Лева, которого с годами и с появлением все большего количества "серебра" на висках стали все чаще называть "Львович", после школы закончил строительный институт, который, несмотря на непрестижность, давал освобождение от службы в армии. Он не заблуждался по поводу своих возможностей - с "пятым пунктом, да к тому же с бабушкой-пираткой" в престижные институты ему лучше было не соваться. В итоге он занялся в семидесятые годы строительством отнюдь не престижным - газовыми сетями, а точнее - строил перекачивающие подстанции, начиненные турбинами и всяческой техникой, которая с каждым годом становилась все совершеннее.
Еще в институте он понял, что каждый человек - сам кузнец как своего счастья, так и несчастья. На четвертом курсе он начал поглядывать на пополнение студенческого контингента за счет слабого пола и на одном из вечеров разглядел двух подружек - Катю и Наташу. Одна была побойчее, вторая - как-то "мягче". У той, что побойчее, фамилия была Красавина, а у подруги - Ягурнова. В том, что он больше не будет "Блином", у Левы была уверенность, тем более что ни Ягурнова, ни Красавина расставаться со своими фамилиями не намеревались. В общем, дело обстояло, как в анекдоте о приеме новой бухгалтерши на фирму: задают вопросы о том, сколько будет дважды два, а берут ту, у которой формы привлекательнее. Лева сделал предложение Красавиной и не был отвергнут. В начале пятого курса студент Лева Блинштейн превратился в дипломника Льва Красавина. Старшее поколение обоих семейств против этого не возражало, к тому же скоро выяснилось, что тетя Кати Красавиной тоже была "из пираток". Но зато теперь инженер Лев Львович Красавин всего через год после окончания учебы стал "выездным". Впрочем, справедливости ради следует отметить, что он никогда и не был "невыездным". Просто случая выяснить это не представлялось.
Поскольку техника для перекачки газа во все больших количествах в основном была импортной, то и ему, к удивлению многих, начали оформлять служебный паспорт для командировок сначала в Чехословакию, а потом и дальше. Лева достаточно быстро сориентировался в том, что к чему, и начал задумываться о будущем. Очень быстро жена была обеспечена большим количеством колготок и прочего, в доме появился вполне приличный японский магнитофон, а суточные уже в меньшей степени лимитировали его запросы. Просветителем у него оказался чех - эксперт из антикварного магазина на Пржикопе - известной улице старой Праги.
Милош помаленьку ругал коммунистов, но при этом они не мешали ему вести свой бизнес. В общем, Лева от него узнал, что настоящие коллекционеры это не те, кто толчется возле филателистических магазинов, покупая или продавая марки, монеты или значки. Работать надо с антиквариатом, с картинами, с музыкальными инструментами, со старинной мебелью. Правда, при слове "иконы", услышанном в пражском магазинчике в задней комнатке, где они с Милошем выпивали "по маленькой" привезенную им "Столичную", Леву едва "кондрашка" не хватила. К предметам культа он предпочел не прикасаться. И неважно, к какой религии они относились. Просто Лева уважал Бога, а он для всех един, что для протестантов, что для православных. И гневить его не стоит. А потому Лева сосредоточился на картинах, не отступаясь от марок.
Шустрая Катя оказалась весьма деловой и скоро уже сама начала разбираться в картинах, уверенно определяя цену того или иного передвижника. Лева, который мотался по командировкам, проходил поначалу в мире коллекционеров как "Катин муж", но постепенно, по мере того, как все больше времени проводил в столице, сам стал выходить на первый план этого бизнеса.
Вообще-то мир держится на сумасшедших, которых принято называть коллекционерами. Собирать можно все, что угодно. Говорят, что Маяковский коллекционировал карандаши. В Петербурге есть коллекционер, который начал собирать сначала клюшки, а потом шайбы, перчатки, шлемы, свитера и прочую атрибутику хоккейного мира. Но такой собиратель, в общем, безопасен, здесь и круг не слишком широк, да и нравы не столь свирепы.
Лева сначала собирал монеты и уже начал разбираться в них, как настоящий нумизмат, но… В один прекрасный день в конце семидесятых Катя твердо потребовала две тысячи рублей - оказалось, что она приглядела пару этюдов - один Левитана, второй - Перова. И Лева, который в тот момент больше мечтал о "Жигуленке", решил довериться практичности Кати Красавиной, а вернее, той капле, которая перепала жене от "пиратки", позвонил знакомому нумизмату, предложив ему встретиться, посмотреть новые поступления в его коллекцию. Встретились, новых поступлений не было, но Лева предложил купить всю его коллекцию. Цену он запросил "хорошую", разумеется, больше, чем требовала жена, которая удачно принесла коньяк с лимоном и заварила настоящий кофе. Рецепт был известен в Европе, но в Москве гости их дома всегда восхищались Катиным мастерством. На самом деле она вливала в джезву две чайных ложки виски и кидала пару зернышек кардамона. Только своей давней подруге Наташе Ягурновой она раскрыла секрет, посоветовав именно "на кофе" поймать хорошего жениха.
Монеты принесли больше, чем нужно было для приобретения этюдов, а потому "дельту" Лева решил вложить в марки. И пошло…
У Львовича оказался хороший нюх на… опасности. Он несколько раз удачно продавал свои коллекции монет, однажды даже за день до того, как "коллега" навел на него милицию, указав на наличие в его доме большого количества золотых монет. Милиционеры нагрянули с намерением провести хороший обыск. Левин ларчик хотя и открылся для бригады следователей, но оказался пуст. Сыщики оказались опытными и с первых минут разговора в квартире поняли, что громкое "раскрытие" у них ушло из-под носа. Так что посмотрели кляссеры с марками, поинтересовались для очистки совести валютой и золотыми царскими "червонцами", выпили по чашке кофе с коньяком, убедившись заодно, что в баре нет тайника, и распрощались, посоветовав на прощание приглядеться к тем, кто его окружает. "Коллегу" он вычислил и со временем с ним красиво и жестоко рассчитался, впарив тому через какую-то "подставу" липового Айвазовского.
И вот теперь Львович сидел в кресле перед телевизором, дожидаясь, когда, наконец, начнутся вечерние новости. До них шел какой-то сериал, но он его не видел и не слышал - надоели эти одинаковые страсти и пальба на всех каналах. Львович думал о том, чем наполнена его жизнь. Он смотрел на французский буль, на белые стулья "почти из дворца", на висевшие на стене картины, некоторые из которых навевали настроение, другие просто радовали глаз, а смелые контуры двух "ню" будили уже начинающее смиряться воображение. Лева вновь пришел к выводу, что хотя жизнь в целом и удалась, но чего-то громкого, значительного он не сделал. Нет, не в области строительства газопроводов или еще чего-то. Ему хотелось иметь славу Костаки, хотелось найти что-то, чтобы все сняли сразу и одновременно шляпы, кепки, тюбетейки, кипы и ермолки перед ним и его находкой.
И тут раздался телефонный звонок.
В комнате был почти идеальный порядок, перед отъездом на дачу Катя вытащила к ним домой, наконец, "королеву уборки" по имени Нина. Так что можно было без опаски разгуливать по светлому полу. Не выпуская из руки телефонной трубки, Львович заходил по квартире.
- Неужели?! Правильно говорят люди - стоит посильнее подумать и оно свершится! - пробормотал Львович, завершив разговор. - Господи, неужели это правда, неужели эти парни подбираются к "Голубому Маврикию"?!
Конечно, Львович помнил старого отставного моряка, который когда-то приходил сам на "пятачок", подбирал кое-что для своей коллекции, иногда покупал, иногда менялся. И за столиком в кафе за "полтешком" коньяка он слушал историю о каком-то прадеде и его роковой любви… И на тебе.
Купить у них марку и потом отправить в Цюрих на аукцион? Но, во-первых, марки еще нет и неизвестно будет ли… Да и вообще, какие у них права на марку!? Это что? По принципу новичкам и дурачкам везет? Марку надо перехватить, пусть потом доказывают, что она их собственная… Конечно, кодекс надо чтить, это еще завещал Остап Бендер… Но не до такой же степени…
- Все, берусь за настоящее дело, а то стал застаиваться в позе унылого пенсионера. Надо, надо, надо нам, ребята, - начал было он мурлыкать слова из песни Александры Пахмутовой времен его юности.
…Примерно через сорок минут Филипп подходил к своему подъезду пятиэтажки, находясь в приподнятом настроении, - наконец хоть кто-то не отмахнулся от его идеи. На коричневой скамейке, где в дневное время обычно грелись бабуси из подъезда, зорко контролируя вход-выход, метрах в десяти от входных дверей сидели двое парней.
- Филя, - почти ласково позвал Филиппа один из них. - Подойди к нам на минутку, есть небольшой вопрос.
Второй раз звать его не нужно было - Филипп по голосу понял, что это кто-то из подосланных от "Больших". А с такими лучше не связываться, да и ничем он не проштрафился, ни в какую историю не влип.
- Ты ведь с этими мужиками, когда они от Митрича пошли в кафе, был?
- Был, - отрицать что-либо не было смысла, да и незачем.
- И домой к ним ездил, - уже утвердительно говорил тот, на котором была коричневая кожаная куртка.
- Нет у них Маврикия, - поспешил Филипп, прекрасно понимая, к чему дело клонится.
- Открыл Америку… Это мы и без тебя знаем, дедуктивный метод имени мистера Холмса все-таки и нам знаком. А карты, о которых дед говорил еще в шестидесятые годы, когда нас с тобой и на свете не было, нашлись?
- Карты у них какие-то есть и дневники, - "запел" Филипп, понимая, что из этой ситуации надо выходить с минимальными потерями. - Но они решили их у какого-то своего приятеля проверить. На предмет их старинности. Приятеля называли Каталкиным, работает в МВД.