На исходе второй недели мне привиделся царь Давид, и я понял, что он совершил великий грех. Не разобравшись, чем именно он провинился, я запомнил зато, как он был наказан. А еще я запомнил, что после его смерти Господь явился его сыну, царю Соломону, и спросил:
- Что даровать тебе? И Соломон ответил:
- Господи Боже, я отрок малый, не знаю ни моего выхода, ни входа, и раб Твой - среди народа Твоего, великого народа, которому несть числа. Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы различить, что добро и что зло.
Помню, речь эта так понравилась Богу, что Он молвил:
- За то, что ты не просил ни долгой жизни, ни богатства, ни смерти врагов твоих, но просил лишь разума, чтобы уметь судить, Я даю тебе сердце мудрое и разумное.
А вдобавок Бог дал Соломону все, о чем он не просил, - и богатство, и славу, - и не было в те дни царя более великого, чем царь Соломон.
Однако теперь голос Господа сказал мне:
- Соломон не выполнил Моих заповедей. Он изрек три тысячи пословиц, спел общим счетом тысячу и пять песен, люди стекались отовсюду, чтобы внять мудрости Соломона, ибо в этом он превосходил всех земных царей. И остальные цари несли ему в дар серебро и слоновую кость, обезьян и павлинов, но… - произнес Господь в самое мое ухо, - царь Соломон полюбил многих чужестранных женщин: и дочь фараонову, и моавитянок, аммонитянок, идумеянок, сидонянок, хеттеянок, - хотя Я повелел сынам Израиля: "Не входите к ним, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам". У Соломона же было семьсот жен и триста наложниц. Нет, хоть он и дожил до глубокой старости, но с каждым годом радовал Меня все меньше и меньше. Слишком много подарков получил он от Меня, слишком много. Потому-то, - продолжил Господь, - тебе Я вовсе не дам богатства. И ты никогда не коснешься женщины, иначе Бог покинет тебя.
Перечислив грехи царя Соломона, Он дал мне пишу для размышлений - преимущество, которого сам Соломон был в свое время лишен. К тому же я ослабел от долгого поста и совершенно не хотел женщины. Запрет Господа не показался мне серьезным лишением. Пост мой продолжался.
В эти недели мне часто являлись пророки: Илия, Елисей, Исайя, Даниил и Иезекииль. Все, что говорили они, помню дословно, как если бы говорил это сам.
Однажды мне приснилось, будто я - пророк Илия и веду спор с прорицателями Ваала. Более сорока язычников взошли на мою гору, чтобы принести в жертву тельца, но сперва они разрушили алтарь Господа, возведенный на самой вершине. Потом в знак преданности Ваалу они исполосовали себя ножами. Из ран хлестала кровь, язычники истошно вопили, но Ваал не отзывался.
Видя, что Ваал в моем присутствии безмолвствует, я поставил стоймя двенадцать больших камней, чтобы обозначить двенадцать колен Израилевых, и воздвигнул алтарь заново. После чего вырыл вокруг камней ров, положил на алтарь дрова и, заколов тельца, кинул мясо на дрова. И принялся лить воду на принесенную жертву: лил, покуда ров не наполнился водой.
И тут, взметнувшись, пламя Божье охватило тельца, мокрые дрова, камни и мгновенно слизнуло из рва всю воду. Я же обезглавил всех до единого прорицателей Ваала и лишь тогда проснулся.
Проснувшись же, осознал, что я вовсе не Илия, а видел сон, согласно его пророчествам. И сон этот говорит о том, что мой пост должен длиться сорок дней и сорок ночей. Иначе - если я не изменюсь сам и не изменится народ Израиля - всем нам грозит Божья кара.
Я понял, что в юности размышлял о древесине под резцом куда больше, чем о своем народе. И не прислушивался к Иосифу, который часто повторял: "Все мы повинны
в грехе Израиля, ибо не прилагаем усилий, дабы его избыты.
Я еще не ведал, что стану печься о грешниках больше, чем о праведниках. Я довольствовался тем, что вспоминал слова пророка Исайи: "Хотя народ твой - что песок морской, но лишь остаток обратится к Господу". И тогда, на шестой неделе своего поста, вдохновленный пророком Исайей, я надеялся, что с помощью этого остатка правоверных евреев мне удастся возродить все, утраченное моим народом. Я повторял речения Исайи вслух, вперив взгляд в самое солнечное око, пока глаза мои не начинало жечь огнем и я не принужден был возвращаться в тень. Я раздумывал, с какими проповедями обратиться к грешникам, и решил вновь прибегнуть к словам Исайи: "Омойтесь, очиститесь; отрешитесь ото зла в деяниях своих; освободите угнетенных".
И настал сороковой день. И настал вечер, и Господь обратился ко мне:
- Завтра можешь сойти с горы и принять пищу.
Тут меня снова одолел голод - жестокий и необоримый.
Я неотступно думал о пище, но Бог сказал:
- Сегодня останься на горе. И жди гостя.
13
Вскоре гость появился - прекрасный, как князь. Его шею украшала золотая цепь с подвеской, а на подвеске был изображен овен, свирепый, но самый прекрасный из всех виденных мною овнов. Волосы князя, длинные, как и мои, отливали шелковым блеском. На нем были бархатные одежды цвета багряного заката, а на голове корона - золотая, как солнце. Он взошел на крутую гору, но одежда не запылилась и на коже не проступил пот. Я признал его сразу - и не ошибся. Дьявол не замедлил представиться, а я подумал: он - самое совершенное из Господних созданий.
Он спросил:
- Ты знаешь, какой смертью умер пророк Исайя?
Я промолчал. И вынужден был выслушать такую тираду:
- Исайя был убит иудейским королем, язычником Манассией, предшественником Аммона. Манассия был плохим евреем. - Дьявол горестно покачал головой, точно сам был евреем хорошим (а я уверен, что не был!). Затем он назидательно поднял перст и заговорил снова: - Этот Манассия жаж дал уничтожить религию своих отцов и по велел изгнать Исайю из родного дома, с тем чтобы скитался он вечно, а на него охотились, как на дикого зверя. Услышав об указе, Исайя бежал, а солдаты Манассии устремились в погоню. Оказавшись в пустыне, пророк стал искать дерево с большим дуплом, где мог бы стоя уместиться чело век. И нашел - в толстом дубе с гнилой сердцевиной. Там он и притаился. Но по сланцы Манассии обнаружили его убежище, принесли пилу и распилили ствол. Исайя скончался в страшных мучениях. Ты знал об этом?
- Нет, не о такой смерти я слышал. Дьявол засмеялся. У меня же его рассказ
унес больше сил, чем весь мой долгий, многонедельный пост.
Дьявол, однако, и не думал умолкать.
- Тебе не стоит много размышлять над кончиной Исайи. Ты ведь не пророк, а во истину сын. На моей памяти - а я помню немало! - бог ни разу не учинял ничего подобного. И теперь один твой вид наводит меня на самые занятные размышления. Ибо ты, похоже, не повинен ни в едином известном мне грехе.
Он взглянул на меня с явной приязнью. В матово-черных глазах его блеснули искры.
- Ты не голоден? - спросил он заботливо. - Может, хочешь выпить?
И он вытащил из-под полы плаща не замеченный мною прежде кувшин с вином и хорошо прожаренную баранью ногу. Он подошел ко мне почти вплотную, так что ноздри мои втянули винный дух и аромат мяса. Из складок плаща пахнуло и самим дьяволом, его телом вперемешку с какими-то благовониями. Он источал алчность - запах сродни тому, что исходит из отверстия меж ягодиц. Поэтому я отказался от предложенной им пищи, хотя остальные запахи раздразнили мой аппетит, как духовитый дымок из печи, где томится мясо. Он же, видя мою решимость, снова улыбнулся и произнес:
- Ну, разумеется, тебе вовсе не нужна еда. Ты же сын божий и запросто можешь превратить все эти камни в хлеб. А хлеб - достойная еда для ессея. Но что я вижу? Твои одежды в пыли и грязи! И при этом ты - сын божий? Странно. Почему твой отец избрал именно тебя? Кстати, когда будешь беседовать с ним в следующий раз, передай от меня привет. Тебе, верно, и невдомек, а ведь мы с твоим отцом немало беседовали, немало спорили и теперь всегда рады получить весточку друг от друга. При встречах я никогда не упускаю случая сказать ему, что мужчина и женщина действительно венец творения, лучшее из всего живого, что он создал, но я разбираюсь в этом его изделии куда лучше, чем он сам. Кроме того, он насоздавал множество мелких тварей, о которых и ведать не ведает. А я очень даже ведаю. Да и неудивительно. Я ведь был когда-то его слугой, самым преданным и доверенным. Так что прикинь, насколько хорошо он мне знаком.
Я потрясенно подумал: с дьяволом не страшно, с ним хорошо и покойно. А еще я вдруг понял, каково живется грешникам. Даже ощутил вкус вина, которое они пьют в жалкой таверне. Все лишения долгого поста позабылись, и конечности мои враз окрепли, точно на них пролился целительный бальзам. Я понял, что способен говорить с дьяволом, что мы найдем общий язык. Пусть от запаха, источаемого им, становится не по себе, но он снисходителен к желаниям, которые я прежде не смел допустить до своего сердца.
В то же время, при всем доверии к гостю, я не мог согласиться, что Господь, Владыка мира, знает о своем творении меньше, чем дьявол.
- Это невозможно! - воскликнул я. - Он всемогущ. Пред Ним склоняются небеса и земля, звезды и солнце. Пред Ним, а не пред тобой.
Сатана фыркнул, точно конь. Похоже, узда не пришлась бы ему по нраву.