– Не "что", а "кто"… Кирэк кричит, пьяный.
– Где он? – спросил Дима, тревожно оглядывая близлежащие участки.
– У себя дома. – С игривой улыбкой ответила Катя. – Сейчас женский крик услышишь. Они с женой напьются, потом он её лупит, как сидорову козу.
– Да, бывает и такое… В обществе ни без уродов… Чего ты так задумалась?
Дима с волнением поглядел в серые чуть раскосые глаза деревенской барышни. Её тонкие брови взметнулись вверх, на бледных щеках заиграли мелкие румянцы.
– Лет пятнадцать назад он был, как ты… Такой же странноватый, вроде хороший, а вроде и не очень…
– Все со своими недостатками.
– Да. – Возбужденная Катя мелко закивала, потом расслабилась, улыбнулась. – Да, ты тоже ни без недостатков… Ладно, пока. Приходи завтра.
Молодые повторили прощальную церемонию, состоящую из нежных объятий и поцелуев, и расстались.
Часть 3
1
Василий Кузьмич с унылой миной разглядывал плакат с изображением кандидата в депутаты.
На плакате был изображен жизнерадостный молодой человек, лет двадцати семи. Скромная улыбка и слегка прикрытые глаза делали интеллигентное лицо молодца каким-то лукавым, двуличным.
Угрюмость Кузьмича была оправданной – он знал этого кандидата в депутаты. И очень хорошо знал, чтобы сомневаться в его политической компетентности.
Василий Кузьмич видел его в последний раз три года назад. Три года назад Дмитрий Грымов работал на автоколонне слесарем по ремонту автомобилей. Василий Кузьмич был механиком по ремонту, то есть, его непосредственным начальником. Димка-грымка работал в общей сложности два с половиной года. В общей сложности – потому что он уволился, проработав на автоколонне чуть меньше года, а потом – через полгода – пришел просить, чтобы его устроили обратно. Тогда Василий Кузьмич ему ответил неопределенно, после чего Дима ушел, оставив механика в замешательстве. Но спустя месяц он снова заявился к Василию Кузьмичу. Механик помнит этот момент в подробностях.
Был прохладный весенний день, деревья уже начали покрываться листьями, снег давно растаял. Василий Кузьмич сидел в своем кабинете – разбирался с документацией. Услышав скребущий стук в дверь, механик насторожился: никто из рабочих автобазы не стучался в дверь, прежде чем войти, а за исключением кладовщицы, медсестры и диспетчеров. Но медсестра в тот день была на больничном, кладовщица ушла в столовую, и диспетчера стучат громче и назойливее.
После недолгого замешательства Кузьмич кашлянул, мысленно ругая себя за малохольность, и важным тоном произнес: "Да-да, входите, кали ласка".
Дверь медленно открылась, и в кабинет вошел Димка-грымка. После коротких насмешливых приветствий механика он посмотрел безучастно в окно, потом, почесывая затылок, с некоторым смущением сказал: "Василий Кузьмич, возьмите меня обратно…"
Кузьмич недолго, но все-таки думал, прежде чем ответить парню. Для размышлений было веское основание – Димка ушел ни столько оттого, что не хотел работать, и даже не оттого, что платили ему за эту работу мизерную зарплату. Дмитрий Грымов уволился, не выдержав постоянного морального бичевания коллег по работе.
Соглашаясь взять Димку-грымку второй раз на работу, механик предупредил его, что в третий раз не даст ему такой возможности.
Димка-грымка проработал на автоколонне один год и одиннадцать месяцев. И все это время он был совершенно не таким, каким был до увольнения. Работал он все также, без особого умения, но с драйвом, которого раньше за ним не наблюдалось. Всегда проявлял инициативу, хоть и не всегда удачно. К спиртным напиткам и пустым разговорам с низкими шутками и грязными подробностями остался равнодушен, но никогда не был безответным. В случаях, когда коллеги пытались его "опустить", был резок, упрям, часто позволял себе повысить голос, и при всем при этом не пренебрегал матом.
Вспоминая Димку, сравнивая его до первого увольнения и после второго увольнения, Василий Кузьмич сделал вывод, что этот молодец понял истины, которые должен понимать любой нормальный человек, но не научился быть по-настоящему умным. Не научился думать тогда, когда следовало бы. Вместо этого он "рвет и мечет", действуя по принципу "самая лучшая защита – это нападение". Не научился включать в работу ум, – поэтому и не нашел никакой другой работы, зная, что он совсем не одаренный слесарь. Научился быть упрямым и активным, – поэтому и пришел на старое рабочее место, где не смог проявить активность ранее.
С тех пор прошло три года. Три года – это, конечно, хоть и маленький, но все-таки, срок. Воды много утекло, но… Вода камень точит, а под лежачий камень – не течет.
Кузьмич считал Дмитрия Грымова "лежачим камнем". Лентяем, который хочет чувствовать себя форвардом в море социальной деятельности, но не имеет понятия, как в этой деятельности участвовать.
Сделать свой двор приглядным, цветным, дать нагоняй дорожному начальству, которое давно не смотрит на обочины района – это, конечно, дела, в которых нужны упрямство, решительность, смелость, жесткость. Но депутат – это, в первую очередь, социальный деятель – человек ума, знания, с тонким чутьем и способностью мыслить широко, – чтобы не только обустраивать дворы своего района, но и решать проблемы, которые мешают человечеству чувствовать себя комфортно и быть уверенным в завтрашнем дне.
Размышления Кузьмича прервал звук подъезжающей маршрутки. Василий Кузьмич рассмотрел номер маршрутного такси, и, спешно подойдя к автомобилю, влез в него.
Сам кандидат в депутаты в это время расслаблялся в "лягушатнике".
Дмитрий Грымов (или Грым, как звали его последние два года товарищи) пришел в бизнес-центр с другом. Проиграв другу два раза в бильярд, Грым наотрез отказался играть в третий раз, заявив, что сегодня ни его день.
– Позавчера был тоже не твой день. – Усмехнулся друг Дмитрия, высокий узкоплечий парень с пышной белой шевелюрой. – Давай тогда хоть в сауну, чтоль, сходим…
– Давай. – После недолгого, но тяжелого раздумья, согласился Грым. – Только, Ромка, без баб…
– Мы ж не в "Солт-соуле", – усмехнулся Ромка. – Конечно, без баб.
Понежившись в сауне минут пятнадцать, Дмитрий сказал, что хочет охладиться, и ушел.
Плескаясь в "лягушатнике", он услышал заводную мелодию. Грым, как ошпаренный, выскочил из бассейна, и побежал в гардероб.
Взяв с полки дребезжащий мобильный телефон, Дмитрий включил связь. Танцевальная музыка заглохла. Лицо кандидата в депутаты стало мрачным, напряженным.
– Да, Валерьич… – сухо произнес Грым, поднося телефонный аппарат к уху.
– Да, Сергеич… – с издевкой ответил старческий голос из динамика телефона. – Ты склероз-то лечи свой!..
Дмитрий Грымов долго хмурился, потом стукнул себя ладонью по лбу: – Черт! Василий Валерьич, прости, ради бога! Я сегодня как вареный! Я сейчас, мигом буду у тебя.
– Сейчас уже не надо. – Спокойно, уже без тени ехидства, ответил Василий Валерьевич. – Сейчас – поезд ушел. Завтра к пяти часам приходи. Якши?
– Якши. Буду минута в минуту, секунда в секунду. До завтра, Василий Валерьич.
– Давай, до завтра.
Дмитрий сбросил соединение, убрал мобильный телефон в шкафчик, и, хотел, было, уйти, но аппарат снова зазвонил.
– Да, мама. – Раздраженно буркнул Грым в "трубу".
– Не дерзи мне. – Жестко, но без злости, проговорил приятный женский голос.
– Мам, не обижайся, я…
– Знаю. Ты в своем бизнес-центре не ходи ни к какому психологу. Ладно?
– А здесь и нет никаких психологов.
– Вот и славно. Я нашла тебе хорошего психолога. Ты обязательно сходи. Кстати, ты домой сегодня придешь?
– Приду.
– Хорошо. Что тебе приготовить?
– Что угодно – всё равно. Любое твое блюдо – праздник души. Я часам к шести приду, мам. До встречи.
– Ты куда-то спешишь?
– Нет. Просто уборщица идет – полы мыть. Все, пока, мам.
Никакой уборщицы не было даже и близко. Грыму просто нужен был предлог, чтобы завершить разговор. Нажав кнопку "off", он небрежно бросил мобильник на полку шкафчика, и с понурой головой поплелся к выходу.
2
Подъехав к пятиэтажному зданию с зеркальными стеклами, Дмитрий вылез из своего "опеля". Прежде чем войти в здание, он долго рассматривал его. Причина была вовсе не в эстетичности постройки, а в том, что в этой пятиэтажке находился кабинет психолога, к которому Грым должен придти на прием. Он давно хотел пообщаться с хорошим специалистом, но таковых не просто найти.
Дмитрий за полгода успел пообщаться с шестью специалистами. Трое из них оказались типичными заумниками, сующими где надо и где не надо теории великого Зигмунда Фрейда, а остальные – хоть и пытались работать свою работу, но делали её без особого энтузиазма.
Больше всего Дмитрия раздражало то, что все эти "псевдоспецы" брали за свои услуги немалую плату.
Специалист, к которому должен был явиться Дмитрий Грымов, сидел в своем просторном кабинете, и созерцал взглядом курительную трубку, которую вертел в руках.
Психолог представлял собой молодого спортивного мужчину лет тридцати с лишним, с правильными чертами лица и суровым проницательным взглядом.
Услышав тихий шаркающий звук, психолог насторожился, положил трубку на стол, и, откинувшись на спинку стула, лениво произнес: – Да, входите, пожалуйста.
Дубовая двустворчатая дверь распахнулась, и в кабинет вошел Дмитрий Грымов.
– Добрый день. – Врачеватель душ человеческих участливо кивнул, и указал юноше на стул возле своего стеклянного стола: – Присаживайтесь.
Грым как-то неуклюже кивнул в ответ, и присел на плетеный стул.
– Меня зовут Юганов Николай Георгиевич. – Представился психолог, стараясь придать себе беззаботный вид. – Вы будете рассказывать, или заполните анкету?