Таким образом, примерные рамки все-таки существовали, и за время моего первого опыта работы я так и не смог привыкнуть к шестичасовым перерывам между приемами пищи в течение дня. Особенно после общаги, где завтрак, обед и ужин вообще не зависели от времени суток. Желудок все время ноюще урчал, а чай со снэками в виде шоколадных батончиков только усугублял ситуацию, провоцируя дискофортные ощущения в животе.
Другим аспектом "корпоративности", очень меня удивляющим, были разговоры людей, которые я случайно слышал в столовой и на улице, куда выходил якобы покурить (на самом деле просто постоять на свежем, насколько это было возможно от сигаретного дыма, воздухе). Практически все они либо говорили о работе, либо просто молчали. Мне там пообщаться было абсолютно не с кем, но я это воспринимал как должное – глупо было рассчитывать, что люди 30-40-50 лет интересуются молодежными субкультурами или хорошо разбираются в современной андеграундной музыкальной сцене. Гораздо больше меня поразил факт того, что им самим было не о чем поговорить друг с другом. Возможно, так просто совпало, но очень редко я видел коллег, обсуждающих какие-то спортивные события, кино или новый альбом известной группы. В основном до меня доносились обрывки разговоров о подписанных договорах, перезаключенных контрактах или, самая отвлеченная тема, которую мне доводилось услышать – кадровые перестановки в структуре компании. Еще большее недоумение вызывало то, что деловые разговоры в обед подкреплялись имитацией деятельности в рабочее время. Не у всех, конечно, но у очень многих людей в компании, если внезапно зайти в кабинет, можно было обнаружить открытый интернет-браузер с новостями или игрушками, который тут же судорожно закрывался, а во всю ширь монитора красовалась какая-нибудь пестрящая цифрами таблица Excel.
Несколько раз мы созванивались с Наткой. Она говорила, что знает, что я скучаю по ней и скучаю на работе, но просила подождать еще какое-то время – у нее как раз был "самый важный момент в познании своих возможностей". Я, конечно, высказывал свое недовольство – обещанные три недели в отъезде превратились уже почти в два месяца, но, по большому счету, от меня в этой ситуации ничего не зависело. Натка извинялась и повторяла, что я буду очень удивлен, когда узнаю, чего она достигла благодаря морским медитациям.
Три недели производственной практики, тянувшиеся неимоверно долго, постепенно подходили к концу. Особой работы за это время у меня не было – максимум настроить интернет или установить драйверы для принтера какой-нибудь женщине из бухгалтерии. Тем не менее, полученный мной первый трудовой опыт вполне соответствовал и моим ожиданиям от занятости в крупной корпорации, и реальному положению вещей в мире корпоративной культуры. Не могу сказать, что расстроился, когда моя стажировка закончилась.
"Конец августа – как вечер воскресенья", – прочитал я когда-то, не помню уже где. В конце августа 2007-го, с его рабочими буднями и быстро проносящимися выходными, я впервые в полной мере прочувствовал смысл этого афоризма.
15. Когда видят то, чего нет
Опубликовано: сентябрь 2007
Отредактировано: на этой неделе
Играет: Stigmata "Сентябрь"
Мы с Наткой сидели на высоком берегу Москвы-реки в Коломенском парке. Чуть позади, под деревом покоился любимый питомец Натки – красноухая черепаха Барахталка, которую мы похоронили пять минут назад. Накрапывал мелкий, моросящий дождь, капли которого как будто повисли тонкими нитями в воздухе, а не падали на землю. Мы устроились на рюкзаках под зонтом и, ни слова не говоря, просто смотрели вперед. Кроме нас в будний сентябрьский день в заповеднике почти никого не было. Натка позвонила накануне вечером и рассказала о смерти рептилии. Это была наша первая за несколько месяцев встреча и вместо беседы, полной впечатлений, она превратилась в безмолвные поминки домашнего животного. Я спросил:
– А почему "Барахталка"? Необычное имя.
Натка отвечала, смотря перед собой, как во время нашей первой встречи, в клубе:
– Приходишь с учебы – барахтается, просит еды. Не потому, что знает, что ты хозяин и рада встрече, а просто условный рефлекс: солнце садится, появляешься ты, на поверхности плавает корм. Так я тогда думала.
– Черепахи вообще не особо понимают, что происходит вокруг. Живут себе и живут, – вставил я единственный известный мне факт о земноводных.
Натка продолжала:
– Пытаешься выспаться в выходные – куда там. Первые лучи солнца – сразу брызги воды. Барахтается, плещется громко и настойчиво, сама не отдавая себе отчета, зачем. Злишься, что не дает поспать.
Соберешься раз в неделю помыть-потереть щеткой – барахтается, не дается. Царапает довольно длинными когтями, пытается тяпнуть за палец. Однажды удалось, до крови. Больно ужасно. Злишься, думаешь: "Глупая, для тебя же стараюсь!".
Голос моей подруги стал сдавленным, а глаза снова покраснели и увлажнились.
– А сейчас, в коробочке, по пути в парк – не барахтается. Лежит смиренно и тихо.
К концу фразы Натка заплакала. В голос, навзрыд. Теперь еще сильнее, чем раньше, когда мы закапывали ямку под деревом, и теплые слезы капали на перепачканные землей пальцы. Я перехватил зонт в другую руку, обнял девушку за плечо, прижал к себе и поцеловал в лоб.
– На самом деле всё они понимают, – процедила она, – не прав ты. Всё понимают.
– В смысле?
– В прямом, – голос Натки дрожал. – Вернувшись с моря, я стала понимать, о чем Барахталка думает.
– И о чем же?
– Ну, так трудно объяснить, – девушка периодически вытирала слезы, все так же прижав голову к моей груди. – Посмотрела в глаза и поняла, что там написано. Что очень старая она и чувствует, что скоро конец. Я ее успокаивала, внушала, что буду рядом, когда это случится. Сама себя готовила морально. А все равно… как ни готовься – смерть, блин, всегда внезапна.
Натка снова заревела, на этот раз тихо, в платочек, которым вытирала растекшуюся тушь. Я крепче обнял подругу.
– Извини, – сказала она спустя пару минут, – что вот так получилось. Очень черепашку любила. Ей всегда выговориться можно было, когда вокруг никого нет, кто послушал бы. У родителей дел по горло. Только она и слушала меня. Слов, конечно, не понимала, но эмоции… все их чувствуют.
– Ты овладела, как это назвать? Ментальным внушением? Можешь общаться без слов?
Натка повернулась ко мне и коротко взглянула в глаза. Вдруг внутренний голос, который обычно проговаривал в голове только мои мысли, зазвучал Наткиным тембром и вылился во фразу: "Да. Теперь умею и это". По моим рукам, то ли от холода – я был в одной футболке, то ли от испытанного, побежали мурашки.
– Невообразимо, – все, что я смог выдавить в ответ.
Девушка обняла согнутые в коленях ноги и продолжила все так же спокойно смотреть вдаль. Вскоре она заговорила:
– Да это вообще ерунда. Капля в море. Пустяки. В мире очень-очень-очень много того, что нельзя увидеть глазами и потрогать руками. Все мы – больше, чем просто существа из плоти и крови. А наше сознание – больше, чем мозг как физический орган. Это главное, в чем я убедилась во время морских посиделок.
– Хммм… – протянул я.
– Даже сейчас, когда Барахталка ушла, ее сознание растворилось в нашем мире, и я могу, если очень сильно сконцентрироваться, ее почувствовать. На этом основаны всякие разные спиритические сеансы или как там их называют. Да-да, – покачала головой Натка, заметив мое изумление, – и такое возможно.
Дождь кончился, я предложил пройтись до ближайшей кафешки и поесть. Мы поднялись, отряхнули рюкзаки и еще раз подошли к небольшой могилке под деревом. Натка, держа меня за руку, попросила закрыть глаза, так же как она, и ни о чем не думать. В голове из темной пустоты начал медленно формироваться образ – размытая картинка черепашки, которая проявлялась все четче и четче, словно фотография в лаборатории, пока не стала, всего на пару мгновений, совсем неотличима от реальности. Темно-зеленый панцирь рептилии пестрел узорами, голова была поднята, а взгляд направлен куда-то вверх. Я мог рассматривать картинку в течение еще нескольких секунд, пока образ растворялся.
– Видел? – спросила меня подруга, когда я открыл глаза.
– Ага. Очень милая.
– Ну, все, идем. Пока, Барахталка.
Мы сели на открытой террасе ближайшей шашлычной у одной из широких парковых аллей. Заказали по шашлыку, я – свиной, Натка – куриный, два овощных салата и пару кружек горячего медового сбитня. Народу вокруг, хоть и прибавилось, все равно было очень мало, а в кафе – вообще никого, кроме нас. Так что заказ пришлось ждать недолго.
– Слушай, – начал я, глотнув сбитня, – и что ты со всем этим делать будешь? Ну, со всеми своими способностями, как их применять?
Девушка посмотрела в сторону полного мужчины, сидевшего за столиком в углу террасы, должно быть, управляющего или директора заведения, что-то вычисляющего на большом калькуляторе и записывающего результат в какие-то бланки, и задержала на нем взгляд примерно секунд на пять-десять. Мужчина внезапно отложил ручку с бумагой в сторону, подошел к бармену и официанту и что-то быстро сказал. Те двое в ответ беспрекословно кивнули, но вслед ему, направляющемуся к нам, посмотрели непонимающе.
– Молодые люди, сегодня ваш ужин за наш счет. Спасибо, что заглянули, – учтиво сообщил управляющий.
– Это вам спасибо, – бойко отозвалась Натка. Мужчина ответил, что это не стоит благодарности и быстро удалился, заняв прежнее место за бумагами и калькулятором.
– Например, вот так, – хитро прищурившись, сказала Натка.