Частенько в Ленинграде, сидя у себя в комнате, Александр Петрович слушал, как его сын Гектор говорит по телефону с друзьями и подругами. "Где же искренность? - вздыхал Александр Петрович. - Какие-то английские словечки, якобы умные фразы, которыми так удобно ничего не выражать… Разве можно так разговаривать?"
Александр Петрович сам не заметил, как один из отрицательных героев усвоил манеры и повадки Гектора. Александр Петрович вспоминал свой разговор с сыном перед отъездом. "Какой странный парень, - думал Александр Петрович. - Молчал, молчал, и вдруг на тебе! Выдал… Осудил за статью Ифигенина и упрекнул меня в безнравственности… Гектор, Гектор - думал Александр Петрович. - Какой же ты пока глупый… Маменькин сыночек… Обиделся за маму… - Александр Петрович вспомнил строгий взгляд Гектора и подумал, что не сумел бы объяснить сыну своё отношение к жене. Не сумел бы объяснить то, что копилось годами и в результате превратилось в ровное спокойное отчуждение. - В мёртвое море, - подумал Александр Петрович, - вроде и вода есть, и берега, и лёгкая зыбь бегает, а всё равно море мёртвое…" Но говориться этом с Гектором Александр Петрович не мог и не хотел. Он до поры до времени успокаивал себя, что сын взрослеет и вскоре сам поймёт, что к чему. Но…
Александр Петрович с интересом следил, что читает Гектор. Никакой системы… Переводная литература, русская классика, какие-то сомнительные издания начала века (откуда он их берёт?), яркие английские журналы, где красивые женщины курят белоснежные сигареты, пьют и красивых бокалов, а рядом стоят красавцы-атлеты парни и ласково смотрят на женщин. Почётное место на полки Гектора занимала книга "Сексопатология женщины".
- А почему именно сексопатология? - спросил Александр Петрович. - Поверь мне, это довольно редкое явление… Нормальные женщины тебя уже не интересуют?
Гектор покраснел.
- Эта книга здесь уже год валяется, - ответил он. - Я не помню, кто её мне притащил…
Однажды Гектор принёс тяжеленный том "Истории воздухоплавания" 1911 года издания.
- А это зачем? - поинтересовался Александр Петрович. - Решил стать лётчиком?
- Интересно, - ответил Гектор. - Тогда авиация только начиналась, тогда такие вещи интересные происходили! Один французский лётчик во время полёта над Ла-Маншем оставил штурвал и пошёл чинить крыло. А самолёт летит! Только-только он исправил крыло, самолёт перевернулся, и лётчик полчаса висел над водой, держась за стойки… А самолёт летит! Потом ему каким-то чудом удалось вернуться в кабину и выровнять самолёт… Разве это не интересно? В конце концов, этот лётчик погиб во время спирального полёта вокруг Эйфелевой башни. Разбился… Тогда люди не просто летали! Тогда за этим стояло что-то ещё… Зачем взлетать по спирали вокруг Эйфелевой башни?
- Ты забиваешь себе голову разной чепухой, - сказал Александр Петрович.
- То, что для меня интересно, для меня не чепуха… - ответил Гектор.
Так дома появилась книга про отравителей Борджиа…
Однажды Александр Петрович спросил у сына, нравится ли ему современная литература?
- Какая литература? - переспросил Гектор.
- Скажем, современная проза, - уточнил Александр Петрович.
Гектор снисходительно улыбнулся. Александр Петрович пожалел, что задал этот вопрос.
- Мне нравятся русские классики, - ответил Гектор. - Они умели исповедоваться… А современные писатели, если исповедуются, автоматически становятся в позу. Мне кажется, любая исповедальность сейчас не больше, чем поза…
- По-твоему, нельзя писать от первого лица?
- "Я" русских классиков было мягким, добрым, осторожным в суждениях, отзывчивым, - сказал Гектор. - Их "я" страдало и переживало, заставляло плакать, грустить, одним словом, было прибавлением к "я" читателя… А "я" современных исповедальников мне чуждо! Больно уж они нахальные…
Однажды Александр Петрович зашёл в комнату к сыну и увидел, что Гектор читает Шопенгауэра. Александру Петровичу стало смешно. Он подумал, какие отклики находят в сознании Гектора такие категории, как "воля", "рефлексия" и т. д. "Бедный Гектор!" - подумал тогда Александр Петрович. Вскоре он застал Гектора с произведением Юма…
Молодой герой Александра Петровича иначе смотрел на жизнь. Это был парень, живущий в реальном, а не в выдуманном мире, как Гектор. Если Гектор, как казалось Александру Петровичу, шёл по тропе познания в тесноватой кольчуге из слова "интересно", то парень, наоборот, старался разобраться во всём. Если Гектор строил из себя эдакого всепонимающего, всё испытавшего и всё познавшего странника, то парень был искренним, честным, простым. Он влюблялся и писал стихи, говорил, что думал, сознавал, что, да, пока он молод, многого пока не знает и многому готов учиться… Гектор ломал себя, витийствовал, парень же мужественно преодолевал трудности сам, не впадал в истерику, жил так, как подсказывала ему совесть, без оглядки на эталон, которому во что бы то ни стало надо соответствовать. Такой герой казался Александру Петровичу очень симпатичным. Роман двигался вперёд, настроение у Александра Петровича было хорошее.
Карай лежал под письменным столом. Ему так хорошо спалось под стук пишущей машинки! Вот только хозяин бы не наступал ногой на ухо…
В обеденный перерыв Александр Петрович пошёл на почту звонить. Поговорив с женой о том, о сём, Александр Петрович спросил, как дела у Гектора.
- Аттестат получил, всё нормально, - сказала Татьяна Михайловна. - Просит сорок рублей на джинсы и хочет на неделю уехать к Благовещенскому на дачу заниматься. Знаешь, мне этот Благовещенский давно не нравится…
- Знаю. От него вином пахнет! - вспомнил Александр Петрович.
- Как ты думаешь, отпустить?
- Отпусти, - посоветовал Александр Петрович. - Всё равно он первую неделю после экзаменов заниматься не будет.
- А деньги дать?
- Дай. Только пусть он тебе джинсы покажет. А то я знаю эти покупки…
- Ладно, - вздохнула Татьяна Михайловна. - Ну а ты-то там как?
- Как всегда, - ответил Александр Петрович. - Знаешь, погода только плохая…
Помолчали.
- Тань, - сказал вдруг Александр Петрович. - А сына-то мы всё-таки вырастили…
Татьяна Михайловна всхлипнула и повесила трубку.
"Восемнадцать лет, - подумал Александр Петрович. - Мы ведь прожили восемнадцать лет… Таня, Таня… Гектор, Гектор…"
…Вечером, когда Александр Петрович вернулся с прогулки, у калитки его встретила почтальонша.
- Письмо вам, - сказала она. - Хотела в ящик бросить, а потом смотрю, вы идёте… Дай, думаю, в руки вручу… - Она протянула Александру Петровичу письмо. - Из Ленинграда…
- Большое спасибо, - поблагодарил Александр Петрович.
- Как вам тут живётся-то одному? - спросила почтальонша.
- Хорошо, хорошо живётся… - Александр Петрович смотрел на письмо, и руки у него чуть заметно дрожали.
- До свидания. - Почтальонша вздохнула, взвалила на плечо сумку и пошла по улице. Александр Петрович стоял у калитки и неловко вскрывал конверт. Карай сидел рядом и строго смотрел на удаляющуюся почтальоншу.
46
Костя Благовещенский не любил заниматься дома. Из комнаты в кухню как тень ходила полуслепая белая старуха, и Костя не мог слушать шарканье её ног, бормотание, смотреть, как неуклюже жарит она яичницу, а потом ест, и крошки хлеба остаются у неё на подбородке. Старуха из дома никуда не выходила. Продукты ей покупала мать. Раз в месяц старухе приносили пенсию.
По утрам Костя отправлялся либо на теннисные корты к отцу, либо в библиотеку Салтыкова-Щедрина, где хорошо и спокойно было сидеть за большим столом, смотреть, как бесшумно снуют по толстым коврам умные юноши и девушки с пирамидами книг, разговаривают все шёпотом, куда ни посмотри - шорох страниц и головы склонённые.
На кортах, впрочем, заниматься тоже было неплохо. Смуглый бог Аркадий Аркадьевич куда-то исчез, и с белокурой Линой играл теперь другой партнёр - молчаливый седой старик с каменным лицом. Играл старик резко и без изящества - на выигрыш. Казалось, совсем его не занимает прелестница Лина. Когда старик принимал подачу (а подавала Лина хорошо), он напоминал коршуна, готового спикировать на жертву. Так же безжалостно смотрел старик на Лину, а руки его, сухие, как когти, сжимали ракетку. После игры старик переодевался в красивый серый костюм, садился в машину и уезжал. А Лина оставалась грустная сидеть на скамейке. Один раз Косте показалось, что она плачет.
На следующий день Костя рискнул сыграть со стариком и, конечно же, проиграл.
- Вы, наверное, бывший чемпион мира? - спросил Костя.
- Знаешь, сколько мне лет? - засмеялся старик.
- Пятьдесят пять? - предположил Костя.
- Семьдесят шесть!
- Представляю, каким вы были в молодости, - сказал Костя.
- И в молодости, - повторил старик. - В молодости я спортом не занимался…
Солнце скрылось. Стало прохладно. Старик посмотрел на часы.
Костя поёжился. Он всегда неловко чувствовал себя в теннисных шортах и в светлой продувной рубашечке. К Лине, например, Костя боялся приближаться. Ему казалось, что ноги у него какие-то тонкие и белые, и живот как-то слишком выпирает. "Не эллинского я телосложения…" - с грустью думал Костя.
- Ты абитуриент? - спросил старик, кивая на разложенные на траве учебники.
- Да.
- А куда будешь поступать?
- На восточный факультет.
- На восточный? - обрадовался старик. - А как ты относишься к женщинам? Вернее, как они к тебе относятся?
- При чём здесь женщины?