16
Александр Петрович Садофьев редко встречался с друзьями юности. Да и где они, эти друзья? Более или менее тесные отношения он поддерживал с Валерианом Луниным - главным редактором областной молодёжной газеты. Виделись они примерно раз в год. Когда-то оба они - Валериан Лунин и Александр Садофьев - работали в этой газете в отделе культуры и быта. Александр Петрович даже был одно время заведующим отделом, а Валериан Лунин ходил у него в литсотрудниках. Александр Петрович частенько переписывал за Лунина материалы (плохо писал Валериан), всячески его шпынял, предлагал ему взять для подписи под информациями псевдоним Декабристов. Честно говоря, останься Александр Петрович в газете - служить Лунину в другом отделе, а ещё лучше в секретариате (где писать необязательно), но Александр Петрович ушёл из газеты, Лунин же остался и стал со временем главным редактором. Иногда Александр Петрович приносил в газету отрывки из своих новых вещей. Лунин печатал их неохотно, держал по полгода, ссылаясь на засилье официальных материалов.
И вот Александр Петрович поднимался по ступенькам газетно-журнального комплекса, где когда-то прошла его молодость. С каждым этажом, с каждой лестничной площадкой (не говоря о буфете и столовой) были связаны какие-нибудь весёлые или грустные воспоминания. Здесь работала его любовь из пионерского журнала Ирочка (в Новый год вечером Александр Петрович стоял перед ней на коленях в тёмной комнате, держа в руках бенгальский огонь, и говорил, что бросит жену, сына, всё бросит и уедет с ней на Сахалин, куда она захочет, уедет!), а здесь он подрался со своим врагом-фельетонистом, когда тот при скоплении народа начал вдруг злобно кричать, что это непозволительная роскошь держать в газете писателя (слово это он произносил с омерзительным ехидством), что газете нужны строчки, строчки и ещё раз строчки, а вовсе не повести и романы. (Тогда Александр Петрович только-только опубликовал первый рассказ.) Вспоминалась и беготня по коридору с полосой, и десятикратные изменения названий, и унылые ночные дежурства в ожидании подписной полосы, и звонки в районные центры - слышимость отвратительная. "Михаил! Андрей! Вера! Рустам! Ирина! Николай! Устин! Маврину позовите! Что?! Где Маврина?!" - орал когда-то в трубку Александр Петрович. Вспоминались бесконечные летучки, уточниловки, топтушки, когда все они собирались в большом редакторском кабинете с окнами на мутную Фонтанку, слушали привычные разносы, расходились и после писали не лучше и не хуже. Вспомнил Александр Петрович и тогдашнего ответственного секретаря, дядю Витю, большого мастера играть в шашки и бить щелбаны, от которых потом колоколом гудела голова, а хорошие названия совершенно не придумывались. Впрочем, дядя Витя щадил дежурных редакторов.
Некоторые сотрудники узнавали Александра Петровича, радостно здоровались. Другие тоже узнавали, но почему-то не здоровались. Этим не нравилось, что Александр Петрович стал писателем, а они так и остались неизвестными газетчиками.
Проходя по коридору, Александр Петрович не удержался и заглянул в комнату отдела культуры и быта. Какая-то девушка в коротенькой юбке, перегнувшись через стол, поливала из бутылки кактус в горшочке на подоконнике. Александр Петрович не стал смущать девушку и тихонько закрыл дверь. Столы в отделе культуры и бы стояли так же, как и двенадцать лет назад. Мимо него дымя папиросой и размахивая полосой, как хвостом, пробежал какой-то тип в клетчатом пиджаке, в котором Александр Петрович безошибочно распознал "свежую голову". По-видимому, "свежая голова" обнаружил ошибку…
Все двери были просто деревянными, а редакторская обита красным дерматином. Девушка-секретарша болтала по телефону и не обращала на посетителя никакого внимания.
- Лунин у себя? - спросил Александр Петрович.
- Валериан Васильевич? - смерила его подозрительным взглядом секретарша. - У себя… А вам, собственно…
- Собственно, он-то мне и нужен, - сказал Александр Петрович и нагло открыл дверь кабинета.
Был Валериан Лунин в синем пиджаке со значком. На столе стояли три телефона и лежали стопой книги.
- Возьмёшь литсотрудником, а? - протянул Лунину руку Александр Петрович. - В отдел культуры и быта?
Но Лунин вышел из-за стола, и пришлось с ним обняться и поцеловаться.
- Возьму, возьму… - радостно говорил он, не отпуская руки Александра Петровича.
Лунин усадил Садофьева в кресло, сам уселся за стол, положил на стол сигареты и с интересом стал рассматривать Александра Петровича. Лицо его постепенно становилось серьёзным.
- А ты не меняешься совсем! - наконец сказал он. Радости в его голосе Александр Петрович не почувствовал. - Так ведь оно и понятно, - продолжал между тем Лунин. - Нет над тобой начальников… Когда хочешь проснёшься, куда хочешь пойдёшь… Мне бы так…
- Ладно тебе прибедняться, - сказал Александр Петрович.
- А я уже дед! - заулыбался Лунин, вытащил из ящика стола несколько фотографий новорождённой девочки, показал их Садофьеву.
- Поздравляю, - Александр Петрович вернул фотографии Лунину. Потом посмотрел в окно. По Фонтанке плыл старый буксир с красной полосой на трубе.
- Как отрывок-то мой? - спросил Александр Петрович. - Помнишь, три месяца назад приносил?
- Какой быстрый! - покачал головой Лунин. - После десятого мая только жди. - Он начал озабоченно листать календарь.
- Как служба? - спросил Александр Петрович. - Повышение не светит?
Лунин махнул рукой.
- А ты как? - поинтересовался он. - Книгу твою недавно в магазине видел.
- Купил хоть?
- Да нет, жду, когда принесёшь, подаришь…
Александр Петрович усмехнулся, вынул из портфеля книгу и надписал: "Валериану с чувством глубокой и искренней дружбы!" - протянул Лунину. Тот не ожидал, поэтому растрогался. Тоже полез куда-то в стол, шуршал там среди бумаг, потом извлёк брошюру "Железное слово", надписал нечто сходное и, по-редакторски размашисто расписавшись, протянул книжку Садофьеву. И мы, дескать, не лыком шиты, говорил его победный взгляд. Чтобы избегнуть разговоров о том, чем сейчас занимаются бывшие сокурсники (Александр Петрович этого не знал, а Лунин, напротив, ревностно за ними следил), Садофьев спросил:
- Домой собираешься?
- А что?
- Я думал, может, в буфет зайдём, коньяку по сто грамм выпьем…
- Дадим, дадим твой отрывок, - сказал Лунин, набирая какой-то телефонный номер.
- При чём здесь отрывок? - грустно улыбнулся Александр Петрович. - Годы-то идут. Стареем мы…
В дверь заглянула секретарша.
- Валериан Васильевич, - сказала она. - К вам тут один юноша пришёл, говорит, вы ему назначили.
Лунин, как птица, клюнул носом календарь.
- Ифигенин Анатолий, - растерянно сказал он. - Инструктор райкома комсомола…
- Звать?
- Зови через пять минут, - вздохнул Лунин.
Александр Петрович встал.
- Сиди, сиди! - замахал на него руками Лунин. - Он недолго.
- Ладно, - согласился Александр Петрович. - Подожду. А потом пойдём, а? В наш родной буфет? Зиночка ещё работает?
Лунин только успевал согласно кивать.
- Как в былые годы, да? - почти кричал Александр Петрович. - Как в молодости! А помнишь нашего ответсека?
- Дядю Витю? - умилился Лунин. - Как он щелбаны бил. А как в одном номере пятнадцать ошибок пропустили, помнишь?
- Конечно, помню, - хохотал Александр Петрович. - А всё-таки неплохая у нас была молодость, а?
- Неплохая, неплохая, - согласился Лунин.
…Внезапно Александр Петиович понял, зачем он сегодня пришёл к Лунину. Из-за какой-то непонятной грусти. Когда приходит эта грусть, Александр Петрович не находил себе места. Он пытался читать, подолгу гулял, вспоминал людей, с которыми в прошлом его что-то связывало. "Лунин, Лунин - вздохнув, подумал Александр Петрович, - сходим с тобой в буфет, по сотке выпьем, авось веселее станет".
Вторую неделю Александр Петрович не мог работать. Ни строчки не написал он за это время. "В деревню, в деревню надо собираться в глушь", - думал он, глядя из окна на печальную серую Фонтанку.
17
Вот стоит у окна серебристый олень,
Серебристый олень, золотые рога,
Ну а в доме живёт, всем известная нам,
Кровожаднее всех, наша баба-яга!
Вот на небе взошла серебриста луна,
Вьётся ветер в трубе,
Ну а танцы в избе!
Вьюга воет в горах,
Волки плачут в лесах,
Ну а баба-яга точит нож у себя!
- Что это? - изумился Костя. Они стояли с Инной около её дома. Было без четверти восемь. Пора было прощаться.
- Это стихи, - ответила Инна. - Я их сочинила в четвёртом классе.
- Замечательные стихи, - Костя обнял Инну, но она высвободилась. - Особенно трогательно, что волки плачут в лесах…
- А мне плевать, что трогательно!
- Чего ты злишься?
- Так просто… Хочешь ещё одно стихотворение?
- Конечно, хочу.
- А говоришь, словно не хочешь.
Костя развёл руками.
- Ладно, слушай… - сказала Инна.
Лишь только ночью ложусь я в кровать,
Тени надо мной начинают плясать,
Тени загадочны, тени смешны,
Страшны они и ужасны они…
Вот надо мною повис вертолёт,
Кажется, будто пропеллер ревёт,
Вот надо мною склонился олень -
Падает просто от вешалки тень.
Тени загадочны, тени смешны.
Страшны они и ужасны они…
- Чего же в них ужасного? - засмеялся Костя. - Такие милые тени…
Инна молчала.