Выключив душ, я услышала, как Джейк разговаривает в спальне. Я замерла и, пытаясь подслушать, думала о приходе миссис Касл прошлой ночью, о том, как вода сочилась из губки и бежала по моей руке, пока не достигала локтя, как капли падали с меня обратно в миску мыльной воды.
- Не знаю, сколько еще.
Я потянулась к пушистому белому полотенцу, висевшему на вешалке. Три года назад в набеге на торговый центр я купила полдюжины таких. Три для меня и три для матери. Тогда мне пришла в голову мысль, что если мы будем пользоваться белоснежными полотенцами, то внезапно станем более солнечными личностями, яркими и счастливыми, отчаянно чистыми.
- Просто корми их "Сайенс дайет" и нормальной едой в выходные. Грейс любит говядину, а Мило - барашка с рисом.
Он говорил со своей собачьей няней. Сообщал факты.
- Да, ты же знаешь, я все тебе возмещу, малыш. Просто одно старое дело, и я пока не могу уехать.
Я увидела себя обернутой покровом лжи.
"Старое дело".
Услышала, как он прощается, гудки в трубке. Я умудрилась сохранить хорошую форму, но тем не менее понимала, что в глазах всего мира, не только Джейка, я, несомненно, "старое дело". Я привыкла обращаться со своим телом как с механизмом, и ради работы, и чтобы не сойти с ума. Одновременно все больше физического ухода требовалось матери. Распорядок шел на пользу нашим отношениям. Привычки утешали лучше любви. Наверное, миссис Касл была несколько обескуражена, обнаружив, что я поддерживаю кутикулу матери в превосходном состоянии и полирую костные мозоли, пока обернутые ступни лежат на стеганой скамеечке для ног, а также, что я до сих пор потакаю вере матери в кремы от целлюлита. И это в ее-то восемьдесят восемь лет!
- Твою мать! Хелен! - услышала я вопль Джейка.
Открыв дверь, я увидела, что он держит косу. Я вынула ее из "зиплока" прошлой ночью, как будто она могла задохнуться.
- Что за… На черта ты это сделала?
Он казался шокированным этим обстоятельством больше, чем тем, что я убила мать.
- Мне нужен был сувенир, - сказала я. - Подарок на память.
- Я не могу… В смысле… О боже, - промямлил он.
Осознав, что именно держит в руке, он бросил косу обратно на мою незаправленную постель.
- Ты спала с этим?
- Я причесывала и укладывала ее каждую неделю. Я любила ее.
Стоя в полотенце, с мокрыми слипшимися волосами, я чувствовала себя униженной. Вспомнила, как мать уговаривала меня хоть чуточку поступиться своими принципами относительно отсутствия макияжа.
"Хоть капельку помады, ну пожалуйста", - сказала она, и в шкафчике моей ванной появились тюбики ярких цветов, которые она подстрекала меня купить: "Медовый иней", "Краснее красного", "Лиловая ягода".
- Мне надо одеться, - сказала я.
- Что нам с ней делать? Ты не можешь сохранить ее, - оторопело проговорил Джейк.
Коса лежала в смятых простынях.
- Знаю.
Стоя в полотенце на маленьком коврике у туалетного столика, я чувствовала себя перед ним так, как никогда прежде - уродливой. Мне хотелось позвонить Хеймишу.
- Я подожду тебя внизу. Там есть телефон? Я искал, но не смог найти.
- Там номер, который я дала матери.
- А это другой? - спросил он, показывая на маленький черный телефон на моем столе.
- Да, это Сара придумала. Внизу телефон стоит в баре, под подушкой. Сара называет его старухофон.
Мне никогда еще не приходилось стоять в собственном доме полуголой и объяснять свои поступки. По крайней мере с тех пор, как я начала прятать телефон и все такое.
- На нем еще написано о возможности, которой можно спокойно не пользоваться.
- Ты ведь знаешь, что я приехал помочь тебе?
- Да.
Едва он вышел за дверь, как мне полегчало. Я любила прятаться в темноте. Так любила, что предпочитала не понимать, что именно этим и занимаюсь все больше и больше. Скорчилась вместе с матерью у нее в доме и не обращаю внимания на шумный, буйный, требовательный мир. Даже с Натали в последнее время вижусь в основном в Уэстморе. Днем мы вместе едем в соседний "Бургер кинг", со стонами вылезаем из машины и пьем коричневую водицу, называемую кофе.
Подойдя к телефону, я позвонила ей домой, не думая, что буду делать, если она возьмет трубку. Но ответил Хеймиш.
- Алло?
Куда-то пропал голос.
- Алло?
Я повесила трубку. Мне хотелось отправиться в Лимерик на своей машине и снова трахнуться с ним.
Через мгновение зазвонил телефон.
- Я набрал "звездочку шестьдесят девять", - пояснил он. - Кто это?
- Хелен.
Он помолчал и эхом повторил мое имя.
- Доброе утро, Хеймиш.
- Когда я тебя снова увижу? - спросил он.
Мысль, пусть и обманчивая, что наши чувства взаимны, заставила меня улыбнуться, как будто я была вдвое его младше, а не почти в два раза старше. Я опустила подбородок, увидела свои накрашенные ногти и быстро посмотрела наверх. Напоминания окружали меня.
- Может быть, сегодня вечером, - предположила я.
- Буду ждать, - радостно откликнулся он.
- Обещать не могу. У меня много дел, но я постараюсь.
- Я буду дома, - произнес он и повесил трубку.
Когда Джейк начал покидать студию, которую мы устроили за драпировкой в гостиной, и выходить на мороз, я не стала задавать вопросов. Сперва он уходил на день и спешил домой в бледно-голубом "жуке". Машина тряслась до нашего временного факультетского жилья - сборного дома из гофрированного железа - и с шипением внезапно останавливалась. Мы жили недалеко от города, и я могла пройтись, если нужно было выполнить какую-то рутинную работу. Кроме того, мне надо было заботиться об Эмили и Саре. Он возвращался наполовину замерзший и взвинченный, говорил о льде на листьях и о том, как подземный ручей извивается у подножия дерева.
- И ягоды. Эти темно-красные ягоды. Если раздавить их, получится густая тягучая краска!
Я положила трубку и повернулась к косе матери, пульсирующей на постели. Конечно, хранить ее слишком опасно. Я взяла оранжевые ножницы из стакана для карандашей на туалетном столике и подошла к кровати.
В ванной я наклонилась над унитазом, присела, чтобы ни волоска не улетело прочь, и начала медленно резать косу на мелкие кусочки.
Для операции на толстой кишке ей сбрили все остатки лобковых волос. Укрывая ее по вечерам одеялом, я думала о том, что мы завершили полный круг.
- Все равно что возиться с огромным ребенком, - сказала я Натали. - Когда у нее нет сил воевать, она попросту наваливается на меня, как будто мы не сражались друг с другом полвека.
Натали слушала меня и задавала вопросы. Ее родители были моложе моих на десять лет и переехали в жилой комплекс для престарелых на краю вечно затопленного поля для гольфа. Ее мать бросила пить и возглавила местный кружок оздоровительной ходьбы.
"Что я скажу Натали?" - подумала я.
При этой мысли ножницы порезали мне палец. Кровь растеклась по воде, смешавшись с волосами. Покончив с косой, я встала и спустила воду, подождала, пока наберется новая порция, и снова спустила. Надо бы налить попозже немного "Софт скраба" и прочистить под ободком.
Я вспомнила, как водила мать к врачу. Одеяла, полотенца, постоянное умасливание. А однажды она пришла и сняла свои покрывала, и никто не узнал, что она не просто немного пугливая и странная. Она могла стонать и царапаться, но, едва мы открывали входную дверь, начинала играть.
Я присутствовала при ректальном осмотре матери, когда она, припомнив давно лелеемые понятия о гостеприимстве, попыталась отвлечь молодого интерна рассказом о дотошной реконструкции Монтиселло, имения Томаса Джефферсона, о чем прочла в журнале "Смитсониан". Я сидела рядом в кресле для посетителей и ничего не могла поделать. Интерн, родом из западной Индии, был слишком вежлив, чтобы продолжать осмотр, пока мать болтает. В результате наш визит затянулся весьма надолго.
Когда я зашла в гардеробную, то услышала голос Джейка сквозь половицы, но слов разобрать не смогла. Отказавшись от косы, я открыла нижний ящик комода и достала сорочку цвета розовых лепестков.
Я спустилась вниз в старом черном свитере и джинсах. Сорочка ниспадала с моих бедер, как туника. Поскольку я зарабатывала на жизнь, снимая одежду, никто особо не замечал, в чем я езжу в Уэстмор и обратно. А такой наряд может понравиться Саре, когда она придет.
Джейк стоял на кухне и залпом пил рюмку за рюмкой.
- Я рассказал Эмили, - сообщил он.
- Что ты сделал?
- В кошмарные детали вдаваться не стал, сообщил только, что ее бабушка умерла. Мне надо было с ней поговорить. Они ждали меня в начале будущей недели.
- О, - произнесла я.
Я знала, какую форму принимает при этом слове мой рот.
- Она не приедет.
Я вспомнила, как Лео выскользнул из пальцев моей матери и упал, с каким звуком его мягкий череп стукнулся о край стула. Эмили позвонила мне, вернувшись домой.
"Я не виню тебя, мам, и дело не только в Лео. Я больше не могу быть с бабушкой".
- Тем лучше, - сказала я, хотя невольно восприняла это как отказ.
Джейк начал вдаваться в подробности. О том, как Эмили сказала, что сочувствует мне и надеется, что это ознаменует начало переходного периода к обретению жизненной силы и прочую инь и ян чепуху, в которую они с Джейком верили. Мой взгляд переместился на пустую кормушку, висевшую на кизиловом дереве над сухой и бесполезной ванночкой для птиц. Кормушка слегка покачивалась на ветру. Казалось, она высмеивает мою тоску по матери, пустая пластмассовая банка без пищи.