9. Stylо
В этот вечер Stylо была в доме совсем одна. Муж в командировке, а сын на учебе в Англии. Теперь до наступления каникул – сын только виртуально доступен. Скайп с "границей на замке" в виде плоскости дисплея. Большая изнурительная редакторская работа в издательстве днем была сдана ею в производство. Это была одна из тех рукописей, в которых поразительно уживались в формате 500-страничного эталона графоманского упорства – абсолютная безграмотность и очевидное нежелание автора развиваться и начать относиться к своей работе сколь-нибудь требовательно и мало-мальски критически. Но это было издание "на средства автора", и потому, как часто это бывает в подобных изданиях, – практически всю работу приходилось перелопачивать и переписывать редактору. И, как редактор известного московского издательства, она за годы своей работы в этом издательстве привыкла и к этому. Но, конечно, творческой удовлетворенности с окончанием работы она не ощущала. Хотя в целом ей удалось и в этот раз "отточить вещь", правда, введя несколько новых персонажей от себя, но, разумеется, и сюжет с ними тоже – "пошел ветвиться".
Но автор был доволен. И нисколько не удивлялся переменам в сюжете, словно огородник не удивлялся бы тому, что вместо посеянного укропа на его грядке выросли и заколосились увесистые ананасы.
А генеральный? Да ему все равно, главное, что деньги автором были заплачены полностью. И художник не подвел – все уместил на обложке. И будуар в стиле ампир, и кольт какого положено калибра, и эффектная распластанная блондинка по диагонали обложки в роскошном пеньюаре и на высоченных каблуках красных лакированных туфель… все хорошо! Только осадок какой-то смутный после такой "творческой удачи" остается. То ли перечитать всего Чехова разом хочется, то ли самой начать серьезно писать прозу.
А тут как раз этот конкурс сценаристов подвернулся! Домработница в отпуске. Stylо одна в престижном пентхаусе… Нет – не одна! А со своими мыслями, чувствами и воспоминаниями. Она еще на прошлой неделе случайно нашла этот сайт киносценаристов с предложением поучаствовать в конкурсе – воспоминаний, превращенных их обладателем в сценарий триллера. Идея ей понравилась. Она давно хотела вот так посидеть и по-хозяйски разобраться со своими воспоминаниями, расставить по полочкам значимости события прошлого, что важно и проецируется и на сегодняшние события, что можно рассказать в дружеской компании, не подмочив собственную репутацию, а что-то навсегда забыть, вышвырнуть из памяти, как ненужный хлам. Но вспоминалась какая-то ерунда. А по-настоящему, что могло бы потянуть на триллер, она сама сразу же отгоняла прочь. Скользнув взглядом по фотографии сына, она вспомнила, как пришлось ей, молодой сценаристке, старшекурснице, и поголодать в 90-е годы. И одной растить сына, которого она родила на третьем курсе по большой, но короткой любви к преподавателю ее института. Отношения с отцом ребенка не сложились, вернее – он так и не ушел от жены. И она осталась с сыном на руках одна, лицом к лицу со всеми бедами и трудностями тех лет. Сама зарабатывала как "машинистка", как это называлось в те годы, чтобы кормить и воспитывать ребенка. И печатала на пишущей машинке для заработка графоманские опусы разных пишущих людей.
Но встречались и особой стати графоманы. Эти графоманы-мечтатели не сочиняли, не писали сами стихи или прозу, а заказывали другим поэтам и прозаикам.
Эти чопорные, солидные люди, в советское время занимавшие порой ключевые места в промышленности и в политике, но добирающие возможностью оплатить, купить творчество у других авторов, не прожитую ими сами иную реальность. Просто покупали ненаписанные ими стихи и выдавали их за свои, искренно вживаясь в желанный образ поэта или прозаика. Догоняя несбывшееся. Публиковали книги в издательствах. Поступали с опубликованными книгами в Союз писателей СССР, с удовольствием заседали в различных комиссиях, ездили в Дома творчества Союза писателей вместе с семействами или почитательницами их таланта. Клеймили и сокрушали формализм в искусстве, боролись с невежеством и разнузданностью молодых поэтов, хотя покупали "свою" поэзию именно у молодых и во всех смыслах разнузданно-голодных поэтов. Защищали с горячим азартом маститых незыблемость классики от происков авангарда в современном искусстве. Словом, с восторгом и наслаждением ввинчивались в творческую жизнь литературной Москвы. Хорошо, если порой среди заказчиков лирики "по пятаку строчка", а пятак тогда был равен проезду в метро в одну сторону, оказывались дамы. Труднее приходилось писать поэмы о страстной и неразделенной любви от лица лирического героя мужского пола. Но она частенько так подолгу была вынуждена питаться жаренным на подсолнечном масле хлебом, что легко справлялась и с этим.
Одним из таких благодетелей в ее жизни, дававшим довольно стабильный заработок в самые тяжкие годы безденежья и тотального дефицита, благодаря чему удалось и воспитывать, и самой держаться на плаву, был удивительный персонаж. Его имя она, согласно их договоренности, так ни разу никому не назвала, как, впрочем, и имена других "заказчиков поэзии", он был партийным воротилой. С "партийным зачесом" седых волос. Всегда в белоснежной накрахмаленной рубашке с солидным полосатым галстуком. Он расплачивался всегда вовремя за написанные ею от его имени стихи, описывающие страсти и историческую пассионарность современного Казановы. Но считал обязательным, как истинный поэт, добавить от себя оттенок лиричности в их творческом альянсе, который выражался в том, что в день платежа он обязательно приносил букет роз. При первом взгляде на которые сразу бросалось в глаза то, что они постояли в вазе с водой не менее двух суток. И нижние, увядающие первыми, лепестки каждой розы были тщательно оторваны, чтобы выглядеть свежими. С тех пор она возненавидела розы на всю жизнь. То, что эти розы по-хозяйски приносились пиитом ей, чтобы не выбрасывать, было оскорбительно очевидно. Промелькнули и другие тайные заказчики, старавшиеся соответствовать образу лирического героя, который представал в ее стихах, и она, видя эти потуги, начинала чувствовать себя неким эпистолярным Пигмалионом.
Столько разных заработков в жизни, по которой шла она одна с ребенком "стиснув зубы", пока не появились первые гонорары за ее сценарии. Но и тут лица новых хозяев жизни, новых заказчиков, сменивших тех, прежних функционеров, тайно тоскующих о поэтических Олимпах социальной смелости и эпатажности, оказались гораздо гаже в 90-х годах, чем те, прежние. Эти наглые купчики вовсе не церемонились и отнюдь не стремились к поддержанию имиджа утонченных ценителей, меценатов или пиитов. Получив готовый сценарий, уже снимая по нему фильм, нагло морочили ей голову, что заплатят позже.
Однажды, доведенная до отчаяния таким продюсером, который ни в какую не оплачивал купленный им у нее сценарий, она явилась в офис к нему без звонка с четырехлетним сыном. Выслушав очередной скулеж продюсера о том, что самому есть нечего, что денег нет, она резко подняла раскапризничавшегося сыночка, которому, конечно, полагалось днем спать, а не ходить с мамой по наглым продюсерам, чтобы видеть, как нужно выколачивать из них честно заработанные гонорары. Она усадила малыша прямо на стол продюсера. Взяла и усадила, не обращая внимания на его монологи о безденежье. Ребенок тотчас взбодрился и обрадовался всяким интересным штучкам и бумагам на столе продюсера. Редкие в те времена разноцветные шариковые ручки, пепельницы. А главное – печать с железной коробочкой, на дне которой лежал пропитанный темно синими чернилами поролон, о который так весело пачкать руки и оставлять следы пальцев на документах. Все это закружилось, завертелось в руках малыша, который тотчас принялся делать каля-маля на лежащих на столе продюсера документах, договорах, сметах и других важных документах. И это впервые за последнее время затяжного безденежья развеселило Stylо настолько, что она просто плюхнулась на диван, с хохотом и умилением глядя на сына, проворно комкающего важные документы, топчущего и разрисовывавшего их одновременно. Это привело продюсера в бешенство. Он требовал, чтобы она убиралась из офиса вон. Чтобы убрала ребенка со стола. Что ребенок портит важные документы. Но это не испугало ее. А наоборот, она почувствовала пьянящую радость освобождения от страхов, унизительных и отвратительных, что – обманут, не заплатят, что роль просительницы будет вечным кошмаром ее жизни. А тут как нельзя кстати ее малыш вдруг замер и, задумчиво посерьезнев, оставил свои игры на столе, выпрямился и вдруг завыл: "Пи-пи!!! Ка-ка!!! В туалет!!!"
– Нет! Нет, не надо в туалет! А прямо здесь! На столик дяде сделай все и сразу! – закричала она в кураже, с таким воодушевлением, что могла бы закричать просто – "В атаку!!!" Но произнесла она отчетливо, вскочив с дивана, с каким-то азартом и уже протянув руки к веселым красным пуговицам на комбинезоне сынишки, чтобы расстегнуть и снять, крикнула:
– Начинай, сынок!
Продюсер с тупым рычанием рванул к сейфу. Дрожащими руками набрал шифр, отпер и распахнул толстую железную дверь сейфа и стал отсчитывать деньги, которые задолжал ей. Сейф был плотно забит купюрами и упаковками французских духов.
Как обменивают шпионов на границе, так и они с продюсером обменяли пачку денег за сценарий на освобождение офисного стола продюсера от ее сына и спасение документов продюсера от потопа и…
Тот фильм, снятый по оплаченному таким образом ее сценарию, всего через несколько месяцев сделал ее знаменитой на всю страну сценаристкой.