* * *
Первого сентября Бублик пошел в школу – в гимназию. Все, детство кончилось. В строгом темно-синем костюме, белой рубашке и в галстуке стоял он, держа в руках букет, среди таких же сразу повзрослевших малышей. Как когда-то стоял с букетом его папа, растерянно оглядываясь по сторонам. Слезы брызнули у нее в самый неподходящий момент: детей повели в класс, а ей никак не удавалось усмирить дрожавший в руках фотоаппарат, чтобы снять такой исторический момент.
– Удачи тебе, Бублик! – помахала она ему рукой и прошептала: "Пусть тебе повезет на этом тернистом пути".
Москва, сентябрь 2014 г.
Не сотвори себе кумира
Ура! В Москву! К маме! Еще вчера она, подравшись с девчонками на улице, горько плакала, спрятавшись за высокой огуречной грядкой, а сегодня бабушка сказала, что ее правда скоро отправят к матери с тетей Полиной. Выбежав за ворота, она крикнула своим обидчицам, игравшим за дорогой:
– А я завтра в Москву уезжаю! Вот вам! Там на Красной площади всякие красивые камушки и сверкающие цветные стеклышки есть! Вы таких и не видели никогда! Я из них новый секретик сделаю, еще лучше того, который вы, куры треклятые, вчера у меня сломали!
Причем здесь куры, она не знала. Но так ругался их сосед, когда пьяный гонял по двору жену и дочь: "Куда, курвы треклятые, спрятали?! Найду – убью!".
– Катись в свою Москву разгонять тоску! – смеялись девчонки, швыряя в нее мелкой щебенкой с дороги.
Им было не до нее. Они сгрудились около вечно сопливой "богатой" Любки в ожидании ее милостей: Любка вышла гулять с куском хлеба, намазанным невиданным лакомством – вареньем, и важно поглядывала по сторонам, раздумывая, кому бы дать откусить от него. Девчонки, затаив дыхание, глядели на нее преданными собачьими глазами.
Вечером бабушка посадила ее в корыто с горячей водой и стала мыть ей голову, пытаясь распутать хоть немного колтун из кудрявых непослушных волос. Она визжала и кусалась, пытаясь вырваться из корявых цепких рук.
– Дак у вас тут что, поросенка режут? – пошутил дед, входя на кухню. – Ты, девка, давай не брыкайся, сиди смирно. Кто тебя такую лохматую да немытую в Москву-то пустит? Распугаш там весь народ!
Вечером бабушка пекла "подорожники" – толстенькие печенья. Дорога неблизкая, почти трое суток на поезде. "Сколь времени робенок-то голодный будет, хоть погрызет-нито", – горевала она у печи, украдкой смахивая слезы. Утром всей семьей отправились на вокзал. Бабушка с дедушкой вздыхали, а она, радостная, еле сдерживалась, чтобы не прыгать от счастья. К маме! Она едет к маме! Ей совсем не жаль расставаться здесь со всеми!
Мама у нее такая красивая, что даже глазам больно. Как Василиса Прекрасная из сказки. Вся в каком-то сиянье, будто в искрящемся облаке. Она ее просто обожала и часто ей открывала во сне – самой доброй, самой ласковой и самой справедливой во всем свете – свои обидки. Мама, нарядная, как артистка, ее утешала, нежно улыбаясь ей издалека. Она не могла бы сказать, какие у мамы глаза, волосы, какие у нее платья, как та смотрит или смеется. Она этого просто не помнила. И все же любила свою маму до исступленья.
Вот и поезд. Страшный пыхтящий паровоз с черной трубой и зелеными вагонами. Стали прощаться. Плачущая бабушка, прижимая ее к себе, просила не забывать их с дедом, но внучка была уже в мыслях далеко-далеко. Ее все тискали, целовали на прощанье, а она ничего вокруг не замечала, улыбаясь себе самой. Дед чмокнул ее в лоб и подсадил в вагон. Они долго махали ей, пока поезд медленно проползал платформу, и потихоньку исчезали – сначала сами, а потом и их машущие руки. За окном замелькали поля, леса и бескрайние степи, над которыми возвышались огромные газовые факелы, словно огнедышащие пасти Змея Горыныча. "Смотрите, смотрите! Полосатый столб! Азия – Европа!" Паровоз надрывно загудел, окутывая границу двух континентов черным дымом.
Вот и Москва. Выбравшись на платформу, она ахнула:
– Это Кремль?!
– Нет, это Казанский вокзал. Кремль далеко, отсюда его не видно. Давай-ка бери вот маленькую сумку и держись за мой подол. Отстанешь – потеряешься. Здесь тебе не поселок Першино, – проворчала тетя Полина, тащившая свой тяжелый чемодан и ее маленький. – Даже не встретила, паразитка, – прошипела она, косясь на племянницу.
Они перебрались на другую платформу и вошли в вагон поезда. "Наверное, поедем обратно в Челябинск, раз нас никто не встретил", – решила она, опасаясь спрашивать сердитую тетю. За окном мелькали огромные дома, мосты и дороги с несущимися по ним машинами. Все гудело и громыхало. Вагон был "сидячий" – одни деревянные лавки в два ряда. "Как же мы спать-то на них будем?" – забеспокоилась маленькая путешественница.
– Ты чего надулась как мышь на крупу? – спросила тетя Полина. – Небось, есть хочешь? Погоди, скоро уже приедем.
– А мы разве не обратно в Челябинск?
– Нет, – рассмеялась та. – Мы едем на дачном поезде в Ильинку, это недалеко от Москвы. Там живут твои дедушка и бабушка. И мама там… и папа… кажется.
"Тетя Полина решила, наверное, над ней подшутить: ведь бабушка и дедушка остались в Челябинске. Как они могут здесь оказаться – в какой-то неведомой Ильинке? И какой еще папа? Она деда Васю звала папкой, как все остальные, а больше у нее никаких пап и нет", – раздумывала девочка.
– А ты не помнишь их? Ну да, ты же совсем маленькая тогда была.
Они вышли на небольшой станции. Кругом высоченные сосны, а среди них красивые бревенчатые дома. Таких в Першине не было, разве что в "купеческих" Каслях, как говорила бабушка, у двоюродного брата Олежки.
– Мы скоро придем? – робко спросила она запыхавшуюся тетю.
– Да вот уж и пришли, только за угол завернем.
За невысоким забором из металлической сетки среди сосен стоял большой двухэтажный дом из темных бревен с балконом, белыми колоннами и башенкой, как на картинке в ее любимой затрепанной книжке сказок. Высокое крыльцо вело на веранду со стеклянной дверью. Калитка не заперта. Они нерешительно потоптались и вошли. Вдруг послышалось заливистое тявканье, и на дорожке показалась маленькая беленькая собачонка.
– Пушка, Пушка! – выглянула из-за дверей невысокая пожилая женщина. – Вы к кому? – спросила она вошедших.
– Мы к Зине, я ее сестра Полина, проездом тут. Она нас не встретила почему-то. Я ведь телеграмму-то посылала.
– А она уехала отдыхать, по-моему, или еще куда-то… Но, наверное, скоро будет. Да вы проходите. Какая у вас дочка хорошенькая, просто прелесть!
– Это не дочка моя, – поперхнулась от неожиданности тетя Полина. Это ваша внучка Верочка. Ей в этом году в школу, вот я ее и привезла…
Потом они пили чай за большим круглым столом на веранде. Ей дали "бутерброд" – тоненький кусочек мягкого белого батона, густо намазанного сливочным маслом. Такого она еще никогда не пробовала. Ломоть серого "кирпичика", политый подсолнечным маслом и посыпанный сахарным песком, – был верхом ее мечтаний, но бабушка не разрешала ей бегать по улице с кусками, а дома заставляла есть суп с картошкой. "Бутерброд" растаял во рту мгновенно, и она не могла оторвать глаз от хлебницы и разукрашенной фарфоровой чашечки – масленки.
– Какой у ребенка прекрасный аппетит! – пропела ее "новая" бабушка Таня, протягивая ей хлеб с маслом. – Обычно дети так плохо кушают, что их приходится уговаривать.
– Нашу долго уговаривать не надо, – усмехнулась тетя Полина. – Только дай…
Послышались тяжелые шаги, и на веранду поднялся огромный старик с длинным носом и торчащими вперед, как у кролика, зубами. За ним вошел щуплый молодой дяденька, держа за руку красивую в черных локонах женщину в ярком платье.
– Да у нас гости! – воскликнул старик.
– Вот, родственники из Челябы, Зинина сестра и… – засуетилась бабушка Таня.
Все как-то смутились, но дед продолжал:
– Ну что ж. Давайте знакомиться. Я – Борис Юрьевич, отец вот этого молодого человека, а рядом с ним – Лиля, его приятельница. А тебя как зовут?
– Меня… Вера… – прошептала девочка. – Мне шесть лет, я в школу скоро пойду.
– Значит, я твой дедушка, а это – твой папа.
Какой еще папа? Этот противный дядька с круглыми холодными глазами? Не знает она никакого папы! Где же мама? Почему ее до сих пор нет? Только бы не разреветься… Чего они к ней пристали?
– А кого ты больше любишь? Маму Зину или папу Юру? – засюсюкала вдруг бабушка Таня.
"Как можно выбрать – кого больше, кого меньше? Ведь кому-то обидно будет. Как эта бабка не понимает? Да и этого "папу" она видит впервые, а, может, и маму не узнает…"
– Больше всех – маму-стару… – прошептала она.
– Кого-кого? – переспросила бабушка Таня.
– Это она бабушку Дусю так зовет, – пришла ей на помощь тетя Полина.
На следующий день тетя Полина уезжала. Прощаясь с племянницей, она вдруг заплакала:
– Ты уж потерпи тут маленько, не озоруй, мать-то скоро приедет.
Целыми днями она слонялась как неприкаянная по саду или качалась в гамаке, а злобная собачонка норовила цапнуть ее за ноги. Никто ее не замечал. И только Лиля, когда приезжала, читала ей книжки, играла с ней и водила на ближний пруд. Однажды Лиля повезла ее в Москву. Они ехали на поезде, потом на метро и еще шли пешком. Огромный, прямо как вокзал, магазин "Детский мир" поразил ее в самое сердце: она даже не представляла себе, сколько может быть всяких игрушек на свете. Лиля купила ей красивую куклу, красное платье в белый горошек и красные ленточки.