– Запомните: рисуем на ватмане, мягким карандашом – 2М или 3М – и стираем лишнее мягким светлым ластиком. Магазинный ластик нужно вымочить в керосине, тогда от него будет толк. Как вы думаете, зачем вам еще нужен карандаш?
– Рисовать все-таки, а еще за ухом почесать, – захихикали девчонки.
– Не только рисовать и что-то где-то чесать, – невозмутимо объяснял он. – Прежде всего, с помощью карандаша вы должны определить пропорции предмета рисования и найти его оптическую середину.
Он повернулся к стулу с кувшином и начал показывать, как это делается.
– А что это такое – "оптическая середина?" – полюбопытствовали девчонки. Они о таком слышали впервые.
– Ну, это самое главное, на что падает взгляд человека. И не только в рисунке, но и в жизни. Ну, это… как грудь молодой женщины в прозрачной капроновой блузке в толпе безликих старух, – с мечтательной улыбкой произнес он, но тут же осекся. – Ну, короче, отложите на вертикали сверху одну треть – это и будет оптическая середина. Возьмите книгу и посмотрите, где расположено ее название. То-то. – Итак, взяли карандаш за кончик, – скомандовал он, – вытянули руку вперед, навели карандаш на предмет и прищурились. Отметили большим пальцем на карандаше высоту предмета, зафиксировали размер на ватмане, затем таким же образом сняли все остальные размеры.
– А какую руку…
– Любую, какая еще шевелится! – начал терять терпение наставник.
– А как же размеры – и без линейки? – удивились "медные косички".
– Какая линейка?! Это вам не черчение! Вы должны просто определить пропорции, а общий размер рисунка будете соотносить с форматом листа. Что такое "формат", знаете?
Не дослушав невразумительное мяуканье своих подопечных, он набросал на их листах поля, за которые рисунок не должен вылезать.
– Вот в этих границах и работайте. Начали.
Полтора часа девчонки пыхтели над кувшином, которому и не снилось оставить свой след в искусстве. Деловито щурились, вытягивая руку с карандашом, прикладывали его к ватману, отмечая размеры – высоту, ширину и загадочную "оптическую середину".
– А теперь встаньте. Положите свои работы на пол и оцените собственное творчество как можно критичнее.
– Зачем же на пол-то… такую красоту? – взыграли задетые за живое авторские амбиции.
– Затем, – был непреклонный ответ. "Взгляд с высоты" называется. Сразу видишь собственное ничтожество… Что в искусстве, что в жизни…
Казалось, он что-то доказывает самому себе, когда-то недоспоренное с самим же собой.
– Так вы сразу увидите все свои ошибки, – пояснил он.
И действительно. Как только их "произведения" легли на пол, жестокая правда тотчас бросилась в глаза. Подавленные, они молчали, сознавая, что экзамен по рисунку им, скорее всего, не одолеть.
– Не переживайте, – пожалел их художник. – Говорят, даже обезьяну можно при желании обучить… – но решил дальше не развивать эту мысль. – Жду вас завтра. Не опаздывайте. Дома потренируйтесь. До свидания, – попрощался он, бесцеремонно указывая им на дверь.
Уговаривать девчонок долго не пришлось. На солнечной оживленной улице, в тени еще не потускневшей зелени лип, к ним вновь вернулась щенячья радость жизни.
– Тебе в метро?
– Угу.
– Тебя как зовут? – встрепенулись "медные косички".
– А тебя?
– Ты после седьмого?
– Ага.
– А ты?
– И я после седьмого!
– Тебе когда четырнадцать?
– В сентябре.
– И мне в сентябре!
– У тебя какой любимый предмет?
– Русский с литературой.
– И у меня тоже!
– Обожаешь Мопассана?
– А то!
Откуда-то сверху из открытого окна послышалось шипение заезженной пластинки: "А снег идет, а снег идет! И все вокруг чего-то ждет!" – самозабвенно пела Майя Кристалинская. Зачем она летом поет про снег? Лучше бы про Царевну-несмеяну…
– Ты "Ночи Кабирии" смотрела?
– Конечно, весь фильм плакала, – дрогнули "медные косички".
– А мне больше понравилось кино "Бабетта идет на войну".
– А что такое "полиграфический", как ты думаешь?
– Да черт его знает!
– Ты как насчет мороженого?
– А давай!
Они вдруг громко расхохотались, пугая прохожих. Они смеялись так, как могут смеяться только девчонки – уже не дети, но еще и не томные девицы – заливисто, до слез, до колотья в боку, сгибаясь пополам и раскачиваясь из стороны в сторону. "Смешинка в рот попала" – это про них, когда только палец покажи – и уже смешно. Смех без причины – вовсе не признак дурачины, как утверждает пословица. Это жизнь ликует в них от самого факта своего существования.
* * *
На удивление, экзамен по рисунку – он был первым, "отсеивающим" основную массу абитуриентов, – они сдали на пятерки. Не зря бился с ними художник целый месяц – кое-чему он их все же научил, подтвердив свою мысль про обезьяну. Диктант с устной литературой – тоже на пятерки, а вот математика для одной из них чуть не стала крахом всех надежд. Принимавшая экзамен преподавательница – коротконогая старорежимная тетка с немигающим взглядом испепеляюще-черных глаз, полных презрения к убогости математических бездарей, с тяжелым сердцем, наступив себе на горло, поставила трояк. Остальные-то оценки у тупицы – пятерки… Что скажет приемная комиссия?
* * *
Техникум сразу сделал их "взрослыми" рядом с бывшими одноклассницами. Им даже дали стипендию – 120 рублей старыми, а деньги-то – размером с носовой платок. Девчонки вскоре стали самыми близкими подругами.
В тот год началась знаменитая "оттепель". Где-то там, во взрослой жизни, побеждали на Олимпийских играх в Скво-Велли "наши" конькобежцы Скобликова, Гришин и Косичкин; стучал ботинком на трибуне ООН Хрущев, обещая всем показать "кузькину мать"; летали в космосе Белка и Стрелка; в безбрежном океане 49 суток дрейфовали четверо стройбатовцев, дожевывая последний солдатский сапог; защищали страну доблестные ракетчики, сбившие в праздничный Первомай американский "U-2" с Гарри Пауэрсом, а в столице достраивали огромный бассейн под открытым небом – в котловане взорванного храма. Конечно, они слышали обо всем этом по радио, но их собственная жизнь, наполненная до краев всевозможными событиями, яркими чувствами и девичьими терзаниями, была им важнее: она неслась вперед на всех парусах, обещая впереди безмерное счастье. Где-то там, за горизонтом… Вот еще немного, еще чуть-чуть…
Они познавали мир и себя в этом мире, томились предчувствием первой любви, свято верили в нерушимость крепкой девичьей дружбы, страдали от недовольства собой, своим "экс терьером" в одежонках домашнего "индпошива", и неумения показать себя в выгодном свете, но все же надеялись, что в один прекрасный день… Им, послевоенным первенцам своих родителей – "детям любви", все же повезло стать младшим поколением вольнодумцев-шестидесятников.
Они учились, узнавали, как печатают книги и журналы и как их готовят к этому сложному этапу издатели. Постепенно они расставались с детской безответственностью: для них стало откровением то, что за такую шалость, как швыряние литер из окна наборного цеха на втором этаже в проходящих внизу молодых людей с целью привлечь их внимание, могут и в тюрьму посадить. Враг не дремлет: соберет с асфальта все эти литеры, шпоны и шпации и злобные листовки напечатает… где-нибудь.