- Ну что же, я охотно встречусь с руководством ДПН, когда поправлюсь, - подумав, ответил он другу. - Но не слишком верю, что они согласятся с моими предложениями. До сих пор их никто не принимал. А ты знаешь, что я намерен помогать только тем, кто собирается реально улучшить жизнь народа!
- Знаю, и об этом тоже шла речь, - заверил его Царев. - В ДПН понимают, что не привлекут к себе сторонников других партий и движений, если в отличие от них не убедят народ в том, что поднимут уровень его жизни.
- Хорошо, посмотрим, - принял решение Артём Сергеевич. - А теперь расскажи, что происходит в Академии наук и как у тебя дома. Дочка-то пишет? С кем она там общается, кроме немцев? Не забывает родной язык?
Вместо ответа Владимир Иванович вынул из кейса фотоальбом и Стал показывать красочные снимки "ненашенской жизни" своей дочери, вышедшей замуж за австрияка. О делах и политике они больше не говорили.
* * *
Вскоре после ухода Царева в палату возвратилась Варя, принесла свежие фрукты и овощи. Вымыв их и положив на тарелки, она села около постели мужа и, несмотря на его протесты, стала потчевать с рук, уговаривая, как маленького:
- А ты, дорогой, ешь "через не могу"! Это - витамины, которые тебе сейчас необходимы. Между прочим, - сообщила она, убирая тарелки, - к тебе рвутся артисты и режиссер спектакля. Они озабочены случившимся, и хотят пожелать скорейшей поправки. Ну как? Не очень устал после посещения Володи?
- В общем, немного устал, - честно признался Наумов. - Но Юлию Петровну, режиссера, если она здесь, приму. А молодежь не надо. Скажи им, - попросил он, - что нельзя, и вежливо спровадь!
- Так и сделаю. Эта дама здесь, и я приглашу ее подняться, - сказала Варя и, бросив на него проницательный взгляд, добавила:
- Мне придется на пару часов отлучиться. Надо заехать на работу, - она покраснела. - Не скучай! Пусть режиссерша за тобой поухаживает.
"Неужто Варя что-то про нас знает? - молнией мелькнуло в голове у Артёма Сергеевича. - Хотя это вполне возможно. И наши разговоры по телефону, и мои поздние возвращения домой могли навести ее на эту мысль". Но вслух, не глядя жене в глаза, сказал:
- Поезжай! Если мне что понадобится, попрошу Юлию Петровну.
Когда Наумов увидел вошедшую Юлию, то сделал попытку приподняться и повернуться к ней лицом, но лишь застонал от боли. Сломанные ребра давали себя знать.
- Прости Юленька, но мне придется говорить с тобой лежа, - удрученно сказал он, когда, положив коробку дорогих конфет на тумбочку, она села рядом, стараясь унять волнение. - Зря ты это принесла, - показал глазами на конфеты. - У меня всего в избытке.
- Да уж, заботой ты не обделен. Видела твою жену. Говорят, она от тебя не отходит, - не скрывая ревнивого чувства, сказала Юлия. - Лучше признайся, как сильно покалечили эти негодяи. Врачи говорят, будто все обошлось, но я им не верю. Газеты писали, что избили зверски!
- Врачи говорят правду, оглушили кастетом, а когда упал, пинали так, что сломали ребра. Но голову спасла шапка, и внутренние органы не повреждены, - успокоил ее Артём Сергеевич. - Сейчас все быстро заживает.
- Ну, слава Богу! - облегченно вздохнула Юлия. - А я уж перепугалась, что они из тебя инвалида сделали. Это, конечно, месть за твои выступления. Теперь ты, надеюсь, бросишь политику? Зачем тебе лезть в эту грязь и иметь дело с преступниками? Пиши пьесы! Если не будешь много болтать, никто тебя не тронет.
Артём Сергеевич был задет за живое.
- Выходит, по-твоему, мои выступления - пустая болтовня? - оскорбленно сказал он, нахмурив брови. - И надо позволить подонкам безнаказанно убивать тех, кто хочет жить честно? Не ожидал от тебя такой слабости, Юля! Лично я не намерен мириться с преступниками и сделаю все, чтобы их власти пришел конец!
- Ну почему ты поступаешь так неразумно? - в глазах Юлии появились слезы. - Давай писать и ставить пьесы! В них и будешь разоблачать преступную власть. Не разменивай себя и не рискуй здоровьем. Оно тебе пригодится, - улыбнулась она сквозь слезы, - когда будем жить вместе.
Юлия сказала это так уверенно, словно вопрос был уже решен, и Наумов растерялся. Он действительно решил его для себя, но совсем не так, как она думала. В больнице ему стало особенно ясно, что любовь к Варе не только не угасла, а приобрела новую силу. "Что же мне делать? - его донимала мучительная мысль о необходимости объяснить Юлии, что она заблуждается. - Как более деликатно ей об этом сказать?" Так и не придумав ничего подходящего, Артём Сергеевич с грустью произнес:
- А мне, Юленька, по здравом размышлении кажется, что с нашей стороны это было бы безумием. И пора с этим кончать!
- Вот, значит, как? Струсил! - от неожиданности у Юлии округлились глаза, и, вспыхнув, она язвительно бросила: - Или подонки сделали тебя инвалидом?
- Нет. Ни то и ни другое, - пропустив мимо ушей шпильку разочарованной женщины, тихо ответил Наумов. - Постарайся выслушать, что тебе скажу, и ты, надеюсь, меня амнистируешь.
Юлия опустила голову, и он мягким, отеческим тоном произнес:
- Ну, будь благоразумной! Мне уже восьмой десяток. Что хорошего я могу тебе предложить? Только, как в старом анекдоте, - пошутил мрачно: - "стать моей вдовой". Тебя увлекает такая перспектива? Или тебе, женщине в расцвете лет, хочется стать сиделкой при безнадежно больном? - Артём Сергеевич печально вздохнул и ласково заключил: - Не обижайся, Юленька. Я трезво себя оцениваю и не могу поступить безответственно. Делить со мной несчастья обязана только жена, которая достойно несет свой крест, и я тоже никогда ее не брошу.
Однако его слова навряд ли смягчили Юлию, так как обида на ее лице не исчезла. Она медленно поднялась и, нервно поправив очки, с неподдельной горечью бросила на прощание:
- Никогда не берись решать за женщину, что ей нужно! Ты прожил жизнь и должен знать, что иногда и одного дня счастья хватает человеку на долгие годы. Особенно если он до этого никогда его не испытывал!
Наумов не нашел слов для ответа и лишь грустно проводил ее взглядом.
* * *
Максименко заявился на следующий день сам, не дожидаясь приглашения. Когда он вошел в палату, Наумов не узнал старого друга. Одетый, как всегда, дорого и солидно, тот утратил свой обычный респектабельный и самодовольный вид. Костюм был помят, лицо плохо выбрито, да и выглядел тот хмурым и озабоченным. Николай Павлович был моложе него почти на пятнадцать лет, но обрюзг, расплылся и сейчас, чем-то расстроенный, казался стариком.
Подойдя к постели друга, он достал из пакета подарочную коробку виски и, поставив на столик, сказал:
- Рад, что у тебя все обошлось. Могло быть и похуже! А это, - указал жестом на коробку, - лучшее шотландское виски. "Блэк лейбл"! Знаю, что ты его не пьешь, - с усмешкой добавил он, заметив неодобрительную реакцию больного, - зато это хороший подарок для врача. Такое ему не по карману.
- Напрасно принес. И вообще, Коля, - хмуро произнес Артём Сергеевич, - не стоит тебе проявлять обо мне такую заботу и тем более тратиться. Сам знаешь, что мы с тобой принципиально разошлись во взглядах.
- Брось дуться! А как же пресловутый "плюрализм мнений"? Ты же горой за него, - примирительно произнес Максименко. - Мы слишком давние друзья, чтобы ссориться из-за того, что по-разному смотрим на вещи. И то, что я для тебя делаю, идет от души! - Однако на сердце Наумова еще осталась тяжесть от их прошлой размолвки, и ее причина не казалась ему пустячной. Он хотел сказать об этом Максименко, но тот его опередил. - Я пришел к тебе, Тёма, не для того, чтобы выяснять отношения, - озабоченно сказал он. - И не узнавать, как здоровье. Мне это известно. У меня серьезные неприятности, - потупившись, признался он и грузно опустился на стул возле кровати. - Хочу посоветоваться с тобой, и мне нужна твоя помощь!
- А что случилось? Нелады с бизнесом? - удивленно поднял брови Артём Сергеевич. - Чем я могу тебе помочь? Как поперли из министров Николаева, у меня и связей-то никаких не стало.
- Бизнес мой в порядке. Дело не в нем. То, что случилось, еще хуже, - глядя в пол, мрачно признался Максименко. - Меня выгнала из дома Валюша. Не хочет больше жить со мной вместе. Я все потерял, Тёма, - поднял он на друга глаза, в которых застыли слезы. - И жену, и все, что нажил! А ведь вот-вот, как и у вас с Варей, исполнится сорок лет со дня нашей свадьбы.
- Что же все-таки произошло? И почему ты все потерял? - недоумевая, спросил Наумов, пораженный тем, что услышал. - Ничего не понимаю. Вы так дружно жили!
- В общем-то дружно, хотя проблемы иногда возникали, - с убитым видом сказал Николай Павлович. - А потерял все потому, что и дом в Мамонтовке, и городская квартира формально принадлежат Валюше. И все личные счета тоже на ее имя. Теперь это достанется какому-то проходимцу, - с отчаянием произнес он. - Ведь она еще очень красивая и привлекательная женщина!
- Не думаю, что ты остался ни с чем. У тебя, как у владельца страховой компании, наверно, солидные счета в банках. Да и на Валечку не похоже, чтобы из-за формальностей она поступила с тобой несправедливо, - усомнился Артём Сергеевич. - Может, объяснишь все же, что произошло? Неужели у Валечки появился другой? Не могу поверить этому!
- Если не появился, то будет. И не отдаст мне ни гроша из мести, - мрачно объяснил ему Максименко. - Весь сыр-бор вышел из-за девки, моей бывшей секретарши. В общем, - замялся он, - я некоторое время с ней встречался. Даже купил квартиру. Она неплохо на мне поживилась и делала вид, что довольна.
- А Валечка об этом узнала? - не выдержав, перебил его Наумов. - Или кто-то, чтобы досадить ей, тебя выдал?