- Неправда. Я сказала "на бычка". Со спины, это правда. Вы ошибаетесь, если думаете, будто я убила ее из-за этих слов. Я бы это знала.
- Каким образом?
- Поняла бы в тот момент, когда со мной заговорил об этом следователь.
- Вам когда-нибудь снилось, будто вы - не вы, а кто-то совсем другой?
- Да нет, ни разу. Мне снилось то, что я сделала. Но это было раньше, давным-давно. Я даже сказала об этом мужу. А он ответил, что такое и с ним тоже случается. Вечером, в кафе, я задала тот же вопрос Альфонсо и Роберу. Они сказали, что и им тоже случалось совершать во сне всякие преступления, что видеть во сне убийства - это бывает со всяким.
Это было не единственный раз, когда мне приснилось, будто я ее убиваю…
- А вы говорили на следствии, что были словно во сне, когда убивали Марию-Терезу Буске?
- Нет, никогда я этого не говорила. Мне задавали такой вопрос, а я ответила, что это было намного страшней сна.
- Почему же страшней?
- Потому что это был не сон. Что вы хотите разузнать?
- Хочу понять, почему вы убили Марию-Терезу Буске?
- Зачем вам это?
- Чтобы попытаться уберечь вас от пожизненного заключения.
- Это вы что, по долгу службы?
- Да нет…
- Выходит, вы не каждый день этим занимаетесь? И не для всех без разбору?
- Нет, не для всех.
- В таком случае, послушайте, что я вам скажу. Тут есть две совсем разные вещи. Первая - это когда мне снилось, будто я ее убила. А вторая - это когда я убила ее, и это мне вовсе не снилось.
Вам ведь это хотелось узнать, да?
- Нет, совсем другое.
- Знала бы я, как ответить на ваш вопрос, так бы и ответила. Просто мне никак не удается привести в порядок мысли, чтобы объяснить вам… и следователю тоже… что со мной случилось, как все произошло на самом деле.
- Кто знает, давайте попробуем вместе, а вдруг нам все-таки удастся.
- Кто знает… А если это мне удастся, если все станет ясно, тогда мне что сделают?
- Все будет зависеть от ваших мотивов.
- Я знаю, что чем откровенней говорят преступники, тем чаще их убивают. Интересно, что вы мне на это ответите?
- Что, несмотря на эту опасность, вам все равно хочется докопаться до сути, внести ясность во все, что случилось.
- Пожалуй, так оно и есть.
Должна признаться, что во сне я убивала всякого, с кем мне доводилось вместе жить, даже того полицейского из Кагора, он был моим первым мужчиной, и я никого в жизни не любила так, как любила его. И каждого из них я убивала помногу раз. Так что все равно рано или поздно должен был наступить день, когда мне пришлось бы сделать это на самом деле. Теперь, когда все позади, я знаю, что просто должна была хоть раз совершить это наяву, а не во сне.
- Ваш муж говорил, будто у вас не было никаких причин ненавидеть Марию-Терезу Буске, что она отлично справлялась с работой по дому и главное - отменно стряпала, была чистоплотна, добросовестна, великодушна и заботилась о вас лучше нельзя. Что, насколько ему известно, за все семнадцать лет между вами ни разу не было ни малейших размолвок.
- С ней было трудно поссориться, она ведь была глухонемая.
- А не будь она глухонемой, скажите, вы могли бы в чем-нибудь ее упрекнуть?
- Откуда мне знать?
- Но вы ведь разделяли мнение мужа, не так ли?
- Весь дом был в ее распоряжении. Она делала все, что хотела. Мне и в голову не приходило судить, хорошо это или плохо.
- А потом, когда ее не стало в доме?
- Вот тогда-то я и заметила разницу. Весь дом был в грязи, повсюду пыль.
- Вам что, больше нравится, когда в доме пыль?
- Но ведь лучше, когда чисто, разве нет?
- А вам как больше нравилось?
- Понимаете, чистота занимает много места в доме, даже чересчур много…
- Вы хотите сказать, что чистота занимала место чего-то другого?
- Кто знает, может, и так…
- Чего же именно? Назовите первое слово, какое придет вам на ум.
- Может, времени?
- Выходит, чистота занимала место времени, вы это хотели сказать?
- Пожалуй…
- А вкусная еда?
- Еще больше, чем чистота в доме.
Теперь там все так запущено. Плита совсем холодная. Весь стол в жирных пятнах, а поверх жира пыль, повсюду пыль. Окна такие грязные, что через них уже ничего не увидишь. А едва выглянет солнце - так сразу же все видно: застывший жир и пыль. Теперь там уже не осталось ничего чистого, ни единого стакана. Вся посуда из буфета грязная.
- Вы сказали: теперь - но ведь вас-то уже нет больше в доме…
- Мне ли не знать, во что превратился теперь наш дом.
- Как чердак?
- Не понимаю…
- Я хотел сказать, он стал таким же грязным, как чердак?
- Да нет, почему именно чердак?
- А если бы все продолжалось и дальше, к чему бы это привело?
- Но это ведь и в самом деле продолжается. Все началось, когда я еще была там. Целую неделю никто не мыл посуду.
- И если бы это продолжалось и дальше, во что бы все превратилось?
- Если бы это продолжалось и дальше, то скоро уже вообще ничего бы нельзя было разглядеть. Меж камней бы выросла трава, а потом и ногой-то ступить было бы некуда. Если бы это и дальше продолжалось, то, если хотите знать, это был бы уже не дом, а настоящий свинарник, вот во что бы все превратилось…
- Или чердак?
- Нет-нет. Я же сказала, свинарник. Все это началось с тех самых пор, как меня арестовали.
- А вы ничего не сделали, чтобы предотвратить это бедствие?
- Нет, ничего - ни за, ни против. Пусть все идет своим чередом. Увидим, чем все это закончится.
- Выходит, вы отдыхали, как бы взяли отпуск?
- Это когда же?
- Ну, когда в доме стало так грязно…
- С чего это вам пришло в голову? Да нет, я вообще ни разу в жизни не брала никакого отпуска. Какой смысл, мне это было совсем ни к чему. Я была совершенно свободна, муж зарабатывал вполне достаточно, да и у меня тоже были свои доходы от дома в Кагоре. Разве муж не говорил вам об этом?
- Да, говорил. Как вам нравится тюремная пища?
- Вы хотите, чтобы я сказала, нравится ли мне, как здесь кормят, так, что ли?
- Да.
- Мне нравится.
- Здесь хорошо кормят?
- Мне нравится. Я ответила на ваш вопрос?
- Да, вполне.
- Знаете, скажите им, если они считают, что меня нужно до конца жизни продержать в тюрьме, пусть так и делают, пусть, я не против, может, так оно даже и лучше.
- А в своей прошлой жизни вы ни о чем не жалеете?
- Если все и дальше будет так, как сейчас, мне здесь хорошо. Понимаете, теперь, когда у меня не осталось никого из родных… мне здесь совсем неплохо.
- И все же жалеете ли вы о чем-то из своей прошлой жизни?
- Какой жизни?
- Ну, скажем, последних лет.
- Альфонсо… Альфонсо и все остальное.
- Она была вашей последней родственницей, последним членом вашего семейства?
- Не совсем. Остался еще Альфред Буске, восьмой брат моей матери, Аделины Буске. Все члены семейства Буске уже умерли, кроме Альфреда, ее отца. У него была одна-единственная дочь, Мария-Тереза, и надо же было случиться такому несчастью… глухонемая… жена его умерла от горя.
Правда, еще муж… но он не в счет.
Вот она… она была мне настоящей родней. Всякий раз, когда я вижу ее перед глазами, всегда одна и та же картина - она играет на тротуаре с кошкой. Говорили, что для глухонемой она была удивительно жизнерадостной, куда веселей любой нормальной девушки.
- Скажите, а если оставить в стороне ее физическую неполноценность, вы чувствовали, что она чем-то отличается от вас?
- Да нет, мертвая, помилуйте, конечно, нет.
- А живая?
- Покуда она была живой, то отличалась от других, в основном, тем, что была жутко толстая, каждую ночь спала как убитая и ужасно много ела.
- И что же, это отличие было важнее того, что было связано с ее физическим недостатком?
- Да, пожалуй, именно когда она ела, когда двигалась, временами я просто терпеть ее не могла. Вот этого я не сказала следователю.
- А вы не могли бы попытаться объяснить, почему? Почему вы не сказали об этом следователю?