Олег Николаевич – так его звали – обещал дать мне почитать их книги. Человек он – необыкновенный, начитанный, разбирается и в литературе, и в кино, и в живописи. Он немного странноват, из породы "чудаков", такие не должны нравиться. Он филолог, работает в институте, за эти несколько часов я, пожалуй, узнала больше о литературе, чем за все школьные годы. Некоторые его взгляды меня буквально поразили, так смело он говорил о вещах, над которыми я не привыкла задумываться. Например, о революции. Он считает, что это не метод, ссылается на Достоевского. Достоевский – предмет его исследований. О нем он тоже много говорил, мне запомнилось, что он сказал: "Одного не понимаю – его отношения к полякам и евреям". Тут я поспешила сказать, что отец у меня еврей и сама я тоже считаю себя еврейкой, – я вдруг испугалась, что он скажет что-нибудь не то, не зная, кто перед ним. Но он, оказывается, понял. И сказал, что вклад евреев в русскую и в западную культуру безмерен; тут он начал перечислять имена, многих я никогда не слыхала и о половине не подозревала, что и они – тоже, например, композитор Бизе. Олег Николаевич – настоящий русский интеллигент, вел он себя очень сдержанно, даже слегка церемонно, но втайне я понимала, что весь этот всплеск красноречия был бы невозможен, если бы я ему немного не нравилась.
Когда мы прощались, он поглядел мне в глаза: "Знаете, на кого вы похожи? На женщин с картин Рембрандта. Гордитесь, юная леди!" Я дала Олегу Николаевичу свой телефон, и он обещал позвонить.
Аня Безуглова
В прошлом году я распрощалась с Веткой, моей подружкой. Она отвалила в ПТУ, учиться на телефонистку. Совсем девочка сбрендила. Её уход я понимаю так: захотелось птичке на волю. Ну, и парней там много, нравы легкие – все курят, пьют и кое-что еще делают. Ветка такая, ей главное, какое она впечатление произведет, чтобы шмотки были модные, краска импортная, чтобы все девчонки вокруг завидовали. Давно мы что-то с ней не встречались, интересно бы послушать, что она еще отколола.
В прошлый раз рассказывала, как ее угощали в ресторане какие-то полублатняги. Описала свой наряд, закуску, импортное видео, кое-что еще пыталась рассказать, да я слушать не стала, бесстыжая девка стала, ужас! И как только ее родители дома держат! Хотя она с родителями совсем не считается. Тетя Клава говорила моей мамаше, что Ветка ее избивает, требует денег.
И даже приводила какого-то из своей компании на ночь – неужели правда? – это в смежной-то комнате, кошмар!
Себе желаю никогда не быть такой, как моя бывшая лучшая подруга Вета Воробьева. Моя самая большая мечта – полюбить хорошего человека и чтобы он меня полюбил. Чтобы была семья, а не как у моей мамаши. Многие девчонки в наше время думают, что никакой любви нет, что все это выдумали Пушкин и прочие писатели. Я могу привести свой пример, есть любовь. Я, например, люблю. И не скрываю. Потому что это не как у Ветки – любой подойдет. Пока моя любовь без взаимности, не обращает он на меня внимания. Хотя я ничего себе девушка, одеваюсь тоже неплохо: мамаша – закройщица, в лепешку расшибается. Но я упорная и знаю: за счастье надо бороться.
В пятницу у нас урок был по Достоевскому, по-моему, я очень удачно высказалась, и мысли у нас с Андреем похожие. Он тоже против пьянства и пьяниц. Такие, как он, не выпивают, он сильный, волевой, не то что какой-нибудь размазня Витька Гладков или эта скотина Милых. А чувство у меня к Андрею еще с детского садика. Я тогда была очень крупным ребенком, а Андрей, наоборот, мелким. Я его опекала, помогала одеваться и играли мы иногда вместе, правда, когда подходил какой-нибудь пацан, Андрюша быстренько на него переключался. А я ревела. Не любила играть с девчонками. Кажется, у меня уже тогда было это чувство, что Андрюша – мой и никто больше не имеет на него права. Очень боялась, что Андрея отдадут в другую школу, какую-нибудь с уклоном, но отдали в ближайшую, как и меня. Правильно, какая разница, где учиться? Сейчас все школы одинаковые, учиться везде неинтересно. Я, например, хожу в школу через силу и исключительно ради общения – с девчонками потрепаться, новости обсудить, себя показать. В этом году мамаша собственноручно сшила мне форму, так что я не выгляжу такой уродиной, как большинство наших девчонок в формах фабричного пошива. У меня пепельно-желтые волосы (я их слегка взбиваю), зеленоватые глаза, хорошая кожа, щеки я румяню, но не очень сильно.
Однажды Крыса вперилась в меня, а потом вдруг говорит: "А ну пойдем!" – хотела тащить к умывальнику, так я ей и позволила, но неприятно; глаза я в школе не мажу, хотя, как Ветка говорит, с накрашенными глазами и распущенными волосами я похожа на Пугачеву. Я не против – Пугачева мне нравится, она не эта преснятина Ротару, в ней есть огонь и любовь к выдумкам. Вообще в нашем классе все девчонки любят Пугачеву, а к Леонтьеву что-то охладели в последнее время, слишком стал дерганый, был такой лапочка – видно, вышел в тираж. А Пугачевой, когда ее на всю страну ославили в газете и по радио, мы с девчонками (я, Катя Прохорова, Ирка Хвостова, Танька Яковлева) письмо написали, чтобы не тушевалась, мы с ней, ее поклонницы из девятого. Эх, до чего же я ей завидую! И почему меня мамаша в музыкалку не отдала! Голос у меня неплохой, фигурка вполне (лучше, чем у Пугачевой, – это точно), музыкальная школа буквально в нашем дворе. Да мамаша всю жизнь чего-то боится, например, что в компанию попаду, так и музыкалки испугалась. Когда человек один ребенка воспитывает, у него психология деформируется. У меня будет нормальная полноценная семья, двое детей – девочка и мальчик, девочка будет похожа на Андрея, а мальчик – на меня, и назову я его тоже Андреем. У детей будет отдельная комната, а не как мы с мамашей в шестнадцати метрах вдвоем, у нас коммуналка; вечером я уложу детишек спать, в детской горит ночник, в соседней комнате тихо работает телевизор и Андрей просматривает газеты, а у меня на душе так хорошо-хорошо.
У Андрея характер, конечно, не сахар. В пятом классе учитель математики со злости швырнул его портфель в угол, а Андрей побледнел и громко сказал: "Сволочь". Меня прямо дрожь забила. Но ничего – обошлось. Правда, двойку по поведению он схлопотал. Анна Андреевна, Андрюшина мать, тогда приходила в школу, я стояла под дверями учительской и слышала, как она говорит нашему директору что-то об уважении к личности ребенка. Чего захотела: у нас Эдуард Павлович, физкультурник, подзатыльники направо и налево раздает (правда, малышам), а Крыса как только ни обзывается (мы ей давно уже не спускаем). Я мамаше ничего про школу не рассказываю – учусь – и ладно, не хуже других, даже активисткой считаюсь (помощник комсорга, член комитета комсомола школы, ответственная за атеистическую работу, бригадир на шефском заводе – вон сколько нагрузок). У меня шутка, что я свои нагрузки солю. Больше с ними и нечего делать. Андрей тоже в активе, по сравнению с прочими ребятами, он прямо комсомольский вожак, ребята у нас пассивные. Андрей отвечает за спортивную работу, Витька Гладков и Ванька Милых – его помощники. Они трое от нашего класса участвуют в школьных и районных соревнованиях.
Что Андрей нашел в Витьке и в этой скотине Милых – непонятно. Витька все посмеивается – чего ему не смеяться? отец полковник, сплошной импорт, японские магнитофоны, видео: в пятом классе я у него на день рождении была. Нам бы с мамашей такие апартаменты! В прошлом году купили Витьке кинокамеру. Правда, ею больше Андрей пользуется.
Летом нас Нина Петровна, бывшая наша классная, возила на экскурсию, так Андрюша меня с Ольгой снимал. Неприятная эта Ольга, и чего я с ней дружу, – сама не понимаю. Задавака, все-то она знает, обо всем имеет свое мнение, напускает много на себя, а сама-то: ни рожи, ни кожи. У них и отец такой же – маленький, горбатенький, и как только Валентина Ивановна решилась судьбу свою с ним соединить, с таким уродцем. К тому же, он слегка чокнутый. Рисует какие-то детские картинки, как ясельный. Я у Ольги была несколько раз – живут бедновато; книг, правда, много, но мебель старая, типовая, никакого комфорта, а на столе хрустальная ваза с яблоками. Ясно, что для понта. Мы с мамашей яблоки в момент съедаем. Мамаша у меня не старая – тридцать семь лет, еще думает устроить свою судьбу, только вот площадь у нас маленькая, и с соседкой. Мамаша у меня очень легковерная и несколько раз уже нарывалась. Мне Ивановна, соседка, все уши прожужжала: "Мать твоя такая-сякая, мужиков водит".
У нас с мамашей было несколько разговоров на моральные темы, и Ивановна перестала зудеть; видно, мамаша как-то по-другому устроилась. Когда мамаша нарывается, она становится плаксивой. А меня обида забирает, я на нее ору, как это она опять влипла, есть же какие-то средства, вот и Ветка говорит про таблетки, мамаша только плачет еще горче, ей жалко неродившихся ребяток. Она вообще очень жалостливая, по субботам, я знаю, она ходит в церковь и ставит там свечки за убиенных. Мамаша моя родилась в деревне и жила там до 16 лет, в Москве она по лимиту, так что воспитана в старых понятиях.