В Германии, где не было смерти, не было раненых, не было обстрелов, где у них был хоть и временный, но дом и всего было в достатке, живое, доброе лицо Жанны сделалось жестяным, взгляд погас, речь стала нервной и односложной, поведение - резким и неадекватным, - одним словом, Жанна утратила человечность там, где, казалось, ничто этой самой человечности не угрожает. Только в магазинах, перед аквариумами автосалонов, где на специальных площадках медленно вращались карминные "мерседесы" и аспидные "БМВ", в меховых пассажах с тысячами шуб, как будто нанесёнными немцам "с дыма" некими северными данниками, взгляд Жанны зажигался холодно и требовательно, совсем как взгляд герра Вернера. Идея потребления, как пространства без границ, смысла и меры, горела в глазах Жанны.
- Помнишь обувные ряды в Герате? - спросил Аристархов, когда они то ли в Бремене, то ли в Касселе шагали по нескончаемому меховому пассажу.
- Ну? - коротко отозвалась Жанна, прожигая взглядом витринное стекло. Аристархову показалось, что число чёрных кружков на леопардовой шубе увеличивается от её паяльного взгляда.
- Сколько шуб… - продолжил Аристархов.
- Не вижу связи, - оборвала Жанна.
- В Герате все ходили босиком, а здесь не бывает морозов, - засмеялся Аристархов.
- Много шуб, много обуви, - ответила Жанна, - это жизнь, Аристархов, это то, ради чего люди живут, а не ради вонючих войн и вертолётов. Но тебе, - закончила с сожалением, переходящим в отвращение, - этого никогда не понять!
4
Аристархов давно искал случая поговорить с генералом, но не получалось. Он знал генерала с афганских времён. Тогда генерал был подполковником и командовал не дивизией, как сейчас, а полком. В Афганистане в подполковнике уже не было необходимой для военного человека идейности, но оставались воля и решимость делать что должно, чтобы было что будет. А если и возникали сомнения, подполковник разгонял их скачкой на верблюде Хасане.
Аристархову не в чем было его упрекнуть. Командир сделал всё от него зависящее, чтобы Аристархов и другие пилоты остались живыми. Хотя, конечно, остались далеко не все.
В Германии в генерале, похоже, не осталось ни воли, ни решимости. Иногда взгляд его странно стекленел, и он подолгу молчал, не замечая окружающих. А иногда лицо его как бы сжималось в кулак и багровело, и Аристархову казалось, генерал едва сдерживается. Одним словом, что-то остаточно военно-человеческое, если, конечно, может быть военно-человеческое вне идейности, воли и решимости, присутствовало в генерале, как неясный отражённый свет.
Собственно, так же, как и в Аристархове.
Но капитанский понятийный круг ограничивался конкретными боевыми заданиями, одним-единственным вертолётом. Генерал же в силу звания и положения должен был видеть происходящее как бы с некоей горы. Аристархову хотелось бросить взгляд на окрестности с этой предполагаемой генеральской горы, как в щёлочку подсмотреть, хотя всё чаще закрадывались сомнения: а есть ли вообще гора?
Герр Вернер назначил быть на клубном лётном поле под Ганновером в четырнадцать ноль-ноль. Он должен был привезти из города господина, интересующегося жидкими противогазами.
Аристархов посадил машину в назначенном месте в тринадцать пятьдесят пять. Прошло полчаса, а герра Вернера с господином, интересующимся жидкими противогазами, не было.
Генерал, по команде которого взлетали армады боевых вертолётов, достал из сумки бутылку коньяку "Хеннеси", сильно отхлебнул, передал бутылку Аристархову.
- За российскую армию, капитан! Свиньи, они считают, что с нами можно всё, что мы стерпим…
- Генерал, - возвратил бутылку Аристархов, - вы знаете, я избегаю разговаривать с начальством на отвлечённые темы. Только по существу полученного приказа.
- Я знаю, капитан, о чём ты, - вторично приложился к "Хеннеси" генерал. Лицо его сделалось кирпичным, и тяжёлым же, как кирпич, сделался его взгляд. - Но я не знаю, что тебе ответить.
- Генерал, уничтожая свою мощь, мы лишаем себя чести. К нам относятся как к мусору, генерал, и они правы. Такого не было в истории человечества.
Генерал молчал, бычьи поводя шеей. "Неужели ещё выпьет "Хеннеси"? - подумал Аристархов.
- Быть может, я ошибаюсь, генерал, - продолжил он, - но мне кажется, что вот не стало нас, не стало в мире чего-то такого, что… не давало миру окончательно пропасть. Я не говорю, что мы были хорошие, генерал, наверное, в нас было зло, но это было наше зло, генерал, и мы противостояли им чужому злу. Мы были другие, генерал, и пока мы были сильнее, наши люди были защищены от чего-то такого… Я не знаю, как это назвать, генерал, но я знаю, что это не то. Хрен с нами, генерал, мне не жалко ни себя, ни вас, но мы предали наших жён, матерей и детей, генерал, предали всех, кто делил с нами прежнюю жизнь. Отныне грош нам цена, генерал. Как нас выперли из Афганистана, из Германии, так выпрут и из России - из собственных домов и семей. Отовсюду, отовсюду…
- Деньги, - пробормотал генерал, и Аристархов увидел, что бутылка почти пустая. - Они как трупные бактерии питаются падалью, но и как сперматозоиды зачинают новую жизнь. Ты не нашёл себя в двуединой стихии денег, капитан. В нашем случае деньги делаются на падали, капитан. У тебя лёгкие, капитан, а тут потребны жабры, чтобы дышать в гнилой крови и живом дерьме. Ты задыхаешься. Из тебя не вышел человек-амфибия, капитан! - рванул воротник, как будто из него вышел этот самый человек-амфибия, и ему же был непривычен тёплый летний немецкий воздух.
- Я хочу сказать, генерал, - буднично произнёс Аристархов, - что в армии не может не быть людей, которые не хотят этому помешать. Чем бы они в данный момент ни занимались. Ещё не поздно положить предел, генерал. Моя жизнь, генерал, в их полном распоряжении. Более того, генерал, они могут располагать моей жизнью. Она уже не представляет большой ценности для меня лично, генерал, но ещё может представлять некоторую ценность для… - Аристархову показалось нескромным сказать "Родины" или "армии", поэтому он закончил как-то по-книжному, - гипотетического дела.
Некоторое время генерал молчал, тупо глядя на приближающийся кофейного цвета "оппель". Из "оппеля" выбрались герр Вернер и господин, интересующийся жидкими противогазами. Герр Вернер и не подумал извиниться за сорокаминутное опоздание. Господин, интересующийся жидкими противогазами, с любопытством посмотрел на валявшуюся на траве бутылку из-под "Хеннеси". Должно быть, он подумал, что сам Бог, не иначе, послал ему такого контрагента - алкоголика-генерала, распродающего военное имущество.
- Капитан, - генерал в упор не видел подтянутого герра Вернера и не столь подтянутого господина, интересующегося жидкими противогазами. - Не ищи воинской дисциплины и служебной субординации, где потребно действовать по-партизански. Генеральский вертолёт улетел, капитан, не догонишь. А теперь поинтересуйся у этого жирного хера: сколько он отвалит за партию лучших в мире совпротивогазов?
После незаметно перешедшего в ужин обеда в ресторане посреди парка Аристархов и герр Вернер под руки довели генерала до "оппеля" и впрямь похожего в сумерках на огромное лоснящееся, хорошо прожаренное кофейное зерно. Окончательная цена была определена генералом и господином, интересующимся жидкими противогазами, без помощи переводчика Аристархова. Они писали цифры на салфетках и передавали салфетки друг другу. Генерал матерился, стучал по столу кулаком, так что прыгали тарелки и фужеры. После седьмой салфетки он перестал материться, распорядился принести шампанское. Аристархов ненароком бросил взгляд на сгорающие в пепельнице, а потому распрямляющиеся салфетки. Его несколько удивила хвостатость цифр, то есть количество нулей. Он и представить себе не мог, что мирная процветающая Германия до такой степени нуждается в советских армейских, да к тому же жидких, противогазах.
Всю дорогу до лётного поля в "оппеле" генерал безобразно храпел, укрепляя немцев в презрении к русским. В вертолёт же загружался странно трезвым, мрачным, надменным, эдаким Чайльд-Гарольдом, укрепляя немцев уже в совершеннейшей непредсказуемости русских.
Господин, интересующийся жидкими противогазами, позвонил из "оппеля" в диспетчерскую аэродрома, и оттуда быстренько прискакал малый в фуражке, почтительно шурша голубым бланком.
- Полетите шестым коридором, - объявил господин, интересующийся жидкими противогазами, - это персональный коридор канцлера.
Каким-то очень влиятельным оказался этот господин.
Генерал воспринял информацию о том, что полетит персональным воздушным коридором германского канцлера, совершенно спокойно, как будто с детства был с канцлером, что называется, накоротке.
Последнюю бутылку шампанского распили прямо на поле.
- И ты пей, - подавившись пеной, приказал генерал Аристархову, - коридор канцлера широк, как меч Зигфрида!
Сумеречная Германия лежала внизу в огнях городов и темноте лесов, космических пейзажах металлургических и химических производств. Сверху из канцлерского коридора было совершенно очевидно, что ухоженной стране тесно дышится среди бесконечных заводов и огней городов, среди редких, не тронутых вечерними огнями лесов, полей и рек.
Аристархов был уверен, что генерал спит, но тот, оказывается, не спал, а сощурившись, с ненавистью смотрел на чужую, простирающуюся по курсу землю. Точно с такой же ненавистью он когда-то смотрел на голую безводную афганскую землю, нет-нет да поплёвывающую в вертолёты длинными струями огня из-за камней и из ущелий. Аристархов до сих пор не забыл его странной фразы по поводу вывода войск из Афганистана: "Теперь до Москвы!" Аристархову было о чём говорить с генералом в Афганистане, но не стало о чём - в Германии, поэтому он очень удивился, когда тяжёлая генеральская рука опустилась ему на плечо.