчас вы уже выбрали себе профессии, причём наверняка без учёта общественной необходимости, и диспут на данном этапе вряд ли что-нибудь изменит…
- А что же тогда изменит? - спросила Таня Соловьёва.
- Жизнь, - ответила Алла Степановна. - Суровые-суровые будни. А они начнутся у вас ой как скоро!
10
- Сумасшедший! Тише! Мы упадом! Ой! - Инна, побледнев, вцепилась в железные поручни. Качели взлетали до предела. Казалось, ещё чуть-чуть, и они встанут дном к облакам, провернутся вокруг собственной оси. Остальные качели мирно дремали. Больше охотников кататься не было. В беседке у самой ограды сидел длинноволосый парень и играл на гитаре. Парень почему-то пел Лещенко. "В последних астрах печаль хрустальная цвела…" - пел парень. Иногда он прекращал петь и кричал: "Уронишь девку! Не пугай девку-то!" - и хлопал рукой но струнам.
Инна видела землю в странном наклоне, небо, солнце, на которое наплывала щекастая туча, видела колесо обозрения, лениво дёргающееся и поминутно останавливающееся. Цветные кабинки болтались на нём, как ёлочные игрушки. Качели раскачивались медленнее. Костя опомнился.
- Хорошо, хоть народу нет, кроме певца, - сказала Инна. - У меня, Костенька, не четыре руки, чтобы держаться за качели и за юбку…
Костя посмотрел на часы.
- Английский… Кстати, что нам задали?
- Текст на странице сто сорок шесть, - сказала Инна. - Рассказ О. Генри. По-английски он называется "Полдоллара", а по-русски "Без вымысла"… Какие всё-таки вруны эти переводчики! Еле нашла этот рассказ… Я сегодня отправлялась в школу со спокойное совестью…
Сначала они долго шли по Невскому, потом у Фонтанки свернули и сели на трамвай и трястись долго-долго, пока не въехали в липовую аллею Центрального парка культуры и отдыха.
Костя и Инна были одни и вагоне. Сквозь окна светло голубело небо и мутно голубел пруд. В парке почти никого не было. Только плавали в пруду три ранние утки. Потом откуда-то появились два чёрных лебедя с красными клювами. Костя и Инна шли по берегу пруда, смотрели на водоплавающих и молчали. Косте казалось, что всё, что он сейчас скажет, прозвучит глупо и совсем не так, как надо.
- Ты последнее время чего-то мне не звонишь, - сказала Инна.
Начал вдруг моросить дождь. Костя и Инна брели от одного выцветшего гриба к другому.
- Я звоню, - сказал Костя. - Я звоню и звоню, как колокольчик…
В глазах у Инны был холод.
- Я не поняла юмора, - сказала Инна.
- Тебе ведь всё равно, звоню я или нет, - сказал Костя.
- А зачем тогда я хожу с тобой по этому парку? - спросила Инна.
- Я не знаю, - ответил Костя. - Пока ещё не знаю.
Инна достала из сумки и протянула один бутерброд Косте.
- Мне их бабушка зачем-то в сумку пихает. Я их обычно отдаю гекторовскому Караю. Я ведь по Невскому в школу хожу…
- А сегодня?
- А сегодня я поехала в школу на трамвае и встретила тебя.
Костя попытался взять Инну под руку, но она не позволила.
- И решила отдать бутерброды мне? Гав! Гав!
Песчаные парковые дорожки вились вокруг пруда, потом выводили к колесу обозрения и к парашютной вышке, с которой никто не прыгал, и намокший парашют висел, как огромная выстиранная простыня.
- Прокатимся? - спросил Костя, когда они оказались около колеса обозрения.
Инна первой залезла в кабину.
- Нам, пожалуйста, шесть билетов, - попросил Костя у сонной билетёрши, ведавшей движением колеса. - Мы хотим подольше покататься…
- Ну-ну… - непонятно сказала билетёрша.
Когда колесо поползло вверх, Костя посмотрел на Инну и вдруг увидел, что она плачет. Растерявшийся Костя стал гладить Инну по голове, как маленькую девочку. "Ну не плачь, ну не надо…" - повторял он всё время. А Инна, как избалованная маленькая девочка, которая хочет, чтобы её подольше утешали, продолжала плакать, а колесо тем временем поднялось на высшую свою точку, и, гладя Инну по голове, Костя видел, как сидит внизу завёрнутая в полиэтилен билетёрша, как плавают лебеди в пруду, морщиня за собой воду, как бежит по песчаной дорожке мальчишка в белой куртке. В лицо Косте дул дождевой берёзовый ветер, и Костя подумал, что, наверное, отец вместе с владельцем незаконного курятника Семёновым давно начали запасать берёзовый сок, но Инна в этот момент вдруг перестала плакать и обняла Костю, губы её были сухими, а поцелуи неумелыми, и опешивший Костя вдруг обнаружил, что колесо снижается, а билетёрша смотрит на них с ухмылкой. Но вот колесо опять поползло вверх, Инна отвернулась к окну, в которое вместо стекла был вставлен ветер, а Костя сидел совершенно обалдевший и счастливый, и не знал, что делать дальше.
Потом они снова ходили по песчаным дорожкам, но на этот раз держась за руки, смеясь, обнимаясь, они разговаривали о школе, о предстоящих экзаменах, о том, кто куда будет поступать, и о том, как, в сущности, быстро пролетело время.
11
Третий день десятиклассник Гектор Садофьев сидел на всех уроках один. Третий день два его постоянных соседа - Костя Благовещенский и Инна Леннер отсутствовали.
Первое мая приближалось медленно, черепашьей поступью: 25, 26, 27… За шесть часов сидения в школе погода менялась несколько раз. Утро было серым, как солдатская шинель. Город ходил в ней до полудня. К полудню яростное солнце вознамерилось всё вокруг сжечь, но потом оно с неожиданной стыдливостью закрылось тучами, и хлынул дождь. На алгебре Гектора вызвали к доске, и он получил тройку, несмотря на трубные подсказки Жени Константинова.
А после четвёртого урока…
- Дети мои, - зашла в класс Алла Степановна Ходина. - Костю Благовещенского и Инну Леннер учительница химии встретила на Невском проспекте. Она, естественно, полюбопытствовала, почему они не на занятиях, но вразумительного ответа не получила. - Алла Степановна оглядела класс. Было тихо, только лупил в окна дождь. - И вот теперь директор всё знает, а мне велено поставить в известность об этом возмутительном прогуле вашу комсомольскую организацию. Всё!
- А Тристан и Изольда! - вдруг гневно закричал Женя Константинов. - А Орфей и Эвридика, Ромео и Джульетта, Руслан и Людмила? Мы составим директору ходатайство!
- Составляйте, что хотите, - устало ответила Алла Степановна, - единственное, о чём я жалею, это о том, что ваша классная руководительница по-прежнему болеет…
- Мы потребуем принятия закона в защиту любви! - не утихал Женя Константинов.
Алла Степановна вышла из класса. Пятым уроком была физика.
- Глупость какая, - сказала на перемене Гектору Таня Соловьёва. - Шляться по Невскому… Они, что, спятили?
В нарушение предписаний о непременном ношении школьной формы Таня была сегодня в голубом платье под цвет глаз, а сами глаза, широко расставленные, радостно и мечтательно поблёскивали.
Гектор пожал плечами.
- Ага… - засмеялась Таня. - Ты ревнуешь…
Гектор спустился на первый этаж в вестибюль, где сидела и зевала нянечка тётя Катя. Вестибюль украшала доска отличников, на которой ни разу не появлялась фотография Гектора. На доске зато много лет висела фотография Нины Парфёновой. Под фотографией последовательно сменялись цифры: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10. Десятиклассница Нина Парфёнова была пухлощёкой, шаловливой девчушкой с ямочками на щеках. Когда-то давным-давно, классе, кажется, в третьем, Гектор сидел с ней на одной парте и дивился, как Нина, высунув кончик языка, выводила на уроках чистописания прописные буквы. Они у неё никогда не вылезали из косых линеечек и были почти неотличимы от прописей. А Гектор, быстро- быстро всё написав, радостно захлопывал тетрадь - только брызги чернильные летели Нине на белый фартук. Нина копила в глазах слёзы, но не жаловалась.