- У меня есть, - сказал Леон. - Только можно ли тебе за рулём?
- Мне? - весело обиделся Эпоксид. - Я всю Европу проехал от португальской границы. Шесть стран, включая великое герцогство Люксембург. Мне нельзя? Ну даёшь, Леонтьев!
Леон решил, что пришло время поинтересоваться: почему Эпоксид проехал всю Европу от португальской границы вместе с Лени, кто ему эта Лени, куда и зачем они едут?
Но Эпоксид так быстро свернул сначала на просёлочную, а с просёлочной на лужайку, что Леон не успел.
Над лужайкой, над подсыхающими стогами плыл смешанный запах влажного травяного тлена и сухих цветов.
Лени выбралась из машины, зажмурилась на бьющее в глаза вечернее солнце, нестесненно, со сладким стоном потянулась, как львица или пума.
Эпоксид извлёк из багажника раскладной столик, в момент заставил изысканной едой, жестяными банками с апельсиновой водой и кока-колой. Сыскалось место и для трёх походных стаканчиков. Они приглашающе посверкивали на солнце.
- "Лесная ягода"! - Мощным барменским ударом ладонью по днищу вышиб вон пробку из бутылки Эпоксид. Она улетела далеко. Леон догадался, что Эпоксид полон решимости зараз покончить с самогоном. - Боже мой, какое благородство! - поднёс к носу бутылку Эпоксид. - Похоже, первач. Ну, поехали! - Жадно опрокинул под бессмертные гагаринские слова стаканчик и тут же снова налил.
Леон свой только ополовинил, присосался к банке с апельсиновой водой.
Лени вознамерилась пить семидесятиградусный, не иначе, первач по-европейски, маленькими глотками, так сказать, смакуя. Она как-то на глазах одеревенела, роботизировалась. Допила до дна, поставила стаканчик на стол, схватилась руками за горло, как будто гладкое ухоженное немецкое её горло сжимали волосатые в золотых перстнях пальцы хачиков.
Леон плеснул Лени в стакан шипящей апельсиновой.
Она запила, перевела дух, пришла в себя. После чего вдруг покраснела и залоснилась, совсем как Гена на утренних поминках по дяде Пете.
Леон перевёл взгляд на Эпоксида.
Тот от души, но не вполне по-дружески забавлялся.
Леон посмотрелся в боковое, влепленное в пластмассу и резину, машинное зеркальце, которое в Москве непременно оторвут. Он не лоснился. Самогон превращает в варёных раков людей в возрасте, догадался Леон, кто помоложе, те держатся.
Необязательность, если не сказать, неуместность данного наблюдения свидетельствовала ещё об одной особенности самогона: резко снижать умственный уровень пьющего. Уже независимо от возраста.
- По второй? - голосом счастливого человека осведомился Эпоксид. - Как, Лени, первая колом или соколом? Ничего лучше не пил!
Леон решил вторую пропустить.
Сделавшаяся в один цвет с пролетарским знаменем, Лени тоже.
Эпоксид красиво, с отставленным локтем, как Николка в спектакле "Дни Турбиных", выпил в гордом одиночестве.
- Леонтьев, - захрустел крохотным пупырчатым, выловленным из плоской стеклянной банки огурцом, - я тебя не из-за того, что в одной школе, вспомнил. Я же с твоими родителями в одной конторе работаю! - ошарашил дикой нелепой новостью.
- Как так? - тупо спросил Леон.
- А вот так! - заржал Эпоксид. - Через плечо! В малом предприятии "Желание".
- "Желание"? - с отвращением переспросил Леон. Вероятно, это было гнусное малое предприятие. Не менее гнусное, чем малое предприятие "Дюймовочка", про которое Леон читал в районной куньинской газете. Это малое предприятие под видом фотомоделей отбирало по городам и весям России девушек ростом не выше ста пятидесяти сантиметров да и продавало их за доллары в притоны, публичные дома, а также отдельным иностранным извращенцам, охочим до малорослых. Большинство "Дюймовочек" знали, что их ожидает, а вот поди ж ты, где только - в Порхове, Шимске, Локне или Новосокольниках - не объявлялся конкурс, не было отбоя от готовых на всё, недокормленных "Дюймовочек". У малого предприятия были все шансы превратиться в большое. При нынешней кормёжке подрастающее поколение обещало вырасти поколением Дюймовочек и мальчиков с пальчик. В лучшем случае.
Само по себе слово "желание" было вполне нейтральным. Но в сочетании с "малое предприятие"… Не лучшие, определённо не лучшие желания клиентов исполняла эта контора.
Теперь Леон мог не спрашивать Эпоксида, чего это он едет с Лени в её машине от португальской границы? Всё и так было ясно, красная, распаренная, сошедшая с тормозов, немолодая Лени лезла под рубашку вчерашнего школьника Эпоксида, гладила его накачанные в другом малом предприятии - "Бородино" - мышцы и бицепсы. Эпоксид снисходительно похлопывал забывшую стыд Лени по заднице.
- Такой вот у нас организовался кооперативчик, - налил себе третью. - Развесистое древо услуг. Как баобаб. Штаб-квартира в нашем доме. Берём на работу всех оставшихся за бортом новой жизни. Несчастных и одиноких. В том числе марксистов-ленинцев, - подмигнул Леону. - Давай-давай, Леонтьев, разливай, я один не буду.
Леон долил себе. Наполнил стаканчик Лени. Она не возражала.
- На какой же ветке баобаба мои родители? - спросил Леон.
- Естественно, не на моей, - ответил Эпоксид. - Староваты. Хотя мамка у тебя ещё… За прекрасных дам! За шене фрау! - зажмурившись от наслаждения, выпил. - Там у нас, как при коммунизме, от каждого по способностям, каждому по труду. Всяк сверчок знай свой шесток. Твоя мать в группе "Очередь".
- Очередь? Какая очередь? - Леон проглотил самогон, как воду, до того удивительным было то, что говорил Эпоксид.
- Вот такая! - показал от плеча Эпоксид. - Нет у нас в стране очередей, да? За других стоит в очереди, неужели непонятно?
- За водкой? - ужаснулся Леон.
- За водкой стоит мразь, отребье, - поморщился Эпоксид. - Водку нам привозят ящиками прямо с завода "Кристалл". Твоя мамаша стоит за долларами в банке. Оплата почасовая. Два часа - доллар. Шесть часов - три доллара. Я уезжал, её поставили замначем дневной смены.
- А есть… ночная? - От самогона и волнения язык у Леона стал заплетаться.
- А ты думал, за долларами только днём стоят? - подивился его наивности Эпоксид. - Круглосуточно! Но в ночных сменах у нас женщин нет.
- Там же дерутся, - пробормотал Леон.
- Мамашу не обидят, - успокоил Эпоксид. - Там всё поделено между нашей и ещё двумя конторами. Бьют сволочь, которая лезет сама стоять, не отстёгивает.
- А отец, значит, в ночную? - Леону было не отделаться от ощущения, что он уехал на летние каникулы из одной страны, а возвращается после летних каникул совсем другую.
В новой стране пути марксизма-ленинизма и хлеба насущного разминулись. Одной частью сознания Леон понимал: это справедливо. Другая же часть протестовала. Отец, доктор философских наук, которого лично знают и высоко ценят Фидель Кастро и Жорж Марше, стоит в ночную смену в очереди на обмен долларов за посторонних людей!
Воистину революция пожирала лучших своих детей.
Худших - продажных, лживых, корыстолюбивых - отчего-то не пожирала.
- Батька не в очереди, - после третьей Эпоксид оттаял душой, дружески приобнял Леона, как бы говоря ему: всё в жизни тлен, суета, кроме таких вот редких светлых мгновении, когда сухо, тепло, есть что выпить, чем закусить и нет между людьми вражды, неважно, коммунисты они или предприниматели, немцы или русские. - Батька в автосервисе.
- Где-где? - Леон подумал, что ослышался. Отец, не умеющий привернуть гайку к болту, ненавидящий и боящийся автосервиса, в автосервисе? - Он не разбирается в технике!
- Зато хорошо рисует, - странно возразил Эпоксид.
Отец действительно умел рисовать. В молодости учился в художественном училище. Но не доучился, ушёл инструктором в райком комсомола.
- Красит кузова?
- Да, можно сказать, - нехотя ответил Эпоксид.
- Перекрашивает ворованные машины? - в ужасе прошептал Леон.
- Да нет же! - досадливо вздохнул Эпоксид. - Наше предприятие ремонтом и покраской кузовов не занимается.
- Ты сам сказал, в автосервисе, - Леон чувствовал, если бы не самогон из его рюкзачка, Эпоксид давно бы послал его куда подальше.
- Так называется. Там другой автосервис. Сейчас же машины, как с цепи, крадут. Особенно новьё. У кого гаража нет - смерть, хоть не покупай. Ну а продают же ещё по спискам, по лимитам в магазинах, отгружает что-то ВАЗ. Люди к нам новье пригоняют, а твой батька и ещё там ребятишки делают из новья старьё, чтобы никакая сволочь не польстилась.
- Это… как? - Леон заметил, что и Лени заинтересовалась. Наморщив гладкий лоб, вслушивалась в речь Эпоксида, кивала, отмечая знакомые слова.
- Варум? - вдруг спросила Лена.
- Варум-варум? - разозлился Эпоксид. - Она ладно, - махнул рукой на Лену, - ты-то что, Леонтьев, из себя девочку строишь? Не знаешь, как новые машины превращают в старые?
- Не знаю, - честно признался Леон.
- Словно не лето, а год в деревне сидел, - усмехнулся Эпоксид. - Отстал от жизни.
Леон не возражал.
В чём-то он действительно отстал.
А в чём-то забежал вперёд.
Скажем, в тревоге о судьбе кроликов.
Только два воспользовались шансом. Остальные остались в клетках.
Утром, как только трава просушилась от росы, Леон нарвал травы, накормил кроликов. Он смотрел на них, убирающих стебли, как прямые спагетти, и странная мысль явилась ему. Леон изумился чеканной, как Пифагорово геометрическое правило, словесной формулировке мысли: "Обречены все, но в первую очередь тот, кто не воспользовался шансом, остался в клетке, когда можно было уйти".
Через час Леоново правило получило блистательное доказательство.