Спустившись еще ниже, мы очутились в пещере, где было чуть светлее, куда вели и другие винтовые лестницы - одни шли сверху, как та, по которой мы попали сюда, другие снизу. Из пещеры широкая галерея вела к двери лифта. Наемник нажал кнопку. Мы прождали примерно четверть часа.
- Как только мы выйдем из подъемника, - сказал он, - тут же бросай автомат и поднимай руки вверх.
Дверь открылась, мы вошли в подъемник - маленький, тесный, непонятно зачем обитый потертой бордовой парчой. Не помню, вниз или вверх шел лифт. В нем оказалось две двери. Я заметил это, только когда спустя четверть часа у меня за спиной раскрылась дверь.
Наемник выбросил свой автомат наружу, я последовал его примеру. Я вышел с поднятыми вверх руками, наемник тоже поднял руки.
В ужасе я остановился: передо мной в инвалидной коляске сидел безногий солдат. Вместо рук у него были протезы, левая представляла собою конструкцию из стальных стержней, переходившую в автомат. Кисть правой искусственной руки состояла из щипцов, отверток, ножей и стального грифеля. Нижняя часть лица - тоже стальная, на месте рта - шланг. Существо откатило назад, делая нам знаки автоматом, чтобы мы приблизились. Руки мы опустили.
В центре пещеры был подвешен за руки голый бородатый человек, к ногам его привязали тяжелый камень. Человек этот висел неподвижно, время от времени издавая хрип. У стены - это была просто скала - на кое-как сколоченных нарах, посреди груды оружия и ящиков с патронами, в окружении коньячных бутылок сидел огромного роста пожилой офицер, в расстегнутом мундире, из-под которого выглядывала белая грудь, заросшая слипшимися от пота волосами. Мундир был мне хорошо знаком еще со времен войны. В офицере я узнал старого командира. Он поднес ко рту бутылку и отхлебнул.
- Джонатан, кати в угол, - проговорил он, с трудом ворочая языком. Существо поехало к стене пещеры и принялось что-то выцарапывать на скале. - Джонатан у нас философ, - объяснил командир и глянул на меня. Тут его осенило. - Ганс, дурачок, - захохотал он хрипло, - неужто ты меня не помнишь? Это я, твой бывший командир. - Он засветился счастьем. - Я ведь тогда пробился в Брегенц. Поди-ка сюда.
- Ваше превосходительство… - пробормотал я.
Я подошел, он прижал мою голову к потной груди.
- Вот и ты здесь, - продолжал он сипеть мне в ухо. - И ты здесь, сукин ты сын.
Он ухватил меня за волосы и принялся мотать мою голову из стороны в сторону.
- Было бы удивительно, если б Администрация приручила моего паренька. Солдат всегда останется солдатом. - И он наградил меня таким пинком, одновременно выпустив из объятий, что я налетел на подвешенного, который громко застонал и закачался туда-сюда, будто язык огромного колокола.
Я поднялся. Мой бывший командующий хохотал.
- Сигару мне, скотина! - заорал он на наемника, который меня привел. - Я уже выкурил свою порцию.
Наемник молча подал ему сигару, затем вытащил записную книжку и, заглянув в нее, заявил:
- Вы должны мне уже семь, командир.
- Ладно, ладно, - пробурчал тот и щелкнул золотой зажигалкой, резко выделявшейся на фоне его грязного мундира и чудовищного убожества пещеры.
Мне припомнилось, что я видел у него эту зажигалку еще в курортной гостинице в Нижнем Энгадине, что наполнило меня удовлетворением. Старые добрые времена не совсем миновали.
- Пошел вон, - приказал командующий моему попутчику, тот отдал честь и повернулся на сто восемьдесят градусов. В ту же секунду командующий прошил его очередью из автомата.
Потом с удовлетворением положил автомат рядом с собой на нары. Джонатан подкатил к телу и обыскал его своим правым протезом.
- Сигар у него больше нет? - поинтересовался командующий.
Джонатан покачал головой.
- И порнографического журнала тоже?
Джонатан снова покачал головой, подцепил тело крюком своей коляски и поволок его прочь.
- Теперь никто больше не знает дороги сюда, - заключил командующий, - часовые снаружи ненадежны. Они с удовольствием сбегут к неприятелю. Эта свинья тоже перебежчик. А раньше всегда приносил мне порнографию.
Тут он уставился на висящего голого мужчину.
- Ганс, - проговорил он, выпуская удушливый сигарный дым, - дурачок, ты, кажется, удивлен, видя здесь вот этого. Армия - надеюсь, ты это еще не забыл, - не жалует живодеров, и ты, конечно, еще не забыл, что твой старый командир тоже не живодер. Я любил солдат как своих детей, и наемников я тоже люблю как своих детей.
- Так точно, ваше превосходительство! - отчеканил я.
Он кивнул мне, шатаясь подошел к стене и помочился рядом с Джонатаном, который уже вернулся и снова царапал что-то на стенке.
- Когда человек голым болтается на веревке, - приговаривал он, справляя нужду, - это задевает мои чувства, так ведь, Ганс, ты же порядочный парень и знаешь, как я сочувствую этому типу. Я сентиментальный. А сентиментальность - человеческое свойство. Животные не сентиментальны. Стоять по стойке "смирно", когда я с тобой разговариваю.
Я вытянулся.
- Так точно, ваше превосходительство.
Старик обернулся, застегнул брюки и, прищурившись, глянул на меня.
- Ну, Ганс, - спросил он, - что ты думаешь об этой вонючей собаке? Почему он здесь висит?
Я задумался.
- Он пленный, ваше превосходительство, - предположил я, все еще стоя навытяжку. - Враг.
Командующий топнул ногой.
- Он из моей роты - наемник. Ты ведь тоже готов стать наемником, полковник?
Он смотрел на меня молча, почти враждебно, и я ответил, не шевельнувшись:
- Я на это решился.
Командующий кивнул.
- Вижу, ты все тот же бравый парень, шалопай, готовый на все, как тогда, в курортной гостинице. Теперь смотри хорошенько, малыш, что я буду делать.
Покачиваясь, он медленно направился на середину пещеры и потушил горящую сигару о живот висящего.
- Ну вот, теперь ты тоже можешь помочиться, - проговорил командующий.
Наемник только застонал в ответ.
- Бедный парень больше не может мочиться, - сказал командующий, - а жаль.
И он качнул его.
- Ганс, - обратился ко мне командующий.
- Да, ваше превосходительство?
- Эта собака болтается здесь уже двенадцать часов, - сказал он и снова толкнул висящего. - Но он храбрый пес, отличный вояка, сынок, которого я люблю.
Он подошел ко мне почти вплотную. Старый великан был выше меня на целую голову.
- Знаешь ли ты, кто сотворил это свинство, сынок? - угрожающе спросил он.
- Нет, ваше превосходительство, - ответил я и щелкнул каблуками.
Командующий молчал.
- Я, дорогой, - сказал он грустно. - А знаешь почему? Потому что мой сыночек вообразил себе, будто врагов больше нет. Возьми автомат, парень. Это лучший выход для моего сыночка.
Я разрядил автомат.
Теперь перед нами качалась окровавленная туша.
- Ганс, - проговорил командующий нежно, - пошли к лифту. Я задыхаюсь тут, внизу. Мне надо опять на фронт.
Одним лифтом дело не обошлось. Первый был просто шикарный. Мы разлеглись в нем на канапе. Напротив висела картина: лежащая на животе голая девушка на канапе.
- Этот Буше у меня из Старой Пинакотеки, - объяснил командующий. - Весь Мюнхен превратился в груду развалин. Рай для мародеров!
Дальше подъемники становились все проще: оклеенные картинками из порнографических журналов и с нацарапанными повсюду непристойностями. Потом лифты кончились. Мы карабкались в масках, с тяжелыми кислородными аппаратами на спине вверх, по крутым шахтам, однако командир не ведал усталости. Этот великан делался все веселее - он знал бесчисленное количество тайников, где был припрятан коньяк. Он совсем разозорничался и на самых трудных участках пути горланил с переливами на тирольский манер. Мы ползли все выше по низким галереям, взлетали в подъемных клетях и наконец оказались в командном бункере в нескольких метрах под Госаинтаном.
Спал я долго и без сновидений. Продырявив наемника из своего автомата, я сам стал наемником, впервые выполнив свой долг на службе у Администрации.
Наемник не имеет права задаваться вопросом, существует ли неприятель, по одной простой причине: это его убьет. Стоит лишь усомниться в существовании врага - даже подсознательно, - и ты больше не способен воевать. А коли подобные сомнения завели наемника так далеко, что он отваживается задать этот вопрос вслух, ему уже нет спасения; тогда командующему и остальным наемникам приходится уже спасать все. Поэтому я и горжусь, что выстрелил. Я стрелял от имени всех.
С тех пор такие вопросы больше не задавались. Зимняя война учит наемника задавать лишь те вопросы, на которые, правда, тоже нет ответа, но в которых хотя бы есть смысл. Его не интересует, кто враг, его интересует, за что он воюет и кто отдает приказы. Эти вопросы имеют смысл, а вопрос о наличии врага таит в себе искушение отрицать его существование, хотя мы с ним ежедневно деремся, хотя он существует, ибо мы его убиваем. Война без неприятеля была бы бессмысленной, была бы сплошной бессмысленностью, поэтому наемник вопросов не задает - или же он сам подставляет себя под следующую автоматную очередь: единственная возможность убедиться, которая ему остается. Другой просто нет. Передаются сообщения о фантастических победах, окончательная победа не за горами, в сущности, она уже одержана, тем не менее Зимняя война продолжается.